Война: ускоренная жизнь - Константин Сомов

«Навьюченные, как всегда, лафетами, стволами, плитами, бегом меняем свою огневую позицию, тесним яростно упирающихся немцев. Опять падают наши минометчики. Погиб очень хороший сильный мужик из Бодайбо. Сибиряк. Золотоискатель и старатель. Мне сродни — я ведь тоже родом с приисков Миассзолото. На мне тяжелая обязанность парторга роты — забрать у убитого партбилет. Возвращаюсь к сибиряку, быстро освобождаю его тело от вещмешка и не могу понять, какая именно тяжесть — на части миномета не похоже — раздавила сибиряку затылок. Разворачиваю — ручная швейная машинка, старательно обернутая плащ-палаткой. Мне стало не по себе. Из-за чего погиб! Но ведь швейную машинку имели одну-две на весь прииск. На нем не обнаружили ни единой царапины, просто на бегу споткнулся и упал. Не стал я никому в роте рассказывать об этой машинке, чтоб не осудили человека. А может быть, зря. Это послужило бы хорошим уроком».

Но случалось и по-другому. И тогда тяга наших солдат к чужому добру выходила боком уже противнику. С.П. Пантелеев, 50-й разведбат 92-й стрелковой дивизии находился в окружении (в Мясном Бору. — Авт.):

«Приспособились мы снаряды у немцев воровать. Их 75-миллиметровые отлично к нашим пушкам подходили. Обороны ведь сплошной нигде не было: ложбинка какая-нибудь, ручеек, по одну сторону — мы, по другую — немцы. Они в 3 смены воевали, по 8 часов. Пересменками мы и пользовались. Снарядов у них полно было — и в ящиках, и так валялись. Подползешь поближе и веревку из кустов за снаряд закинешь. Зацепишь — и к себе тянешь. Я однажды таким манером тридцать штук натаскал.

Кроме обычных снарядов мы у немцев и палочную шрапнель воровали. Она для разрушения проволочных заграждений предназначалась, ну а мы ее по живой силе использовали. В клочья разносило фашистов их же шрапнелью. Идут новые — увидят своих однополчан, по кустам растерзанных, понятно отчего, и назад поворачивают».

Трофейная Германия

24 декабря 1944 года был утвержден и одобрен народным комиссаром обороны СССР И. Сталиным Приказ № 0409 об организации приема и доставки посылок в тыл страны, в котором, в частности, говорилось:

«Государственный Комитет обороны Постановлениями за № 7054 от 1 декабря 1944 г. и за № 7192с от 23 декабря 1944 г. разрешил хорошо исполняющим службу красноармейцам, лицам сержантского и офицерского состава, а также генералам действующих фронтов отправку личных посылок на дом.

Отправка посылок может производиться не более одного раза в месяц: для рядового и сержантского состава — 5 кг, для офицерского — 10 кг и для генералов — 16 кг.

Посылки из подразделений и частей на военно-почтовых станциях принимать от отправителей (красноармейцы, сержанты и офицеры) только при наличии в каждом случае разрешения командира части, соединения или руководителя соответствующего военного учреждения.

Прием воинских посылок от красноармейцев и сержантского состава производить бесплатно. От офицерского состава и генералов взимать за пересылку посылок по 2 рубля за килограмм.

Органам военно-полевой почты принимать посылки и с объявленной ценностью: от рядового и сержантского состава — до 1000 рублей, от офицеров до 2000 рублей и от генералов — до 3000 рублей с взиманием страхового сбора по действующему тарифу».

Согласно соответствующей инструкции, в посылках домой с фронта запрещалось отправлять: оружие, предметы военного снаряжения и обмундирования Красной армии, воспламеняющиеся, взрывчатые и ядовитые вещества, медикаменты, всякого рода письменные вложения, деньги в различной валюте, всякого рода литературу и другой печатный материал.

В этой инструкции также говорилось: «За посылки, утраченные по обстоятельствам военного времени в районах фронтового тыла, органы военно-полевой почты и Наркомсвязи материальной ответственности перед получателями и отправителями не несут. За посылки, утраченные по другим обстоятельствам, выплачивать возмещение стоимости посылок отправителям в пределах объявленной ценности за счет страхового фонда Наркомсвязи, установленным порядком».

Артиллерист Семен Соболев вспоминал, что когда его часть наступала еще по Смоленщине, по выжженной немцами земле, в его расчете был дед Солодовников, который собирал куски стали для кресал и камни, что особенно хорошо искрили при ударах. Постепенно его рюкзак наполнялся, становился почти неподъемным, пока не доходило дело до очередной проверки или, как говорили солдаты на своем жаргоне, — до шмона.

