Слово - Сергей Алексеев

Прячась за деревьями, Глотов прибежал во вторую роту и, скатившись в окоп, вызвал ее командира.

— Через десять минут снимешь свою роту и зайдешь к замку от реки, — приказал он, доставая карту. — И сразу готовь атаку. Вот-вот подойдут орудия.

Он взял у бойца плащ-палатку, накрылся ею, включил фонарь. В это время наверху послышался шорох и тяжелое дыхание.

— Товарищ капитан! — доложил связной. — Танкист с нейтралки приполз, обгорелый!

— Отправьте в санроту! — распорядился Глотов.

— Уже отправили, — сказал боец. — Только с ним вместе перебежчик явился, из замка. Куда его?

— Кто такой? — спросил Глотов. — Фамилия, звание…

— А старик, но офицер. И по-нашему умеет!

— Давай его сюда! — приказал Глотов и рассмеялся. — Во времена пошли, «языки» сами приходят!.. Под Москвой, небось, не ходили! А у себя дома — пожалуйста.

Минут через пять в окоп спустили немца в мешковатой форме без погон и ремня. Глотов осветил его фонариком — из-под каски торчат совершенно белые, слипшиеся волосы; седая недельная щетина на впалых щеках. Дышит тяжело, с хрипом, однако спокоен и даже медлителен. Из-за тесноты окопа, в котором можно было только сидеть, немец оказался совсем рядом, и комбат ощутил его кислый солдатский дух.

— Кто такой? — спросил Глотов. — Фамилия, звание, должность?

Перебежчик сглотнул сухим горлом, снял каску.

— Отто Фрас, командир взвода, учитель гимназии, — отрекомендовался немец с сильным акцентом.

— Кто же все-таки — учитель гимназии или командир взвода? — переспросил Глотов.

— Учитель гимназии, — сказал немец. — Тотальная война, фолькштурм… Не стреляйте!

— Да кто в тебя стрелять будет? — отмахнулся Глотов. — Нужен ты… Кто обороняет замок? СС?

— Нет СС, нет СС! — вдруг возбужденно заговорил перебежчик. — Не стреляйте! Замок артиллерия стрельять нельзя! Снаряд — нельзя! Бомба — нельзя!

— Эк, какие вы! Нельзя! — возмутился комбат. — Я что, калачом вас оттуда выманивать буду? Сдавайтесь, стрелять не будем.

— Я говориль, я… я приказываль… — немец окончательно разволновался и стал забывать русский язык. — Меня не слушаль…

— Что-то я не пойму… — Глотов прислушался к пулеметному треску. — Ты зачем пришел? Сдаться в плен? Или на переговоры?

— Плен, плен, — закивал перебежчик. — Переговор…

— Так в плен или на переговоры? — злясь, спросил комбат.

— Я пришель предупредить: стрельять нельзя, — опять заладил немец. — Бомба — нельзя…

— Тьфу ты! — рассердился комбат. — Во бестолочь!.. — На войне, господин учитель-командир, стреляют! Войну не мы начали — вы! А теперь хотите жить — прекратите стрельбу и сдавайтесь. Нет — свое получите. Сейчас подойдет батарея, и через полчаса мы будем в замке.

— Батарея — нельзя! — немец замахал руками. — Взрыв, огонь!.. Я дать ценный сведений! Замок — дети, много детей! Они не слушаль…

— Что за дети?

— Мальчик, киндер… Гитлерюгенд! Стрелять нельзя!

— Вот оно что! — Глотов крутанул ручку полевого телефона. — То-то, гляжу, палят, гаденыши!..

— В замке ценность, дети — не понимать, — забормотал перебежчик. — Огонь; взрыв!.. Я приказываль! Нихт шиссен!..

