Битва за Лукоморье. Книга 3 - Вера Викторовна Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дальше полусотник взялся за дело сам – благо, давно подозревал, что с запретной садовой калиткой не всё так просто. У своей любушки, Мадининой старшей чернавки, места себе не находившей от тревоги за хозяйку, парень вызнал, что перед полуночью царица, переодевшись в охотничий кафтан, потихоньку выскользнула из восточного дворцового крыла. А перед этим намекнула своей доверенной служанке: с мужем стряслась беда… Алырец сложил два и два, охнул – и понял, что надо немедля поговорить начистоту с великоградскими послами.
Нет, не зря Добрыня был уверен, что из Вани Дубровича выйдет, дай срок, отменный воевода. Молодой богатырь всё взвесил и не побоялся довериться Гюряте, а тот долго не мог от услышанного отойти. Сам-то чернобронник, как и русичи поначалу, подозревал совсем другое: уж не замыслил ли Карп-казначей двойника царя Гопона на алырский престол посадить, испугавшись, как бы государь не замирился с Баканом?..
Когда утром стало ясно, что у отправившихся выручать Прова что-то пошло кувырком, Гюрята по совету Вани доложил Николаю: дескать, русичи-побратимы уехали из дворца еще до рассвета. Мол, царица их попросила завезти весточку дяде, боярину Славомиру – и сам же полусотник обоих богатырей и выпустил через боковые ворота… Со стражей, несшей там ночной караул, Гюрята дело уладил, а конюхи клятвенно обещали молчать.
– Я пуще всего боялась, что Николай ко мне опять заявится, – подала голос Мадина. – Тогда бы всё точно раскрылось…
– Не тем у него, видать, голова была занята, на наше счастье, – отозвался Добрыня. – А Гюряте с подружкой его, государыня, и впрямь надо великое спасибо сказать. Не прикрыли бы они нас – неведомо еще, как бы всё повернулось.
Полутемная галерея кончилась у очередной внушительной двери, украшенной вездесущим Гопоновым гербом, – они пришли. Сени, откуда можно было попасть на заднюю половину государевых покоев, охраняла парочка крепких молодцов с бердышами. Вытаращились оба на царя и его спутников так же оторопело, как стража на лестнице.
– Ко мне, кроме Гюряты Елисеича, никого не пускать! – рыкнул на ходу Пров, берясь за дверное кольцо. – Всех гнать в шею, коли вдруг кого нелегкая принесет – хоть худа лысого, хоть ведьму носатую!
Через две примыкавшие к сеням горенки царь-наемник промчался не останавливаясь. Шагал по устилавшим полы коврам так быстро и размашисто, что развевались на ходу разрезные рукава кафтана, под которым поблескивала броня.
Из-под следующих дверей, окованных серебряными узорными накладками, падала на половицы неровная желтая полоса.
Дубовую створку Пров толкнул так, что дверь, громко лязгнув петлями, грохнула о стену. Порог он переступил первым.
– Не ждал, братец? – процедил сквозь зубы алырский государь, делая шаг навстречу застывшему возле стола Николаю.
* * *
Близнецы замерли друг против друга, словно два кулачных бойца перед дракой. Не шелохнутся – и не двинутся. Зрелище было… впечатляющим, что и говорить.
Николай еще не ложился, хотя слуг уже отпустил. Белая холщовая рубаха с расстегнутым вышитым воротом заправлена в широкие темные порты и перепоясана огненно-алым кушаком, на ногах – сафьяновые сапоги, тоже красные. Одетым вот так, без парадной пышности, русичи увидели его впервые. А похожи были стоящие рядышком, лицом к лицу, братья до пугающего, немыслимого невероятия, точно два зерна из одного колоса. Как их родная матушка-покойница не путала, один Белобог ведает. Или тоже путала?
В горнице ярко горели свечи. На медвежьих шкурах по стенам – щиты и отблескивающее позолотой оружие, стол завален пергаментами и бумажными свитками. Край одного свитка, раскатанного на полстолешницы, придавлен серебряным кубком с недопитым вином. Добрыня узнал карту Бакана, искусно исполненную и раскрашенную, – над ней и сидел Николай до того, как услышал за дверью грохот шагов. Появления брата он и вправду не ждал никак, но держать удар умел. Даже в лице почти не переменился, смерив тяжелым взглядом незваных гостей – всех четверых по очереди. Только глаза нехорошо и уже знакомо сузились, встретившись с глазами Прова.
– Ну и ну, – широко осклабился Николай. – Знал я, что жена твоя – змея, да не думал, что такая хитрющая… Растаял ты, значит, Провка, третий ключ ей заместо новых сережек подарил? А она тайну нашу русичам продала?
– Ах ты, поганец бессовестный!.. – царица задохнулась от негодования. – Да как у тебя только язык…
– Помолчи, солнце мое! – перебил ее супруг. – А ты, Николаха, на Мадинку пасть разевать не смей, в зубы огребешь! Не она бы и не Добрыня Никитич, я бы сейчас и правда тут не стоял. Но из-под замка меня твой Касьян выпустил.
– Врешь! – яростно выпалил Николай. – Никогда бы он…
– Сам спросишь, коли мне не веришь. Как только лекари дозволят, – рубанул Пров. – Сейчас он пластом лежит – камнями сверху приложило и руки чуть не до костей обожгло… Это когда надвратная башня рушилась, и я Остромира на забороле прикрывал. А Касьян – нас обоих.
Если он хотел хорошо рассчитанным ударом у брата землю из-под ног выбить, а не просто вывалил сгоряча первое, что на язык полезло, то удалась затея лучше не придумаешь. Николай уставился на своего близнеца так, словно у того, самое меньшее, на лбу рог вырос.
– Ты… ты чего плетешь?! Какая башня? Ты о чем вообще? Пьяный, что ли, или умом тронулся?!..
– Я-то в разуме. А вот у тебя в Синекряжье беда стряслась. Пока ты тут в войну играл да дурь свою тешил, на твое царство ящер огнедышащий из Червоточины напал! Рядом с Монетной Рощей три хутора спалил, половину посада вокруг столицы сжег – и Кремнев едва по камешку не раскатал! А людей сколько погубил… Почти вся твоя дружина в бою с тварью полегла – и Годослав Велезорич погиб! Да, не ослышался ты, братец, Годослав погиб, рука твоя правая! А мне пришлось тебя, остолопину, на стенах заменять… Только и от меня там мало толку было. Кабы не Остромир и не Добрыня Никитич – не отстояли бы мы город!..
Вмешиваться в запальчивый, пересыпанный крепкими словечками рассказ Прова о том, что произошло с ними в Иномирье, Добрыня пока не хотел. Пусть царь-наемник выговорится до конца, пускай сперва сам попробует братцу мозги на место поставить. Не перебивала покуда мужа и Мадина, сдерживалась кое-как. Метала, правда, на деверя такие взгляды, что диво дивное, отчего у Николая русы кудри не задымились и не вспыхнули.
Огорошенный новостью о свалившихся на Синекряжье напастях, Николай слушал брата молча. Ни единого вопроса не задал
