Весь Карл Май в одном томе - Карл Фридрих Май
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После того как пеоны под нашим наблюдением отвели наших лошадей в загон, а мы сами обосновались в доме, из предосторожности надо было спросить хозяина, есть ли кто-нибудь еще на ферме, кроме его семьи и работников. Ответ последовал не самый утешительный:
— Час назад прибыл врач с одной больной, которую он сопровождает в Форт-Уоллес.
— Откуда они прибыли? — поинтересовался я.
— Из Канзас-Сити. У нее какая-то неизлечимая болезнь, и она едет обратно к своим родственникам.
— Старая или молодая?
— Я этого не смог разглядеть. У нее что-то вроде рака, обезображено все лицо, она все время куталась в одеяло. У них две верховые лошади и одна вьючная.
— Есть провожатые?
— Нет.
— Тогда этот врач либо очень смелый, либо очень неосторожный человек. И я сочувствую даме, которой пришлось совершить такое большое и нелегкое путешествие в седле. Ведь сюда можно добраться и по-другому.
— Я тоже сказал это врачу, но он ответил мне совершенно справедливо, что из-за того, что болезнь производит на всех неприятное впечатление, им приходится путешествовать по пустынным местам.
— Да, против этого трудно что-либо возразить. Когда они хотят отправиться отсюда?
— Завтра утром. Они оба очень устали, быстро поели и попросили отпустить их во флигель, чтобы поспать. Их лошади стоят на заднем дворе.
Присутствие больной леди нас не особенно обеспокоило, лишь возбудило сочувствие. У нас не было никаких причин подозревать тут что-нибудь неладное. Если они еще не уснули, я мог бы пойти с ними познакомиться, но мне не очень хотелось этого.
Перед домом не было никаких скамеек, и мы сразу пошли в комнату, где для нас был приготовлен весьма приличный стол. Хозяин, его жена и дети подсели к нам, и, пока мы ели, завязалась беседа, которую обычно называют «разговором у костра». Вождь осэджей сел между Виннету и мною уже как свободный человек: мы сняли с него ремни. Он был нам очень признателен за это, справедливо расценив снятие ремней как доказательство нашего доверия к нему. Я был убежден, что мы не раскаемся в совершенном, хотя Тресков, к слову сказать, был с нами не согласен.
Когда стало темнеть, зажгли одну большую лампу, которая осветила всю комнату. И как всегда бывает, уютный свет лампы сделал атмосферу непринужденной, разговор становился все более и более оживленным. Было много рассказов о разных приключениях, которые не смог бы выдумать писатель и с самой богатой фантазией. Всех веселил Дик Хаммердал. Правда, фермер и его семья очень расстраивались из-за того, что Виннету ответил решительным отказом на все их настойчивые просьбы поведать что-нибудь из своей богатой приключениями жизни. Даже в узком кругу друзей вождь апачей никогда не вступал в пустые разговоры, тем более в роли рассказчика. Он был человеком дела. Даром красноречия он был наделен, и притом отменно, но пользовался им только тогда, когда в этом была надобность. Но уж если он начинал говорить, то его образная, убедительная речь напоминала разыгравшуюся бурю, которая увлекала любого.
Много интересного рассказывал и Харбор. Он много ездил по Штатам, попадал в разные переделки, но в конце концов составил состояние удачной и, я особенно хочу подчеркнуть, честной торговлей. После чего он покончил с кочевой жизнью и после нескольких попыток где-нибудь обосноваться, обустроился наконец два года назад здесь, на Соломоне.
Что мне больше всего в нем понравилось, так это светлая и крепкая вера, никогда не покидавшая его. Кроме того, меня обрадовало то, что он не придерживался распространенных здесь взглядов на индейцев. Он приводил в пример многих краснокожих, характер и образ жизни которых мог послужить примером любому белому. И когда Тресков возразил ему и сказал, что индейцы не поддаются влиянию цивилизации и христианства, то Харбор помрачнел и задал полицейскому весьма серьезный вопрос:
— Что вы, собственно говоря, подразумеваете под цивилизацией и христианством? Если же вы и то и другое так хорошо знаете, то скажите мне, что они принесли краснокожим! «По плодам их узнаете их», — написано в Священном Писании. Покажите-ка мне, пожалуйста, эти плоды, которые получили индейцы от таких цивилизованных и христианизованных белых дарителей! Подите прочь с этой цивилизацией, которая питается только грабежом земли и купается в крови! Подите прочь с таким христианством! Мы тут не будем говорить только о краснокожих. Загляните в любую часть света, как бы она ни называлась! Разве повсюду там цивилизованнейшие из цивилизованных, называющие себя христианами, но таковыми не являющиеся, не совершают постоянно кражи, беспримерное ограбление стран, в ходе которого рушатся империи, уничтожаются нации, миллионы и миллионы людей лишаются своих исконных прав? Если вы добрый человек, а вы, разумеется, хотите им быть, то вы не должны судить с точки зрения завоевателей; вы должны учитывать мнения и чувства побежденных, угнетенных, порабощенных. «Я принес вам мир; я оставлю вам свой мир!» — сказал Спаситель. Несите этот мир как подлинный христианин во все страны и всем народам! Повторяю еще раз: не говорите мне о вашей цивилизации и вашем христианстве, пока ради презренной выгоды еще проливают сталью и железом, порохом и свинцом хоть каплю человеческой крови!
Харбор откинулся на спинку стула и замолчал. Никто ему или не смел, или не хотел возражать. Первый, кто нарушил тишину, был Виннету, Самый сдержанный и непроницаемый, он схватил руку фермера, крепко пожал ее и сказал:
— Мой белый брат говорил так, как будто он читал в моей душе. Из какого источника черпает он эти мысли и эти чувства? Скажи мне!
— Этот источник в сердце не белого, а индейца, который стал священником и распространителем истинного христианства. Ни один белый проповедник не может с ним сравниться.
