Земля призраков - Эрин Харт

— Будете чай? — спросила его Уна. — Конечно, будете. Финтан перед уходом, должно быть, перекусил тушеным мясом. Парни только притворяются беспомощными, на самом-то деле они способны о себе позаботиться.

Она осмотрела чайник и стала наполнять его над раковиной, предоставив Кормаку возможность осмотреться.

Узкая лесенка вела к закрытому чердаку, простиравшемуся над дальней частью комнаты. Кормаку стало любопытно, такие ли здесь спальни, какие были в доме его бабки: ему живо представились цветастые обои в душноватых комнатах его детства, обставленных железными кроватями, увешанных картинами из Святого писания. Под входом на чердак находилась вторая плита, заставленная белыми эмалированными ведрами. Повсюду на полках — стеклянные банки, помеченные одним и тем же четким почерком. В них содержались таинственные органические субстанции, напоминавшие кору, корни и другие высушенные растительные материалы. Он узнал бледно-зеленые лишайники, медные чесночные шкурки, жилистые корневища полевых цветов. Но прочие имели и странный вид, и странные названия: мариновый корень, кошенель и Hypernic. На других полках, в корзинках, были разложены мотки пряжи, окрашенной и натуральной, шерсть цвета фасоли. Низкий потолок вкупе со столь необычной обстановкой делал комнату похожей на пещеру средневекового алхимика. В дальнем углу кухни, под лестницей, стоял большой ткацкий станок со сложной системой тросов и переплетений, временно неподвижной. Рядом, во всю длину стены, висела ткань с вытканным на ней ландшафтом: темноватый колорит, напоминающий лишайники белый мох, крапинки пурпурных наперстянок и жирянок. Взгляд Кормака привлекли тончайшие переливы цветов; он различил незавершенные арки двух окружностей, напоминающие развалины старинных укреплений.

— Это ваша работа?

— Да, она самая, — откликнулась Уна как-то озабоченно. Она подмела пол, сгребла с сильно потертого дивана бумаги, джемпер и газету.

— Присаживайтесь, пожалуйста, и простите за этот бардак. Боюсь, я привыкла смотреть на все сквозь пальцы.

То, что она поименовала бардаком, было на самом деле милым будничным беспорядком, придававшим комнате ощущение теплоты и уюта, которого был лишен его новый опрятный дом в Рейнлаге.

— А что все это? — спросил он, указав на пространство под чердаком.

— Я полагаю, это можно назвать моим творчеством. Я была очень опрятной, пока только лишь плела. Но едва начала красить, захламила всю эту чертову кухню. Надеюсь вскоре перебраться в место попросторнее.

Кормак услышал возню у дальней двери, а затем в комнату ворвалась маленькая девочка лет пяти, с круглым личиком в обрамлении белокурых локонов. На ней был джинсовый комбинезон, желтые сапожки и твидовая зеленая куртка с большими красными пуговицами. Блестящие глаза ребенка метнулись от Уны к Кормаку, и девочка стремительно умчалась обратно.

— Финтан, ну давай же! — услышали они ее умоляющий сердитый возглас, словно ее задерживали весь день. — Тут на чай собрались.

Чисто выбритый молодой человек в мешковатом свитере заглянул в дверной проем, улыбнулся и кивком поздоровался. Он опустил на пол корзину, нагруженную мхом и грибами, и вновь вышел за дверь, чтобы снять ботинки.

— Мясо должно быть почти готово, — сообщил он Уне сквозь открытую дверь.

— Кормак Магуайр, это мой брат Финтан, а это, — сказала Уна, когда девочка быстро подбежала к ней, — моя дочь Айоф.

Беседа за ужином у Мак-Ганнов напомнила Кормаку о тех редких случаях, когда он приезжал на выходные с одноклассниками. Он жил вдвоем с матерью, оба не любили длинных разговоров, но когда семейный круг расширялся, появлялась некая неконтролируемая, всепобеждающая энергия. В кухонной болтовне не было ничего значительного, но Кормак с увлечением слушал, как слова и смех звучали и реяли над столом. Лишь в одной части комнаты царило молчание: Брендан, едва отреагировав на присутствие Кормака и ответив на несколько вопросов, сел отдельно от остальных в конце длинного стола. Он шумно жевал, обмакивая в мясной соус большие куски черного хлеба, и не проронил ни слова. Вскоре он вылез из-за стола и, устроившись в кресле рядом с камином, принялся растирать табак своими огромными ладонями и набивать им трубку — способ, подразумевавший многолетнюю привычку. Домашние не обращали на поведение Брендана никакого внимания. Наверное, все это было совершенно нормально.

