Король зимы - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы собрали вещи и приготовились к походу, который должен был начаться на рассвете следующего дня. С наступлением вечера Артур позвал меня и Саграмора сопровождать его в прогулке до темневшего на юге леса. Некоторое время мы, казалось, просто бесцельно бродили, но наконец Артур остановился под огромным дубом, обросшим длинными бородами лишайника.
— Я чувствую себя отвратительно грязным существом, — проговорил он. — Сначала не сдержал клятву, данную Беноику, а теперь покупаю мир жизнями сотен бриттов.
— Ты не мог бы спасти Беноик, — возразил я.
— Королевство, которое покупает поэтов вместо копьеносцев, не заслуживает спасения, — добавил Саграмор.
— Мог я его спасти или нет, — пробормотал Артур, — значения не имеет. Я поклялся Бану и не сдержал клятвы.
— Человек, чей дом горит, не обязан носить воду в костер соседа, — сказал Саграмор.
Его черное лицо, такое же непроницаемое, как у Эллы, пришлось по нраву саксам. Многие сталкивались с ним в бою и считали, что он какой-то демон, призванный Мерлином.
— Боги, может, и простят мне, — продолжал Артур, — но я себя не прощу. А теперь я еще плачу саксам, чтобы они убивали бриттов. — Его передернуло от самой этой мысли. — Прошлой ночью я жаждал появления Мерлина, чтобы услышать его одобрение того, что мы творим.
— Он одобрит, — сказал я.
Нимуэ осудила Артура, принесшего в жертву Ратэ, но она всегда была чище и совестливее Мерлина. Платить золотом — на это она могла согласиться, но невозможно расплачиваться кровью бриттов, далее если они твои враги.
— Не важно, что думает Мерлин, — сердито сказал Артур. — Нимуэ права. Я буду в ответе за все смерти в Ратэ.
— Но что еще ты мог сделать? — спросил я.
— Ты не понимаешь, Дерфель, — с горечью проговорил Артур. — Я знал, что Элла потребует чего-то большего, чем золото. Это саксы! Они не хотят мира, им нужны земли. Я знал и потому взял с собой этого несчастного человека из Ратэ. Элла еще не попросил, а я уже готов был отдать. Сколько же человек умрет из-за моей проницательности? Три сотни? Смерть, рабство, разорение. И за что? Чтобы доказать, что я лучший воин, чем Горфиддид? Разве моя жизнь стоит стольких загубленных душ?
— Эти души, — сказал я, — сохранят трон Мордреду.
— Еще одна клятва! — тяжело вздохнул Артур. — Как мы опутаны этими клятвами! Я связан данной Утеру клятвой возвести его внука на трон, связан клятвой Леодегану вернуть ему Хенис Вирен.
Он резко замолчал. Саграмор встревоженно посмотрел на меня, ибо мы оба впервые услышали о клятве драться с Диурнахом, ужасным ирландским королем, захватившим землю Леодегана.
— И все же, — печально произнес Артур, — я чаще, чем кто-либо, нарушаю свои клятвы. Я нарушил клятву, данную Бану, нарушил клятву, данную Кайнвин. Бедняжка Кайнвин.
И это мы слышали впервые. Прежде Артур не выказывал так открыто сожаление о разорванной помолвке.
— Может, стоит предупредить их? — тихо проговорил Артур.
— И потерять наших заложников? — жестко спросил Саграмор.
Артур покачал головой.
— Я поменяюсь с Балином и Ланвалем.
Раскаяние Артура, метание его души между совестью и долгом было так велико, что он готов был решить этот спор ценой собственной жизни.
— Мерлин бы посмеялся надо мной, — сказал он.
— Да, — согласился я, — посмеялся бы.
Совесть Мерлина, если она вообще существовала, была лишь шуткой богов. Совесть Артура была его тяжкой ношей.
Сейчас, стоя в тени дуба, он скользил взглядом по мшистой лужайке. День съедали сумерки, и казалось, разум Артура погружался во мрак сомнений. Неужто он действительно собирался все бросить? Отправиться к Элле и заплатить своей жизнью за жизни людей из Ратэ? Так, в молчании, протекли долгие мгновения. Потом волна честолюбия захлестнула отчаяние, словно прилив, скрывающий бледные пески Инис Требса.
— Сотни лет назад, — медленно проговорил он, — на этой земле был мир. Была на ней и справедливость. Человек мог расчищать землю, твердо зная, что его внуки будут жить и возделывать ее. Но эти внуки мертвы, убиты саксами или своими же сородичами. Если мы ничего не сделаем, хаос и смерть будут шириться, пока не останется никого, кроме обнаглевших саксов и их грязных колдунов. Горфиддид, стоит ему победить, разорит Думнонию, но, если будет наш верх, я обниму Повис как брата. Мне ненавистно то, что мы творим, но это единственный путь остановить безумие. — Он поднял взгляд. — Мы все трое посвящены Митре, поэтому я при вас даю клятву Митре идти до конца.
Мы молчали. Артур, только что с ненавистью говоривший об опутавших его клятвенных сетях, связывал себя новой клятвой.
— Возьми камень, Дерфель, — приказал он.
Я ногой выковырнул из мягкой земли камень, обтер его и под диктовку Артура острием клинка выцарапал на нем имя Эллы. Артур своим мечом вырыл глубокую яму у подножия дуба.
— Клянусь, — отчетливо произнес он, — если выживу в битве с Горфиддидом, отомстить за невинные души, которые я осудил на смерть, отдав Элле Ратэ. Я убью Эллу. Я уничтожу его людей. Я скормлю их воронам и отдам все награбленные ими богатства детям из Ратэ. Вы двое — мои свидетели и, если я не сдержу своей клятвы, оба свободны от всего, что связывает вас со мной, от всего, в чем вы поклялись мне.
Он бросил камень в яму, и мы все вместе ногами притоптали землю.
— Пусть боги простят меня, — сказал Артур, — за смерти, которые я только что накликал.
И мы отправились за новыми смертями.
Глава 13
Мы шли в Гвент через Кориниум. Здесь до сих пор жила Эйллеанн. Артур не преминул повидать своих сыновей, но с Эйллеанн встретиться не захотел, опасаясь, что слухи об этом дойдут до Гвиневеры. Однако меня послал к ней с подарками. Эйллеанн приняла меня благосклонно, но раздраженно пожала плечами, увидев скромный дар Артура — маленькую серебряную брошь, изображавшую зверя, очень похожего на зайца, только с более короткими задними лапами и ушами. Брошь Артур взял из сокровищ Сэнсама, честно возместив ее стоимость монетами из собственного кошелька.
— Он сожалеет, что ничего лучше не мог тебе послать, — сказал я, — но, увы, нам пришлось отдать саксам все наши драгоценности.
— Было время, — горько возразила она, — когда его подарки шли от любви, а не от чувства вины. — Эйллеанн все еще оставалась поразительной женщиной, хотя волосы ее уже тронула седина, а глаза затуманились смирением. Она вертела в руках странного серебряного зверька. — Как ты думаешь, что это? — спросила она. — Заяц? Кошка?
— Саграмор говорит, что зверь называется кроликом. Он видел их в некой земле Каппадокии.