Похоже, немец окончательно забыл русский язык и теперь сыпал по-своему, размахивая руками. Глотов связался со штабом полка, намереваясь доложить о перебежчике, и, ожидая, когда командир подойдет к телефону, грустно слушал немца. Тот, как заведенный, повторял по-русски одни и те же слова — «не стреляйте», «дети», «ценные сведения» — и с мольбой глядел на комбата.

— Товарищ капитан! Батарея прибыла! — доложил связной. — Орудия разворачивают.

Через несколько минут в окоп втиснулся знакомый Глотову командир батареи Лихота.

— Ну и местечко у вас, — проворчал он, снимая каску. — Из парка я стрелять не могу. С опушки — решетка мешает. Мне что, на площадь пушки вывозить? Нас же там порубят из пулеметов!

— Вдарь по решетке, — посоветовал Глотов. — Снеси ее, а потом по замку.

— Тогда отводи бойцов, — сказал Лихота. — Забор-то — чугунина сплошная. Своих побьем… А это кто здесь?

— Перебежчик, — бросил комбат, прижимая телефонную трубку к уху. — Да только какой-то ненормальный.

— Нихт шиссен! Не стрельять! — затараторил немец, видимо, принимая Лихоту за большого начальника. — Я дать ценный сведенья! Киндер, мальчик, гитлерюгенд…

Глотов услыхал знакомый бас командира полка в телефонной трубке и стал докладывать…

Начальник особого отдела полковник Муханов выехал в батальон Глотова уже потемну. Мощный трофейный «Мерседес-Бенц», взятый недавно из какого-то музея (будто бы на нем когда-то катался сам Гитлер), шел с потушенными фарами по шоссе, обгоняя колонны войск второго эшелона, дымящие кухни и грузовики с боеприпасами. Муханов сидел впереди, развернув на коленях карту, а на заднем сиденье, размером с хороший диван, спал переводчик Зайцев, немолодой, грузный лейтенант, бывший учитель немецкого языка. Страдая от «безработицы» на Волге, Зайцев теперь никак не мог выспаться, поскольку в Германии страдал от обилия работы. Тем более что уже вторую неделю шло стремительное наступление, и штаб дивизии был постоянно на колесах. Спать приходилось редко и где придется. Утром Муханов узнал, что штаб должен разместиться в старом замке под Виттенбергом, в одной из резиденций потомков саксонских курфюрстов, однако замок оказался сильно укрепленным. Его можно, конечно, взять и с ходу, но близился конец войны, и был приказ — беречь людей. Муханов с переводчиком выехали на передовую, чтобы на месте разобраться со странным перебежчиком, и вот уже час пробирались вдоль линии фронта к огромному парку, за которым стоял замок.

Наконец «мерседес» свернул с шоссе к темному лесному массиву и поехал по изъеденной танковыми гусеницами асфальтовой дорожке. Муханов услышал близкий пулеметный треск, редкий грохот орудий и, приказав загнать машину в безопасное место, разбудил Зайцева.

Замок было видно из глубины парка. Десятки осветительных ракет беспрестанно взлетали над площадью перед замком, и его черная тень металась по земле куском рваного полотнища. Пули шлепали по мягкой, наливающейся соком древесине стволов, отшибали ветки с клейкой вязью лопнувших почек. Зарывшиеся в землю роты не отвечали. Только изредка постукивал танковый пулемет. На опушке парка стояли орудия, готовые к стрельбе прямой наводкой.

Муханов разыскал КП батальона и вызвал комбата. КП помещался в каком-то погребе с искусно выложенным, но продырявленным в нескольких местах сводом. Из дыры свешивался провод, идущий от аккумулятора: тускло горела лампочка. Другой провод тянулся к телефону. В углу на куче камней сидел старик в форме без погон и ремня. При появлении Муханова он вскочил и, прижимая стальную каску к груди, заговорил по-немецки, быстро и с жаром. Зайцев начал было переводить, но в это время появились комбат Глотов и артиллерист Лихота. Немец замолчал на полуслове.