Формула всего - Евгения Варенкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мало даешь, – сказал Хулупи серьезно.
– Если все сделаешь, как я сказал, дам тебе еще два и ему еще два! – Драго не скупился. – Но об этом – тишина. Секрет. Никому! Понимаешь?
– Я не маленький, – Хулупи насупился, посчитав последнее предупреждение обидным для своей деловой репутации. – А если она не захочет прийти?
– Не придет – меня похоронит. Хуже будет. Так и скажи.
– Ну а если все-таки она не придет, ты нам сколько заплатишь?
– Дукат на двоих! Старайтесь лучше.
– Съел бы я твой глаз! – воскликнул Хулупи.
– Око за око.
Он отпустил их и, когда они скрылись, произнес внимательно, словно взвешивая:
– Ристо… Ристо.
Кровь загудела. Драго вытянул нож и провел по лезвию:
– Здесь.
Ударил.
Нож вонзился в дерево – чуть не сломался, но вошел глубоко.
Цыган отступил.
Что-то темное раздвинуло грудь: «Поменяла! Не дождалась!» В горле родилось глухое рычанье.
«Никогда не прощу! Таково мое счастье!»
Он обвел лес взглядом, от которого ночь стала яркой, как пламя.
– Завтра и здесь, – произнес, заклиная. – Сталь не упустит!
Нож был порукой. Он скреплял заклятье, пригвождая к месту то, что могло ускользнуть, сорваться, уйти, но пока сталь держит – ни за что не сорвется; да свершится то, что цыган загадал в ту секунду, когда наносил удар!
Выдра ждал у костра. Драго вкратце изложил ему ход событий. Он не сомневался – мальчишка непременно передаст его слова. Вопрос – кому? Ворже или Ишвану? Графу или Ристо?
– Прежде смерти не умирают, – Драго укрылся худым одеялом, влажным у края, и колючки мороза быстро пробрались к нему на грудь. Он слушал холод, как слушают дождь, шумящий на цэрах. Потом он сел, откинул одеяло. В костре багровели угли. Драго спрыгнул с «Голубки». Ближайшие стволы еще различались, но за ними начиналась непроглядная мгла, и из этой мглы наплывало будущее, подобно туче. Неизбежность. Рок. Как он пронзает и гипнотизирует! Священный трепет, тревожный, темный, скользящий в ужас охватил цыгана, но тот удержался, и ужас прошел, и остался лишь лес – пустой и холодный.
На рассвете закрапал дождик. Он оставил после себя мутную унылость и намокшие дрова. Драго был взбудоражен, но терпелив. Время от времени со дна его памяти поднимались обломки былых кораблей, затонувших когда-то, – они были прекрасны. Выдра старался ему не мешать. Сам он уже со всем попрощался и ничего не имел в виду. Спокойная холодность делала его отличным бойцом, а черная тень, редко покидавшая его лицо и придававшая образу Выдры черты безнадежности и злосчастья, не посветлела, но как-то очистилась – муть сошла, и стало легко: вздохнуть и умереть. Он много прошел и много успел, ничего не нажил, но гроб не телега: никто ничего не возьмет с собою.
День истекал в тягостном недоумении ожидания, пустом движении и гремучих опасениях, что развязка отложится. Табака скурилось столько, сколько было в запасе, а было немало.
– Мне пора.
Антощ проводил его взглядом, полным искренним пожеланием удачи, но лишенным сочувствия. Салахор не верил, что можно выиграть – хотя бы кому-то, но эта ставка была ставкой Драго, его личный выпад, а Драго – друг, и Выдра поможет.
Ночь опустилась – ее коридоры звенели от холода, и люди встречали ее у огня: Антощ за одним, Воржа за другим, а Драго за третьим. Сейчас все решится. В висках набрякла тугая тяжесть – стиснутая костью, она болела и давила так, что казалось, глаза этого не выдержат и беззвучно лопнут!
«Почему ее нет? Рано. Ну гибель! Ей нельзя уйти рано. Но она придет. Или Бога – нет!» Драго выдернул нож. «Сегодня и здесь!» Вокруг были тьма, тишина и холод. И мгновенная мысль: «Все хорошо». Что она означала, Драго не понимал и не хотел понимать. Он хотел только слышать ее шаги, но он их не услышал – просто поднял глаза…
Она!
Драго ждал ее больше всего на свете и теперь не верил тому, что видел.
Воржа.
Воржа!
Нежность нахлынула, как лавина. Цыган выпустил нож и почувствовал стыд и огромную радость – трепетно-жгучую, обезоружившую.
– Здравствуй, – сказал Драго. – Как я ехал к тебе…
– Я знаю.
У него как будто камень с сердца упал. «Я ее люблю» – Драго еще не успел этого осознать, но это уже случилось. Он почувствовал, что парит – простодушно, как ангел или райская песня. Любовь все обнулила, искупив – за мгновенье! – все грехи и ошибки, которые Драго, подобно горбу, таскал на себе, надрываясь под ними. Он шагнул к этой девушке – безо всяких намерений, потянулся, как к свету!
Она отступила. Он испугался – ну почему? Ведь секунду назад в глазах у нее… промелькнуло… такое…
Цыган нахмурился. От нее не укрылось.
– Зачем ты пришел?
– Чтобы убивать.
– Почему ж не убил?
– Я хочу жить ради тебя.
Воржа поджала губы. Она тоже страдала. Может, больше его.
Он коснулся ладонью ее щеки. Девушка чуть повернула голову и опустила взгляд.
– Ты повзрослела, – Драго отнял ладонь, и она почувствовала себя свободней. – Как Буртя?
– Лучше всех, – цыганка опять на него посмотрела, и глаза ее были бесконечно грустны.
Драго мягко спросил:
– Что ты от меня прячешь? Я по глазам вижу…
– Уходи! – Воржа ответила отрывисто и резко. – Тебе будет лучше.
– Мне?! – цыган вернулся с небес на землю: «Ну гибель! Ристо! А я и забыл! Я вам встал костью в горле! О себе лишь и думаешь!» – Может быть, тебе будет лучше? – произнес он с глухой угрозой.
– Я не считаюсь.
Это прозвучало так решительно и сильно, что Драго не посмел ей не поверить.
– Почему?
Воржа обвила его шею руками, и так они стояли несколько секунд, пока он не услышал:
– Ты знаешь не все…
– Скажи!
– Нет.
– Тогда я умру.
Воржа зарыдала, ее руки ослабли, она повисла на руках у цыгана. Казалось, сейчас она все расскажет, но Драго забыл на минуту про это – так испугался он ее несчастья.
– Ну что ты? Что ты?
Она уткнулась ему в плечо.
– Не надо, Воржа. Твои слезы у меня мясо с костей снимают… Что ты мне не можешь сказать? Я же вижу – между нами стена, и ты сама же об нее бьешься… Скажи мне – и она рухнет.
– Она не рухнет! Не рухнет!
– Скажи!
– Не могу! Невозможно! За что мне это?
Новый приступ рыданий.
– Воржа! Любимая! Золотая! Слезы не жемчуг – их не продашь. Я не могу тебя видеть такую. Мне больно! Не надо! Что я могу для тебя сделать?
– Хочешь помочь? – она посмотрела ему прямо в глаза, и хотя ее щеки были мокрые от слез, взгляд был жесткий.
– Воржа…
