Возлюбивший войну - Джон Херси

Именно в это мгновение мне вновь особенно отчетливо припомнился мой сон, и я замер от ужаса. Или мне, или Мерроу - кому-то из нас предстояло умереть в тот день.

Однако мы вернулись домой благополучно, никто из нас не погиб.

От крайней усталости я даже не почувствовал облегчения при мысли, что мой сон, как все сны вообще, не обязательно должен сбыться.

После ужина объявили новую - третью подряд - боевую готовность. Я позвонил Дэфни.

- Очень сожалею, что ушла со службы, - ответила она.

Голова у меня не переставая болела с трех часов утра, с той минуты, как я проснулся. Во время инструктажа, когда Мэрике снова, второй день подряд, заговорил о Гамбурге, я впал в странное состояние, в памяти у меня возникла вереница воспоминаний, уходящих в прошлое, как уходят вдаль отображения в поставленных друг против друга зеркалах; Гамбург-Гамбург-Гамбург-Гамбург - как эхо затихающих криков. Во время предполетного осмотра самолетов мне все было безразлично - я на ходу пнул пневматики, включил переключатели и на том закончил. Шел разговор о цели, но и он меня не заинтересовал. Малыш Сейлин необычным для него визгливым голосом утверждал, что Гамбургу достаточно досталось и от английских ВВС, и от нас.

- Не верю я, что нужны такие бессмысленные бомбежки! - крикнул он.

- Да заткнись ты, Малыш! - с отвращением заметил Фарр. - Это дело разведки. Уж она-то знает, что именно надо бомбить.

- Брось молоть чепуху, Фарр! - вмешался Брегнани, что означало, поскольку он говорил обычно обратное тому, что хотел сказать, его полное согласие с Фарром.

Нег принял сторону Малыша.

- Да, но какой смысл бомбить верфи подводных лодок? По-моему, нам говорили, что теперь надо уничтожать немецкие авиационные заводы, заводы синтетического каучука, нефтеперегонные и все такое, о чем рассказывал Жестяная Башка.

Я не знал, что так сержанты прозвали Мэрике - видимо, из-за того, что лоб у него отсвечивал, как металлический.

Все мне было безразлично. В висках стучало. Руки и ноги казались свинцовыми.

Сначала нам пришлось лететь в легкой туманной дымке, поднимавшейся до шести тысяч футов, потом над ней, отчего земля казалась ближе, чем на самом деле.

Как раз во время этого рейда Макс и забыл ввинтить в свои бомбы взрыватели, и после бомбежки, на пути к месту сбора самолетов, Мерроу по внутреннему телефону прочел Максу энергичную нотацию. Во время боевого вылета у него всего три обязанности: ввинтить взрыватели, открыть люки, сбросить бомбы. Мерроу здорово задел Макса словами о том, что тот хочет проиграть войну.

Но тут я увидел, что "Дом Эшер" получил повреждение.

Сразу же, как только "крепости" достигли пункта сбора и начали построение для возвращения домой, я отыскал взглядом самолет Линча, как делал всегда во время полета, пользуясь тем, что мы шли в ведущей эскадрилье, а они с Биссемером в первом звене нижней эскадрильи, ярдах в двухстах от нас, чаще всего чуть позади задней кромки нашего правого крыла, иногда скрываясь под ним. Во время этого рейда истребители противника особой активности не проявляли, но так как наша группа снова была замыкающей, немцы сосредоточили свои усилия на нас; в тот момент, когда соединение разворачивалось, чтобы лечь на обратный курс, я повернул голову и увидел "Дом Эшер" в полном порядке - он довольно далеко летел за нашим крылом. Но тут же краешком глаза я заметил, как справа от нас промелькнул МЕ-109, а взглянув еще раз, отчетливо увидел вспышку на самолете Линча.

Заметил ее и Малыш Сейлин.

