Смысл ночи - Майкл Кокс

Он медленно открыл глаза и посмотрел на меня.

Договорить мне помешало появление мисс Тредголд. Увидев лицо брата, почтенная дама решительно заявила, что он не в состоянии продолжать разговор, и мне ничего не оставалось, как удалиться, — правда, мы условились, что я приеду в следующую среду, если мистеру Тредголду станет лучше.

В поезде на обратном пути в Лондон я думал о том, что после сегодняшнего визита у меня появилась надежда на выздоровление мистера Тредголда и что теперь, когда мы открылись друг другу, установившиеся между нами доверительные отношения могут существенно помочь моему делу. Оправдан ли такой оптимизм, покажет время, — но пока мне было радостно сознавать, что я больше не одинок и мы с мистером Тредголдом действуем заодно. Более того, теперь я исполнился решимости взять судьбу в свои руки и при первой же возможности объясниться мисс Картерет в любви. И тогда, с надеждой думал я, нас станет трое.

По возвращении на Темпл-стрит я обнаружил письмо с парижским штемпелем. Я сразу увидел, что адрес написан не рукой мисс Картерет, но все равно торопливо вскрыл конверт. Это оказалось короткое письмецо от мадемуазель Буиссон.

Глубокоуважаемый мистер Темная Лошадка! Наша общая подруга просила меня сообщить Вам, что она вернется в Англию в следующий понедельник и будет рада принять Вас в доме миссис Мэннерс в среду. В настоящее время она слегка недомогает и потому не в состоянии написать Вам сама. Могу сказать Вам, entre nous,[275] что она была страшно скучной собеседницей, в чем я виню Вас одного. Все минувшие недели я только и слышала от нее, что «мистер Глэпторн то» да «мистер Глэпторн сё», как будто в мире нет иных тем для разговора, помимо мистера Эдварда Глэпторна. Вдобавок, имея к своим услугам весь развеселый Париж, она безвылазно сидела дома, лишь изредка по утрам, когда стояла ясная погода, прогуливалась в одиночестве по Болонскому лесу, уткнувшись носом в книжку. Сегодня она читает занудный поэтический сборник месье де Лиля — мне пришлось выйти и купить его за свои деньги! Et enfin,[276] мистер Глэпторн, Вы можете дружить с Эмили, сколько Вам угодно. Но ни в коем случае не влюбляйтесь в нее. Я серьезно.

Adieu, eher Monsieur,

Я еще раз перечитал письмо, с улыбкой вспоминая лукавое детское личико и озорные повадки автора. Серьезно! Да эта резвунья-хохотунья не умеет быть серьезной. Предупреждая, чтобы я не влюблялся в мисс Картерет, она просто-напросто поддразнивает меня — ведь знает же, проказница, что для подобных предостережений уже слишком поздно.

Наступила среда — день, когда я должен был поехать в Кентербери к мистеру Тредголду. Но я не поехал. Все дела, настойчиво требовавшие моего внимания, потеряли для меня всякое значение — единственное желание владело мной теперь, и вскоре оно вытеснило у меня из головы все прочие мысли. Вместо того чтобы отправиться на условленную встречу с мистером Тредголдом, ровно в одиннадцать часов утра я постучался в дверь особняка миссис Мэннерс на Уилтон-Кресент и спросил, дома ли мисс Эмили Картерет.

— Дома, сэр, — ответила служанка. — Вас ожидают.

— Вот видите, я сдержала слово, — улыбнулась мисс Картерет, когда я вошел в гостиную. — Я вернулась, и вы первый, с кем я встречаюсь здесь.

О, как забилось мое сердце от счастья, что мы с ней снова вместе! У нас тотчас завязался живой, непринужденный разговор: мисс Картерет поведала о своем времяпрепровождении в Париже, а я сообщил об улучшении самочувствия мистера Тредголда. Лорда Тансора, сказала она, сейчас нет в Англии, он уехал в свое Вест-Индское поместье, вместе с леди Тансор; Эвенвудская усадьба закрыта, а потому она останется у тетушки в Лондоне до возвращения его светлости.

— Мистер Даунт уехал с ним, — добавила мисс Картерет, искоса взглянув на меня.

— Зачем вы говорите мне это?

— Ну, вас ведь всегда интересует, где находится мистер Даунт и чем занимается.

— Мне жаль, если у вас сложилось такое впечатление, — ответил я. — Могу вас заверить, мистер Феб Даунт не вызывает у меня ни малейшего интереса.

— У меня тоже, — промолвила она. — А теперь, мистер Глэпторн, если вы соблаговолите проэкзаменовать меня, viva voce,[277] на предмет моего знания месье де Лиля, вряд ли я разочарую вас.

