Нюрнбергский дневник - Густав Гилберт

Йодль был со мной согласен и сказал, что не знает, как бы поступил, знай он уже тогда то, что знает сегодня. Он придерживался того же мнения, что и генерал фон Рунштедт, утверждавший, что после высадки союзников в Нормандии самое время было прекращать бойню; собственно, война была проиграна еще в Сталинграде.

Камера Папена. Папен сообщил мне, что Геринг последними словами обругал его но завершении субботнего заседания. Я поинтересовался, с какой стати он зол на него.

— Из представленных мною бумаг ясно, что я имел отношение к заговорщикам 20 июля. Я исполнял роль посредника. Поэтому Геринг возмущенно спросил меня, как я мог поносить фюрера и считать покушение на него оправданным. И, знаете, что я ему на это ответил? «Геринг, — сказал я, — я уважал вас, как старого офицера из хорошей семьи. И всегда верил, что если Гитлер зайдет слишком далеко, вы его просто возьмете за шиворот и вышвырнете вон. Я считал вас сильным и прямым человеком, причем не один я». Так и сказал.

И что же мне он ответил? Вот что: «Я кое-что предпринимал, но мне понадобились бы три психиатра, чтобы объявить его недееспособным». На что я ему сказал: «Дорогой Геринг, вам и вправду нужны были три психиатра, чтобы уяснить, что Гитлер ведет Германию в никуда?» Какая чушь! Нет, правда, мы все очень его уважали! Но после того как он стал нацеплять на себя эти побрякушки, брать взятки направо и налево, забросил свои обязанности в то время, как Германия исходила кровью…

Папен пренебрежительно махнул рукой.

Он говорил о бессмысленном затягивании войны. В январе 1945 года он предложил пойти на переговоры с западными державами. Папен обратился к заместителю Риббентропа с просьбой отправить его, Папена, в качестве посредника убедить западные державы предпринять мощное наступление с запада, чтобы помешать русским оккупировать Германию.

Камера Риббентроппа. Риббентроп лихорадочно строчил кое-какие мысли касательно еврейского вопроса. Судя по всему, силы его были на исходе, и он снова ударился в пространные тирады, постоянно противоречил себе, лгал, изворачивался и пытался оправдаться. То, что он наплел мне незадолго до этого, он явно успел позабыть, посему решил удивить меня сказочками поновее. Еще в 1943 году он, оказывается, обращался к Гитлеру, через посредника, разумеется, с предложениями в духе политики примирения. Это свидетельствует, что он никакой не антисемит, что стремился покончить с этой войной и т. д. Нет, нет, он определенно не антисемит, однако мировое еврейство и союзники своим отношением к Германии совершили огромнейшую ошибку. Германия ведь ключ к миру в Европе. И так далее.

Я спросил его, отчего у него вызывает сожаление нынешнее состояние, в котором оказалась и Германия, и вся Европа. В конце концов, причину катастрофы следует искать именно в той бессовестной дипломатии, инициатором которой были они с Гитлером. Риббентроп многозначительно улыбнулся в ответ.

Он уверял меня, что я ничегошеньки в этом не смыслю. Гитлер изначально руководствовался исключительно добрыми намерениями. И так далее. Я обратил его внимание на то, что он уже, наверное, один во всем зале заседаний до сих пор продолжает отвергать тезис о вине Гитлера в развязывании мировой войны. В ответ посыпались возражения: виновата Англия, потому что не сумела убедить Польшу уступить нам.

А как насчет геноцида?

Гм, по-видимому, кто-то склонил его к этому, хотя в своем завещании он ясно выразился, что берет вину на себя. Как бы то ни было — Гитлер желал только добра; нелегко понять, почему все сложилось именно так.

Все очень печально, очень запутанно, а союзники совершили ужасную ошибку. И так далее.

Утреннее заседание.

Зейсс-Инкварт начал свою защитительную речь с того, что представил аншлюс так, будто Австрия сама пожелала присоединиться к Германии. Сам же он, по его словам, и подозревать не мог, что присоединение Австрии к Германскому рейху осуществлялось насильственным путем и что Австрия тем самым окончательно лишалась автономии. Зейсс-Инкварт отрицал свою причастность к убийству Дольфуса, заявив, что он с самого начала дал понять Гитлеру, что не имеет намерений «въезжать в Австрию на троянском коне». Гитлер пообещал уважать право Австрии на самоопределение.