«Мы выстраивались, ставили перед собой свои рюкзаки, развязывали их и перетряхивали содержимое перед командирским оком нашего комбата, нисколько не смущавшегося неэтичностью подобной ситуации. Нас он проходил быстро, потому что вещмешки наши имели совершенно дистрофический вид. Около Солодовникова же он стоял долго. Сначала вроде бы дружелюбно с усмешкой рассматривал все эти железки и булыжники, расспрашивал, зачем это ему нужно.

— Так, товарыш старший лейтенант, сэрникив же нэма. А без вогню як же? Чи то прикурыть, чи то костерок, шоб обсушиться.

— Ну, а зачем столько много-то?

— Та в нас же на Украине крэмушкив нэмае, один чернозем. — и Солодовников объяснял, демонстрировал эти «катюши», приговаривая:

— Ось дывитесь, — подкидывал на ладони, оглядывал и снова кидал в рюкзак.

Потом комбат, прибавив стали в голосе, вопрошал:

— Это уж который вещмешок мы будем вытряхивать? Вы, Солодовников, боец или барахольщик?

Солодовников, понурившись и пожимая плечами, переминался с ноги на ногу — благо что на фронте редко стояли перед начальством навытяжку. Потом комбат со злостью начинал разбрасывать все эти куски, потом вытряхивал все остатки разом из мешка и, отдавая его Солодовникову, приказывал командиру взвода проследить, чтобы этот барахольщик не пособирал все снова».

Но это было тогда. Тогда, в 43-м, а в 45-м в «логове зверя» можно было найти кое-что поинтереснее, чем «кремушки» деда Солодовникова, и охотников до этого дела хватило. Примечательно, но меньше всех перепадало шагавшему первым по вражеской земле рядовому пехотному Ване.

Командир 351-й стрелковой девизии генерал-майор Илья Дударев рассказывал военному корреспонденту Константину Симонову.:

«Некоторые «боги войны» этим отличаются, будь они неладны. Пехотинец, который впереди идет, он с собою чемодан брошенного барахла не заберет. Не пойдет — в одной руке автомат, а в другой чемодан. Что он: ну если повезет, поест до отвала, ну что-нибудь в свой сидор запихнет. Кстати, чаще всего то самое, что завтра же и выбросит, дальше не понесет! Ну какую-нибудь занавеску на портянки порвет и тут же себе ноги подвернет. Ну в карман полкилограмма сахара насыплет и потом его вместе с сором есть будет. Я за это никогда ничего никому не скажу. А артиллеристы, те в брошенный населенный пункт заходят после пехоты и раньше начальства. Вот этим некоторые и пользуются. Пехотинец с собой чемодана не возьмет, а этот или на лафет приторочит, или в машину сунет — и все в порядке. Наблюдал таких»

Так что простому пехотинцу домой и отправлять-то, как правило, было нечего, хоть он и становился на короткий срок первым хозяином в захваченных городах и поселках. Те, кто постарше да похозяйственнее, особенно из разрушенных войной земель, обычно приносили на почту наиболее необходимые для восстановления порушенного хозяйства вещи.

В своей книге «Разные дни войны» Константин Симонов также приводит посвященный этому рассказ члена военного совета Первой гвардейской армии генерал-майора Исаева. Генерал говорил о том, что многие солдаты посылают домой стекло — обивают его досками и приносят, — потому что им из дома написали, что стекла нет. А на почтовом пункте посылку не принимают — нельзя, не подходит по габариту (которые в инструкции оговаривались. — Авт.), а кроме того бьется.

— Давай принимай! — говорил солдат. — Давай принимай! Немцы мне хату побили. Принимай посылку, а то ты не почта, раз не принимаешь.

Многие посылают мешки с гвоздями, тоже для новой хаты. А один принес свернутую в круг пилу.

— Ты бы во что-нибудь завернул ее, — сказали ему на почте.

— Принимай, принимай, чего там! Мне некогда, я с передовой.

— А где ж у тебя адрес?

— Адрес на пиле написан, вот, видишь?

И действительно, на пиле химическим карандашом был написан адрес.

Услышав этот рассказ Исаева, я вспомнил о другой истории, которую мне недавно рассказали, — пишет дальше Симонов. — После взятия какого-то из маленьких городов старшина роты, в прошлом председатель колхоза, наткнулся там на брошенный хозяевами магазин мужских шляп. У него была с собой ротная повозка, он погрузил на нее шляпы, а потом сделал большую посылку: запаковал, всунул одна в другую тридцать новых фетровых шляп и послал их к себе в колхоз с письмом, в котором писал жене: «Посылаю к Первому мая подарки колхозникам. Раздай всем мужикам, которые остались живы. Пусть к Первому мая оденут, меня вспоминают».