Джузеппе Бальзамо (Записки врача) - Александр Дюма

— Вы неподражаемы, но, как мне кажется, я тоже доказала вам свою уступчивость.

— Если бы вы знали, как я жалею, что вы так обожглись! — с улыбкой сказала г-жа Дюбарри.

— А я не жалею, — возразила сутяга, — потому что, несмотря на это несчастье, надеюсь, моя преданность придаст мне сил, чтобы быть вам полезной, как если бы ничего не случилось.

— Подведем итоги, — сказала графиня Дюбарри.

— Подождите.

— Вы что-нибудь забыли?

— Да, сущую безделицу.

— Я вас слушаю.

— Я совсем не ожидала, что мне придется предстать перед нашим великим королем. Увы! Версаль и его красоты уже давно стали мне чужды. В итоге у меня нет платья.

— Я и это предусмотрела. Вчера, после вашего ухода, уже начали шить платье для представления, и я была достаточно осмотрительна, заказав его не у своей портнихи, чтобы не загружать ее работой. Завтра в полдень оно будет готово.

— У меня нет бриллиантов.

— Господа Бёмер и Босанж завтра представят вам по моему письму гарнитур стоимостью в двести тысяч ливров, который послезавтра они купят у вас за те же двести тысяч ливров. Таким образом, вам будет выплачено вознаграждение.

— Прекрасно; мне больше нечего желать.

— Очень рада.

— А патент полковника для моего сына?

— Его величество вручит вам его сам.

— А обязательство по оплате расходов на полк?

— В патенте это будет указано.

— Отлично. Теперь остался только вопрос о винограднике.

— Во сколько вы оцениваете эти четыре арпана?

— Шесть тысяч ливров за арпан. Это были прекрасные земли.

— Я выпишу вам вексель на двенадцать тысяч ливров, которые с теми двенадцатью, что вы уже получили, как раз составят двадцать четыре тысячи.

— Вот письменный прибор, — сказала графиня, указывая на названный ею предмет.

— Я буду иметь честь передать его вам.

— Мне?

— Да.

— Зачем?

— Чтобы вы соблаговолили написать его величеству небольшое письмо, которое я буду иметь честь продиктовать вам. Вы — мне, я — вам.

— Справедливо, — согласилась г-жа де Беарн.

— Соблаговолите взять перо.

Старуха придвинула стол к креслу, приготовила бумагу, взяла перо и застыла в ожидании.

Дюбарри продиктовала:

«Сир!

Радость, которую я испытываю, узнав, что предложение быть «крестной» моего дорогого друга графини Дюбарри при ее представлении ко двору принято…»

Старуха вытянула губы и стряхнула перо.

— У вас плохое перо, — заметила фаворитка короля, — нужно его заменить.

— Не нужно, оно приспособится.

— Вы думаете?

— Да.

Госпожа Дюбарри продолжала:

«…дает мне смелость просить Ваше величество отнестись ко мне благосклонно, когда завтра, если будет на то Ваше соизволение, я предстану перед Вами в Версале. Смею надеяться, сир, что Ваше величество окажет мне честь, приняв меня благосклонно как представительницу дома, все мужчины которого проливали кровь на службе у государей Вашего высочайшего рода».

— Теперь подпишите, пожалуйста.

Графиня подписала:

Старуха писала твердой рукой; буквы, величиной с полдюйма, ложились на бумагу, усыпая ее вполне небрежно-аристократическим количеством орфографических ошибок.

Старуха, держа в одной руке только что написанное ею письмо, другой протянула чернильницу, бумагу и перо графине Дюбарри, которая выписала мелким прямым и неразборчивым почерком вексель на двадцать одну тысячу, из них двенадцать тысяч ливров, чтобы компенсировать потерю виноградников, и девять тысяч — чтобы заплатить гонорар метру Флажо.

Затем она написала записку Бёмеру и Босанжу, королевским ювелирам, с просьбой вручить подателю письма гарнитур из бриллиантов и изумрудов, названный «Луиза», так как он принадлежал принцессе, приходившейся дофину теткой, которая продала его с целью выручить деньги на благотворительность.

Покончив с этим, «крестная» и «крестница» обменялись бумагами.

— Теперь, дорогая графиня, — сказала г-жа Дюбарри, — докажите мне свое хорошее ко мне отношение.

— С удовольствием.

— Я уверена, что вы согласитесь переехать в мой дом. Троншен вылечит вас меньше чем за три дня. Поедемте со мной, вы испробуете также мое превосходное масло.

— Поезжайте, графиня, — сказала осторожная старуха, — мне еще нужно закончить здесь некоторые дела, прежде чем я присоединюсь к вам.

— Вы отказываете мне?

— Напротив, я согласна, но не могу ехать теперь. В аббатстве пробило час. Дайте мне время до трех часов; ровно в пять я буду в замке Люсьенн.

— Вы позволите моему брату в три часа заехать за вами в своей карете?

— Конечно.

— Ну, а теперь отдыхайте.

— Не беспокойтесь. Я дворянка, я дала вам слово и, даже если это будет стоить мне жизни, буду с вами завтра в Версале.

— До свидания, дорогая «крестная»!

— До свидания, очаровательная «крестница»!

На сем они расстались: старуха — по-прежнему лежа на подушках и держа руку на бумагах, а г-жа Дюбарри — еще более легкокрылая, чем до прихода сюда, но с сердцем, слегка сжавшимся оттого, что не смогла взять верх над старой любительницей процессов, — это она, которая ради собственного удовольствия бивала короля Франции!

Проходя мимо большого зала, она заметила Жана, который для того, очевидно, чтобы никто не усмотрел чего-либо подозрительного в его столь долгом здесь пребывании, начал наступление на вторую бутылку вина.

Увидев невестку, он вскочил со стула и подбежал к ней.

— Ну что? — спросил он.

— Как сказал маршал де Сакс его величеству, показывая на поле битвы при Фонтенуа: «Сир! Пусть это зрелище скажет вам, какой ценой и какими страданиями достается победа».

— Значит, мы победили? — спросил Жан.

— Еще одно удачное выражение. Но оно дошло к нам из античных времен: «Еще одна такая победа, и мы погибли».

— У нас есть «крестная»?

— Да, но она обойдется нам почти в миллион.

— Ого! — произнес Дюбарри со страшной гримасой.

— Черт возьми, выбора у меня не было!

— Но это возмутительно!

— Ничего не поделаешь. Не вздумайте возмущаться: если случится, что вы будете недостаточно почтительны, мы можем вообще ничего не получить или же это будет стоить нам вдвое дороже.

— Ну и ну! Вот так женщина!

— Это римлянка.

— Это эллинка.

— Не важно! Эллинка или римлянка — будьте готовы в три часа забрать ее отсюда и привезти ко мне в Люсьенн. Я буду спокойна, только когда посажу ее под замок.