- Лейтенант Боумен! - крикнул он по переговорному устройству. - В самолет лейтенанта Линча только что попал снаряд.

Пожалуй, никто другой, кроме Малыша, заметив, что мой друг оказался в беде, не нашел бы нужным сказать мне об этом.

- Не спускай с них глаз. Скажи, если они выбросятся.

Сам я ни за что не смог бы взглянуть на самолет Линча.

В течение всего бесконечного обратного пути я сидел, чувствуя, как в висках, словно сжатых тисками, отдается каждый удар сердца, не в силах повернуть голову и посмотреть на "Дом Эшер" и полагаясь лишь на краткие доклады Малыша Сейлина: самолет то немного отставал (отставший самолет - я это знал - становился легкой добычей вражеских истребителей), то опять набирал скорость - у него, видимо, поврежден лишь один двигатель, - догонял соединение и шел в строю, потом снова отставал и снова подтягивался... На него наскакивали истребители, но он все еще был среди нас, занимал свое место в боевом порядке, летел с нами.

Мы потеряли над Германией два самолета - "Аламо" и "Этот вас убьет"; "Сумасшедший дом" совершил вынужденную посадку на воду в Ла-Манше; "Настоящий королевский" сел Сколторпе, а "Факельщик" в Поулбруке, однако "Дом Эшер" все время летел с нами.

Делая круг перед заходом на посадку, самолет Линча нырнул в просвет между облаками как раз против нас, когда мы уже снижались, и я заставил себя взглянуть на него; именно в эту минуту с самолета взлетели ярко-красные ракеты; на борту находятся раненые или убитые, освободите площадку для посадки, приготовьте санитарные машины.

- Биссемео выпустил ракеты, - доложил я Мерроу по внутреннему телефону. - Давай освободим ему место, пусть сядет.

Мерроу посмотрел на летавшие по кругу самолеты.

- Какой из них?

Я показал на "Дом Эшер".

- Ну, ему еще надо две-три минуты для выхода на посадочную. Я снижаюсь.

И тогда, в пику Мерроу и в нарушение всех установленных правил, я с неожиданной для самого себя смелостью потребовал:

- Высадишь меня в конце взлетно-посадочной полосы.

- Как хочешь, - с полным безразличием согласился Мерроу.

Холодея от страха, я машинально выполнял в момент посадки свои обязанности, наблюдал за давлением и температурой, выпустил шасси и видел, как под тахометрами блеснул зеленый сигнальный огонек, проверил, закреплена ли стойка выпущенного хвостового колеса, убедился, что клапаны жалюзи обтекателей закрыты, а затем стал докладывать Мерроу скорость снижения. Я слышал, как он, прервав меня, спросил у Малыша, все ли в порядке с нижней турелью и поставлены ли направленные вниз пулеметы в горизонтальное положение.

- Один пятьдесят один... Один сорок девять... Один сорок восемь... Один сорок шесть...

- Довольно! - скомандовал Мерроу. - Закрылки!

Я выпустил закрылки, и Базз своими обычными мягкими прикосновениями отрегулировал триммеры. Я продолжал докладывать скорость. Внизу в начале ВПП промелькнули черные следы пневматиков. Я даже не почувствовал, как мы коснулись земли, но потом хвост самолета опустился, и заднее колесо запрыгало по полосе. Я убрал закрылки. Пронзительно заскрипели тормоза. Теперь мы катились с быстро затухающей скоростью, я потянул на себя рычаг в полу, слева от сиденья, чтобы разблокировать заднее колесо, и стал отстегивать свои привязные ремни. Мерроу свернул на рулежную дорожку и остановился, я протиснулся через передний аварийный люк и спрыгнул на землю, в струю ураганного ветра, поднятого четырьмя работавшими на холостом ходу винтами. Отскочив в сторону, я жестами показал Мерроу, что он может вести самолет дальше, и, опережая его, побежал к взлетно-посадочной полосе.