Том 2. Огненное испытание - Николай Петрович Храпов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В обед, когда «кукушка» над столом прокуковала 12, Мария с волнением в голосе сказала деду:
— Архип, пойди на пути, может, кого увидишь с лагеря, да спроси, не случилась ли, какая беда с Павлом, что-то душа болит.
Глава 6. Содом
Павел встал немного позже обычного, помолился и, приведя свои дела в порядок, приготовился уже идти в поселок, но в комнату забежал нарядчик и попросил его к начальнику. Тревога щипнула сердце Владыкина, когда он услышал это. В кабинете, у стены, сидел в солдатской шинели работник военизированной охраны (ВОХР) с винтовкой в руке, перед начальником лежало письмо и разорванный конверт.
— Владыкин, пришло указание передать тебя в распоряжение бойца ВОХР, — заявил начальник, — а это вот тебе, записка от Ермака. Павел с волнением прочитал:
— Все чертежи и расчеты собери в папку и отдай прорабу, а что в поселке, пусть останется как есть. Тебя вызвали в распоряжение третьей части (отдел НКВД).
Как-то растерянно, от такого неожиданного оборота, Павел спросил:
— Куда ехать-то?
— Собирайся, там будет видно, — металлическим голосом, вставая с винтовкой в руках, ответил ему боец из ВОХРа.
Павел ничего не знал, для него стало ясно только одно, что старичков он сегодня больше не увидит, а, может быть, и никогда.
Под конвоем, он собрал чертежи и сдал в конторе, свернул пожитки, сдал постель, получил аттестат. Затем, с чемоданом в руке, распрощался с товарищами, и они пошли на станцию Лагар-Аул.
На все вопросы Павла: «Куда? За что? Почему?» — он получал один ответ: «Там увидишь»…
Тревогой забилось сердце, когда подходили они к поселку: «Увижу ли? Хоть в последний раз, крикнуть какое слово прощания», — на ходу, молил он Господа. Когда дошли до переезда, то, неожиданно, из-за будки вышел дед Архип, растерянно снял шапку с головы и, приглушенным от скорби голосом, спросил:
— Павел, что случилось, куда?
— Не знаю, дедушка, — ответил Павел на ходу, — не говорят. Молитесь и не унывайте!
Долго, пока не скрылись они за станционными постройками, Владыкин, оглядываясь, видел, как дед Архип, стоя с непокрытой головой, провожал их.
На станции ждать им пришлось недолго, с первым попавшим поездом они сели в пустой товарный вагон, переехали длинный туннель и на разъезде «Ударный» слезли. Как топором отрубило то, дорогое прошлое, и оно осталось как во сне.
Когда въезжали в туннель, Павлу представилось, что они погружаются в утробу какого-то адского чудовища, и тревожные мысли томили душу: «За что, и что будет дальше?»
Как извивающееся, пятнистое тело огромного удава, петляла железнодорожная ветка проездными путями к 16-й фаланге по каменистым осыпям и бурелому Соколовской пади, пестрея поверху набросанными шпалами, прячась в густых зарослях хвойника, и, местами, прижимаясь к обрывистому подножию сопок.
Отмеряя глазами пикеты, Павел к концу дня с конвоиром, подошли к поселку. Ровно накатанными штабелями леса, издали, он напоминал огромную круглую голову чудовища с разинутой пастью, из которой красной лентой выползали нагруженные составы с лесоматериалами.
Шестнадцатая фаланга, из многочисленного состава лагерей, 12-го отделения была штрафной — лесной, в которую свозились преступники мужского и женского пола, большинство из них охранялись и в поселке, и на работе. Охраняемые заключенные работали, главным образом, на распилке древесины и погрузках на транспорт. На лесоповале и вывозке леса работали заключенные без конвоя.
— Эх, какой красавец! Что, попался на штрафную? Здесь тебе хвост-то пообщиплем, иш «урка», с пушистым хвостом. На чем погорел-то? — как буря, набросился на Владыкина начальник фаланги Кутасевич, принимая пакет из рук конвоира.
— Вы извините меня, но я ничего не понимаю, о чем вы меня спросили, — спокойно ответил ему Павел.
— Но, но… не рисуйся здесь мне девицей невинной: не по-ни-ма-ю! — передразнил его начальник, — за что посадили-то? Или и этого не понимаешь?
— Нет, это как раз я очень хорошо понимаю, — ответил ему Владыкин, — посадили меня за Господа моего Иисуса Христа и Его святое учение. Впрочем, пакет-то в ваших руках, там, наверное, все написано, читайте сами.
В это время он, действительно, из прочих документов нашел пояснение и начал читать про себя. По мере знакомства с предписанием, выражение лица его, из злого, стало заметно меняться и он, не дочитав его до конца, подняв голову, внимательно осмотрел Владыкина, затем кратко, но официально ответил конвоиру:
— Ты, парень, свободен, вот тебе, твоя сопроводиловка, хочешь, можешь ехать с лесом в Облучье, а хочешь — ночуй в охране.
Когда они остались вдвоем, Кутасевич дочитал предписание до конца и, уже совершенно другим тоном, спросил Павла:
— Так я не пойму, тебя, Владыкин, священник ты не священник, еще молодой, студент не студент, за что посадили-то тебя, объясни, как оно есть.
— Я, начальник, христианин, — начал Павел, — был когда-то студентом, на заводе работал инженерно-техническим работником, но признал Христа, как Сына Божия, покаялся и поверил Ему от чистого сердца. На заводе от меня потребовали, чтобы я рассказал обо всем этом, что я и сделал. Вот, на третий день после того, меня арестовали и без всякого суда привезли сюда, к вам. А уж, почему на штрафную попал — я не знаю. Работал я до этого честно, на 35-й фаланге.
— Ну, а уж об этом, я тебе скажу, — ответил Кутасевич, — это я знаю, но не могу понять, почему так? Из Москвы на тебя в управление пришло обычное указание, содержать в лагерях, на особо тяжелых физических, кубатурных работах, под охраной, среди штрафного контингента. Вот поэтому тебя из конторы и прислали сюда, ко мне, но я не вижу у тебя никакой вины, чтобы тебе быть среди «урок». У меня ведь, на штрафной, кто? Бандиты, убийцы, лагерные убийцы, падшие преступники, в общем — безнадежно погибшие люди. Есть у меня и целая бригада мужиков, есть и конторщики. К штрафным я тебя не пошлю, а вот мне нужен хороший помощник, грамотный, чтобы он мог писать наряды рабочим. Пойдешь?
— Я очень благодарю вас, за расположение ко мне, — ответил Павел, — но наряды я писать не могу, не пойду.
— Почему?
— Потому что, если я в нарядах рабочим опишу, как оно есть, они и пайки хлеба не получат. Надо делать всякую хитрую приписку, — ответил Павел, — а я этого делать не могу, потому что я, христианин.
— Вот и хорошо, прекрасно! — воскликнул начальник, — мне только честных людей и надо, а остальное я сам соображу.
— Нет, начальник, — заметил Павел, — сейчас, в беседе,