Никто не упоминал об отце Айоф. Наверное, о нем ничего не было известно, как и об отце Кормака. После еды малышка вытащила собранную ею добычу — большущую белую поганку, желуди и каштаны, легкие пучки бледно-зеленого мха и маленькую веточку с цветами белого боярышника. Лицо Брендана потемнело.

— Айоф, убери отсюда боярышник. Прямо сейчас же — ты слышишь? Приносить его в дом — к несчастью. А тебе, — сказал он, ткнув пальцем в Финтана, — следует знать это лучше.

— Ах, Брендан, они такие чудные, — запротестовала Айоф и играючи уколола бледными цветами его щеку. Он отпрянул и, неуклюже поднявшись, возвысился над маленькой девочкой, словно башня.

— Почему ты всегда споришь? Иисусе, просто как Уна, — произнес он раздраженным тоном. — Ты не можешь просто-напросто сделать то, что тебе велели?

Он вырвал цветы из рук ребенка и, прошагав к задней двери, вышвырнул их в темноту. Кормак вспомнил ужас бабки, когда он мальчишкой притащил домой такой же букет. Мать пыталась доказать, что это всего лишь предрассудки. И лишь годами позже он прочитал: боярышник считался приносящим несчастье из-за сладковатого затхлого аромата, напоминавшего запах тления. Но известно ли об этом малышке?

— Может, мне лучше отправиться обратно? — спросил Кормак, вспомнив про музыкальную вечеринку в Данбеге. Он повернулся к Финтану: — Хотите, подброшу вас.

Когда они приехали, паб был уже набит слушателями, а у каменного камина собралась горстка музыкантов. Полдюжины пинт портера с кремовой пеной поверху ждали на коротких столах в центре группы, в то время как воздух над головами сотрясал головокружительный ритм рила. Кормак мгновенно узнал великолепную обработку «Ухаря Пэдди». Когда Финтан подошел к стойке, чтобы заказать выпивку, один из скрипачей обернулся и посмотрел на них — это был Гарретт Девейни. Детектив приветственно приподнял брови и продолжил игру, нежно прижимая к подбородку скрипку.

Когда Финтан доставил Кормаку его пиво, он занялся своей волынкой, тщательно скрепляя посеребренные на ободках перемычки вощеными шпагатиками, примеряя пальцы к отверстиям и проверяя звук. Проделав это, он стал наблюдать, как Финтан собирает свою замысловатую волынку разновидности uilleann, застегивая один узкий кожаный ремешок на запястье, а другой — вокруг правой руки для игры на малом органе. Кормаку подобные действия напоминали ритуал обретения некоего древнего талисмана.

Когда пульсирующий ритм мелодии затих, какой-то лысый старик, расхохотавшись, опустил флейту и приблизился к полной кружке.

— Будь свят, это хорошо, — сказал он соседу-приятелю. — Во как пробирает.

Финтан быстро представил Кормака. Коренастый мужчина рядом со смешливым флейтистом сидел, подавшись вперед, и внимательно слушал. Поначалу Кормак не понял, что отличает этого человека от прочих. Вроде бы — без инструмента. Но когда он подошел за выпивкой и коснулся стола. Кормак осознал: он слеп, хотя двигается так же свободно, как и зрячий.

— Это Нед Рэффери, мой старый школьный учитель, — пояснил Финтан. — Офигенный певец.

Девейни искоса взглянул на них:

— Рад, что присоединились к нам.

Кормак не совсем понимал, как отнестись к детективу. Даже поверхностному наблюдателю было очевидно, что Девейни не прекращает работы даже здесь, среди друзей и соседей, он все подмечает, анализирует и фиксирует.

Дверь паба распахнулась, и вошел Хью Осборн. На короткое мгновение, пока известие о его появлении обошло бар, разговор затих, а затем возобновился, как ни в чем не бывало. Осборн, казалось, не заметил вызванного им мгновенного волнения. Оглядев комнату, он задержался взглядом на Кормаке, словно что-то припоминая. Он направился к стойке, заказал выпивку и встал рядом с молодым человеком, чья темноволосая стриженая голова тонула в горбившихся плечах. Осборн сказал парню пару слов, и тот резко и неуклюже отодвинул руку, хотя Кормак мог поклясться — Осборн к нему не прикасался.

В противоположность своему утреннему рабочему наряду Осборн был одет дорого, даже элегантно: в черную шелковую рубашку и брюки цвета верблюжьей шерсти. Но дело было даже не в одежде. Осборн обладал естественной грацией, особенно заметной при его росте. Финтан заметил взгляд Кормака.

— Слышали уже о нем? — доверительно спросил он. Кормак кивнул, и Финтан продолжил: