Ключ - Наталья Болдырева

Топь покачнулась. Мир вокруг расплывался, теряя очертания. На глаза навернулись слёзы, она смахнула их, согнулась, ощущая внезапные спазмы — тело будто рвало на части. Боль поднялась из глубин, толкнула под грудину раз, другой, накатила рвотным позывом, и Сет закашлялся, сплёвывая желчью.

Колени дрожали, подгибаясь предательски.

— Что за дьявольщина? — прохрипел Сет, упав, наконец, наземь. Пальцы скользнули по острым камням, ища опоры. Он рассёк ладонь.

— Круг! Это круг вбирает нас в себя! Я… не думала… что это… будет так! — закричала Топь, преодолевая волнами накатывающую боль. — Это не должно быть так!

Рато кричал. На одной ноте — пронзительно, не переставая. Крыса, металась под рубахой, кусая его — Воин видел стремительно мелькающее тельце. Чёрная голова высовывалась из-за ворота рубахи. Острые зубы кусали грудь, плечи. Царапали когти. Она пряталась обратно. Тонкие кровавые ручейки бежали по телу.

— Это не должно быть так, — прошептал Марк.

Тринадцать замерли в замешательстве. Взгляд каждого был прикован к крысёнышу, каждый понимал — что-то стряслось, и никто не смел стронуться с места, боясь нарушить годами утвержденный ритуал. И только волк рычал, не переставая. А Старуха — приподняла вдруг голову, силясь сказать что-то. Дрожащая рука указывала то на Крысёныша, то на Сирроу. Девочка опустилась на колени, обняв голову волка. Марк посмотрел на него пристально. Волк? — брат, оборотень. Не человек. Но и не зверь. Девочка тоже не была человеком. Их воплощение, обретение Девочкой своей сути — когда она была Первой, а он не Тринадцатым, а всего лишь Третьим — едва ли было столь же мучительно, но Сирроу тоже испытывал тогда боль. Сирроу до сих пор испытывал боль, которая заставляла его рычать и выть, рваться из круга и прижиматься к ногам Эдель, скуля.

Взгляд вернулся к Рато. Тот всё кричал — тело извивалось, то скручиваясь пружиной, то выгибаясь лозой. Пена выступила на губах мальчишки, глаза закатились, дрожали веки. Воин отвел взгляд, понимая, что не может уже ни прекратить это, ни обернуть это вспять.

— Они убьют его, — шептала Топь. — Они его убивают.

— А-а-а-а! — ладонь непроизвольно сжалась, Сет ударил кулаком по камням. И ещё. И ещё раз. Разбивая в кровь, в кашу, до кости. Бил до тех пор, пока не отступила та, большая боль, под натиском этой, малой. Он попробовал встать на негнущихся ногах. Кровавая пелена поплыла перед глазами, он оскользнулся, едва не упав окончательно. Снова стал на одно колено, собираясь с силами.

Кто-то подхватил его под локоть, потянул за руку вверх. Повернув голову, они встретились взглядом с Авророй. Она отшатнулась невольно, но уже в следующий миг перехватила покрепче, закричала, перекрывая свист бушующего ветра:

— Вставай! Я держу!

Они кивнули и медленно поднялись.

— Что мне делать? — спросил Сет.

— Идём! Идём скорей отсюда! — кричала Аврора.

Они посмотрели на неё и качнули головой.

— Я говорю сам с собой!

Она кивнула, глядя огромными от ужаса глазами. Сделала шаг ближе и поднырнула под руку, позволив опереться о себя.

«Есть только один способ» — отвечала Топь, пока их общее тело стояло, пошатываясь, наблюдало, как белгрские суда избавляются от сломанных вёсел, как спешно собирают моряков с утонувших галер, как продолжает размеренный и бесполезный обстрел города флотилия из шести барок. Ладьи северных князьков исчезли бесследно, не оставив и следа своего присутствия.

— Шакалы, — прошептали искусанные в кровь губы.

«Есть только один путь. Мы должны стать единым целым».

«Как это будет?» — Сет, наконец, нашел способ справиться с болью. Следовать ей. Раскачиваться, словно на волнах, от пика к пику, от гребня к гребню. Словно боль была морем. Тёплым, горячим, обжигающим.

«Не знаю» — ответила Топь. «Я держу мальчишку… Мы вдвоем держим его».

«Что будет, если мы отпустим?»

«Не знаю. Может быть, он обретет свою суть. А может умрёт… Мы… изменили его».

Сет прикрыл глаза. Справиться с этой болью было не так-то просто.

«Мне страшно».

«Мне тоже».

Они помедлили ещё миг, пытаясь запомнить, кем они были, и, боясь потерять это знание.

Рато замер.

Затих так внезапно, что Воин решил было — всё, конец. Конец мальчишке. Конец всему. Но над обмякшим тельцем, поглощая его, скрывая медленно с глаз, разливалось марево.

— Святой Отче, справедливый Бог Добра, Ты, Который никогда не ошибается, не лжет и не сомневается, и не боится смерти в мире бога чужого, слава Тебе! — выдохнул Марк слова, которых не повторял уже восемьсот лет.

Он стоял, вглядываясь, спеша различить суть мальчишки.

Девочка в короткой тунике. Ведьма, прекрасная, как никогда. Юродивый, неизменно остающийся собой. Старуха, придавленная собственной немощью, обессилено откинувшаяся на расстеленном одеяле.

Силуэт Горбуна клубился мраком. Но всё же оставался человеческим силуэтом. И ворон скакал по его горбу.

Рато полностью скрылся в расплывшемся мареве, и даже беспрестанно метавшейся крысы больше не было видно. Воин вглядывался, ожидая увидеть лик ребёнка… или зверя, но видел лишь размытый туман, размеренно колышущийся туман безо всяких очертаний. А потом светляки тихо опустились в траву.

— Что это было? — спросил Горбун, запахивая плащ. Плечи его невольно поежились. Он первый стронулся со своего места, спеша, впрочем, подальше отойти от распластанного на земле ребёнка.

— Не знаю, — Марк кинулся скорее к Рато. Приподнял его, перевернул на спину. Ладонь скользнула под рубаху, и крыса впилась зубами в пальцы. — Не знаю, — повторил он, поморщившись.

Сердце билось. Едва-едва, но билось. Малыш застонал, открыл глаза. Серо-голубой взгляд. Его глаза поменяли цвет из синих став серо-голубыми.

— Всё хорошо, — прошептал Марк, гладя ребёнка по голове и понимая, всё очень и очень плохо, гадая, кого же он принял в круг только что?

— Да, — медленно кивнул Рато.

Когда Сет вдруг упал на неё, Аврора закричала.

Под тяжестью безвольного тела вывернуло из суставов руки.

— Сет! — кричала она, — Сэ-э-эт!

Он закручивался вокруг неё, увлекая вниз и вбок — прямиком в пропасть. В шаге от края она застонала натужно и опрокинула его назад, на себя, не пытаясь удержать больше.

Он упал, придавив. Она лежала не в силах пошевелиться, сквозь зубы цедила воздух, который выбило почти из легких при ударе о землю. Камень оцарапал щеку, и царапина жгла. Жгли свезенные локти, а спина горела.

Наконец она чуть столкнула его, переместив с груди на живот. Села, убрала с его лица распавшиеся волосы. Длинные, светлые, как белое золото — они так нравились ей. Принялась гладить высокий лоб, впалые щеки, тонкие губы. Нос горбинкой, казалось, заострился еще больше — стал совсем похож на клюв хищной птицы.