Мир приключений № 8, 1962 - Леонид Платов

Самолет резко вильнул в сторону и вдруг круто пошел вниз. Над пшеничным полем взлетел столб черного дыма и ухнул взрыв.

— Есть один! — сказал рябой солдат и потряс в воздухе винтовкой.

Лицо капитана сияло.

— Товарищи! — крикнул он. — Поздравляю с первой победой! Вот что значит инициатива и боевое мастерство! Надо было всем открывать огонь! Ну, да у нас еще все впереди. Будем бить врага и на суше, и в воздухе, везде, чтобы ему, окаянному, пусто было! Ура, товарищи!

Солдаты нестройно прокричали «ура».

Бронебойщика поздравляли, жали руки, хлопали по спине, обнимали, предлагали закурить, а он стоял красный от смущения, улыбался и разглядывал свое несуразное ружье.

Перед ним появился рябой солдат.

— А ты говорил — броня, — сказал он и так посмотрел на него, будто не Кугук, а он сам сбил немецкий бомбардировщик. — Орден теперь тебе, дураку, выхлопочут! — добавил он со вздохом.

— Я не из-за ордена. Так, для пробы. Ну, а если орден дадут, что ж, тоже ничего. — И он посмотрел на свою необъятную грудь, будто любуясь наградой.

Рота выстроилась. И снова сотни пар солдатских сапог стали месить крутую грязь украинского проселка.

Солдаты пошли веселей. Успех окрылил уставших, измученных людей; подбадривало и то, что это был последний переход перед ночлегом.

Рота входила в Чумаковку, ту самую Чумаковку, которую полчаса назад бомбили самолеты. Тогда солдатам, наблюдавшим за налетом авиации с кургана, казалось, что от села ничего не осталось. И теперь, проходя по широкой улице, они с удивлением разглядывали хаты в вишневых садах, прислушивались к кудахтанию кур, с удивлением смотрели на колхозниц, буднично работавших во дворах. Большинство из них даже не удостаивало взглядом проходившую маршевую роту, настолько, видно, это было привычным явлением. Во дворах и между хатами дымили солдатские кухни. Из окон выглядывали разморенные от тепла и сытной еды лица солдат.

Только посередине села, на площади возле церкви, виднелись следы недавнего налета авиации: чернели свежие воронки, дымили развалины школы.

Капитан остановил роту возле церкви.

— Расположимся пока здесь, — сказал он старшине. — Вы действуйте с политруком, а я пойду разыскивать штаб полка.

Из церкви вышли мальчик и девочка. Они остановились на паперти, с вялым любопытством поглядывая на солдат.

Иванов поднялся по выщербленным ступенькам. Зашел в церковь, ребята пошли за ним.

— Вы, что, жить здесь будете? — спросил мальчик.

— А что?

— Да я так, потому что больше негде, все хаты заняты. Только здесь свободное место осталось.

— Вот и хорошо.

— Хорошего мало, — сказал мальчик.

— Вас немцы разбомбят, — пояснила девочка и с жалостью посмотрела на старшину.

— Вас же не разбомбили?

— Во время бомбежки мы в погребах ховаемся, — сказал мальчик. — Они ведь по часам бомбят.

— Как это по часам?

— Ну, в восемь утра и в пять вечера. Теперь до утра можно не бояться. Живите пока.

В церковь входили солдаты и располагались на цементном полу.

— Раньше у нас полы здесь были деревянные, да немцы сожгли, — объяснила девочка. — Они всё посжигали… — Личико ее сморщилось, по щекам покатились слезы.

— Ты что это, ну зачем плакать? — стал утешать старшина.

Мальчик взял девочку за руку:

— Она за нашего тату, за отца плачет… Его немцы тоже убили… Пошли, Галя! — Он повел ее между притихшими, расступившимися солдатами.

Лицо его было не по-детски хмуро, сосредоточенно.

— Вот она, война! — сказал Кугук, ставя свое ружьище к закопченной колонне с изображением Николая-угодника.

Солдаты развели у ограды костры. Варили чай в котелках, разогревали консервы. Над головами повисла пелена дыма.

В церкви гулко раздавались голоса под высокими сводами, тревожные тени скользили по стенам, по колоннам, а оттуда смотрели строгие лица святых, сверкала золотая вязь изречений о мире, любви, всепрощении…

В окнах, за коваными решетками, мерцали первые звезды.

Ложкин и Зоя сидели на церковных ступеньках.

Канонада стихла, в бурьяне возле церкви стрекотали цикады, где-то скрипел колодезный журавль, а на дальнем конце деревни пели. Слов нельзя было разобрать. Долетала лишь грустная мелодия какой-то украинской песни.

— Как будто и войны нет, — нарушила молчание Зоя.

— Да, удивительно мирный вечер, — ответил Ложкин.

— Мне что-то грустно-грустно… — вдруг призналась Зоя.

— Вы устали, да и вообще радости мало, надо признаться.

— Нет, я не устала и не потому, что война и все так получилось. Здесь все какое-то очень грустное: и поля, и дома, и небо. У нас совсем по-другому. У нас лес, река! Томь…

Зоя повеселела и стала рассказывать, как однажды заблудилась в лесу и проплутала весь день.

Подошел Иванов, молча сел на выщербленную ступеньку церкви, закурил. Потягивая махорочный дым, он слушал потупясь.

— Наутро меня нашли, сонную, под елью, — закончила Зоя.

Иванов, глубоко вздохнув, сказал:

— Вызвездило… В такие ночи в эту пору у нас уже заморозки. Хорошее время. Урожай обмолотили, зябь поднимаем. Всю ночь песни… Я ведь тоже из Сибири. У нас и работать и гулять могут.

— Вы разве из колхоза? — недоверчиво спросил Ложкин. — Я думал, из города, рабочий.

— Нет, в колхозе работал. Но больше по машинам, на тракторе, в эмтээс, потом шофером, ну и по ремонту, так что скорее рабочий. А ты, видно, городской. По какому делу? Бухгалтер или инженер?

— Нет, я учитель. Физику преподавал, астрономию.

— Это насчет звезд?

— Да, и о звездах, и о планетах рассказывал ребятам. Кажется, давным-давно это было.

— Хорошее дело. Кому-то и это надо… — проговорил Иванов снисходительно. — Тоже хозяйство не маленькое. Другой раз лежишь в сенокос на лугу да как посмотришь на небо, аж жуть берет — белым-бело от звезд. «А что там? — думаешь. — Может, вот так же лежит тоже человек на своем поле где-нибудь, на какой-нибудь планете, и тоже смотрит…»

— Возле каждой звезды могут быть планеты, а звезд бесконечное множество.

— Тогда, значит, сколько же планет?

— Планет во много раз больше, чем звезд.

— И везде люди?

— Не везде. Но и обитаемых планет должно быть бесконечное множество. И поэтому, возможно, что где-нибудь во Вселенной есть такое же Солнце, как наше, а вокруг него носится планетка точь-в-точь, как наша Земля.

— Ишь ты! — сказал Иванов, с уважением глядя на Ложкина. — И там, может, такие же люди, как мы?

— Да, и один из них — старшина Иванов, другой — учитель Ложкин, а с ними, на ступеньках храма, сидит Зоя Горошко.