Мы восхитительно провели два последующих часа, но потом в дверях появилась миссис Мэннерс и напомнила племяннице о каком-то визите, который они вдвоем должны нанести. Мисс Картерет вышла со мной в холл.

— Вы придете в следующую среду? — спросила она.

Так мой мир начал сужаться до единственной точки всепоглощающего интереса. Я не мог думать ни о чем другом, кроме мисс Картерет; она одна занимала мои мысли. В промежутках между нашими еженедельными встречами на Уилтон-Кресент я жил словно во сне и пробуждался только по средам в одиннадцать утра. Изредка я наведывался вечером в Блайт-Лодж, но всегда уходил пораньше под каким-нибудь предлогом. Однажды Белла спросила, все ли у меня в порядке. Я улыбнулся и сказал, что никогда не чувствовал себя лучше.

— У меня сейчас работы невпроворот, — ответил я на следующий ее вопрос. — Я снова стану самим собой, когда управлюсь с делами.

— Бедненький мой Эдди! Ты не должен так много работать, иначе совсем сляжешь. Иди сюда, положи голову мне на колени.

Когда я устроился у ног Беллы, она принялась нежно ворошить мои волосы длинными пальцами, напевая итальянскую колыбельную, и на несколько счастливых минут я снова стал ребенком, который прислушивается к крикам морских птиц и шуму ветра, дующего с Пролива, покуда матушка читает сказку на ночь.

Мне следовало отвергнуть ее ласковую заботу и сказать всю правду, но честность представлялась мне большим злом, чем умолчание, избавлявшее милую девушку от боли. Со временем я начал понимать, что мисс Картерет не всецело завладела моим сердцем и в нем по-прежнему оставалось место — маленький уединенный уголок — для Изабеллы Галлини, да будет благословенна память о ней.

С наступлением весны 1854 года я начал предпринимать попытки вывести мисс Картерет куда-нибудь. Не желают ли они с тетушкой сходить в Опера или на концерт в Ганновер-сквер-румс? Как насчет того, чтобы снарядить экспедицию на выставку ассирийских древностей в Британском музее? Все мои предложения, однако, она с сожалением, но твердо отклоняла. Но однажды утром, когда я уже почти отчаялся когда-нибудь вытащить ее из тетушкиного дома, мисс Картерет внезапно изъявила желание посмотреть змей в Зоологическом саду.

— Я никогда в жизни не видела змей, — сказала она, — и очень хотела бы увидеть. Можно это устроить?

— Разумеется, — живо откликнулся я. — Когда мы пойдем?

Мы договорились посетить Зоологический сад на следующей неделе, 12 апреля. Миссис Мэннерс была занята, а потому мы, к великой моей радости, пошли одни. В особенный восторг мисс Картерет привели гремучие змеи, и она несколько минут зачарованно разглядывала их, не произнося ни слова. Потом мы гуляли по солнышку, болтая о разных пустяках самым беспечным образом. Она звонко рассмеялась, когда гиппопотам внезапно плюхнулся в свой бассейн, окатив холодной водой зрителей, и захлопала в ладоши, наблюдая за кормлением пеликанов. На выходе из Зоологического сада, спускаясь по короткой лестнице, мисс Картерет оступилась, и я схватил ее за руку, чтобы удержать от падения. Восстановив равновесие, она отняла руку не сразу, и несколько мгновений мы стояли, немножко неловко, держась за руки, а потом она, с самым невозмутимым видом, осторожно высвободила руку, позволила взять себя под локоть, и мы двинулись дальше.

— Куда направимся теперь? — спросила мисс Картерет. — Сегодня такой чудесный день. Мне еще не хочется возвращаться домой.

— Не угодно ли вам осмотреть собор Святого Павла?

Когда мы вошли в собор, предварительно ознакомившись с вывешенными у входа расценками, она тотчас же выразила намерение подняться в Золотую галерею. Я знал, что на самый верх ведет узкая крутая лестница, затруднительная для особ женского пола, и вдобавок там очень грязно, а потому попытался отговорить мисс Картерет. Однако она настояла на своем, и мы, вопреки моему здравому разумению, заплатили шесть пенсов и начали подниматься по ступеням. В Галерее шепотов мы остановились передохнуть.

— Что мы прошепчем? — спросила мисс Картерет, приближая лицо к холодному камню.

— Нужно говорить обычным голосом, не шептать.

— Тогда бегите. Посмотрим, услышите ли вы.

Я бегом бросился в другой конец галереи, прижал ухо к стене и махнул рукой, давая знать о своей готовности. Сперва я ничего не услышал и знаком велел мисс Картерет повторить; потом я постепенно начал различать отдельные слова, жутковатым образом исходящие из недр самой стены: …слепа… лишает глаз… не вижу… ясно.[278]