Обеденный перерыв. Между Зейсс-Инквартом, Франком, Кейтелем и мною завязалась дискуссия об аншлюсе Австрии. Я считал, что Австрия горько сожалеет об этом и предпринимает все, чтобы после этого нацистского эксперимента порвать всякую связь с Германией. Франк отказывался верить в такое развитие событий и поинтересовался мнением Зейсс-Инкварта. Зейсс-Инкварт утверждал, что Австрия, вполне возможно, и продемонстрирует подобную позицию, не желая разделять участь нацистской Германии, но в глубине души австрийцы — те же немцы и рассматривают себя как часть германской культуры.

— В конце концов, и Моцарт, и Гайдн, и Штраус считаются немецкими композиторами, хотя они и австрийцы.

Заукель, для которого любая дискуссия на тему культуры была чем-то запредельным, все же рискнул высказать свое мнение: Гитлер на самом деле войны не хотел, он лишь хотел распространить германскую культуру.

Франк и Кейтель поправили его, сославшись на предостережения Чемберлена, Даладье и Рузвельта. Три политика предостерегали Гитлера не начинать войну и до последней минуты были готовы сесть за стол переговоров. Заукель, похоже, был немало удивлен слышать нечто подобное из уст именно этих своих коллег по скамье подсудимых. Хотя вовсе не исключалось, что они высказались бы по-другому, не будь рядом меня.

— Я не имею В виду мировую войну — пояснил свою мысль Заукель.

— Нет, он должен был понимать, что развязывает именно мировую войну, — не сдавался Франк. — Решающий момент наступил, когда Англия предъявила ультиматум. В этот момент он уже точно знал: это война. Он не мог не понимать этого, тем не менее отдал приказ наступать. Одному Богу известно, почему он так поступил! Но он поступил именно так, и не может быть никаких сомнений в этом. Я даже спрашивал по этому поводу нашего уважаемого фельдмаршала Кейтеля — мог ли Гитлер остановить войска…

— Разумеется, мог! — заверил присутствующих Кейтель. — Нам уже приходилось до этого дважды приказывать войскам остановиться. Несомненно, он мог отдать такой приказ. По-видимому, он был совершенно уверен в том, что ни Англия, ни Франция не нападут. Собственно, они и не напали. Для нас это так и осталось загадкой.

— Да, — продолжал Франк, — когда Гитлер решил напасть на Польшу, настал один из самых важных моментов истории. Он не посмотрел ни на ультиматумы, не прислушался к себе, понимая, что это безоговорочно означает мировую войну. А следующий такой момент наступил, когда Гиммлер отдал свой жуткий приказ об уничтожении евреев. Почему он на это пошел — сложнейшая проблема психологического порядка.

Тут наша дискуссия смолкла, участникам ее явно не хотелось углубляться в столь щекотливую тему, как геноцид евреев.

Послеобеденное заседание.

Зейсс-Инкварт рассказывал о своей деятельности на посту наместника в Голландии. Он отрицал, что в его намерения входило насаждать нацизм в Голландии, однако признался, что являлся наделенным соответствующими полномочиями посланником нацистского режима. Германские оккупационные власти допустили две ошибки: они уверовали в то, что только их политические взгляды единственно верны и что в оккупированной стране может сформироваться независимое общественное мнение.

По словам Зейсс-Инкварта, весьма много проблем доставляла ему полиция безопасности, которая ему не подчинялась. Однако даже несмотря на это ему приходилось санкционировать расстрелы заложников и иные меры террористического характера ради подавления движения сопротивления гитлеровскому режиму. Зейсс-Инкварт также признал и факт творимых в концлагерях зверств, однако подобные вещи неизбежны во время войны.

Он признал, что способствовал отправке на принудительные работы в Германию 250 тысяч человек из числа голландцев. Что же касалось еврейского вопроса, то здесь он в целом одобрял проводимую начальником гестапо и СД Гейдрихом политику, суть которой сводилась к тому, что евреи рассматривались как нежелательные иностранцы. Однако сам Зейсс-Инкварт стремился ограничить их пребывание в Голландии лишь двумя регионами. Но в 1942 году Гейдрих получил приказ об отправке всех евреев в концентрационный лагерь Освенцим. Тогда Зейсс-Инкварта заверили, что их ничего ужасного не ожидает.

Утреннее заседание.

В ходе утреннего заседания Зейсс-Инкварт продолжил говорить об отправке евреев в Освенцим. По его словам, он уже тогда понимал, что все не так просто, и его худшие опасения подтвердились, несмотря на многочисленные заверения о том, что их отправка лишь одна из предупредительных мер, связанных с возможной высадкой союзников. В 1943 году лично Гитлер заверил его, что евреи будут расселены на восточных территориях. В 1944 году у него состоялся разговор с Гиммлером, который заявил ему тогда, что евреи — лучшие его работники.