Манящая тайна - Сара Маклейн

Нет, не думать об этом!

Мара отдернула пальцы — словно обожглась. И перевела взгляд дальше, на его руку, лежавшую на ковре. Казалось, что ему неудобно, и она потянулась к нему, чтобы выпрямить руку и положить ее вдоль тела. Однако не удержалась и начала рассматривать его руку, рассматривать изуродованные годами драк костяшки пальцев и шрамы на них.

— Зачем ты сотворил с собой все это? — прошептала Мара. И на нее вновь нахлынули воспоминания о юном и очаровательном маркизе — тогда весь мир лежал у его ног.

Тут Мара поежилась от холода и посмотрела на камин, огонь в котором уже почти погас; остались только тлеющие угли. Она встала, подошла к камину, бросила в него полено и поворошила угли, снова разжигая огонь.

Когда золотистые языки пламени заплясали вновь, она вернулась к Темплу и, глядя на него, опять заговорила:

— Если бы ты не начал мне угрожать, мы бы сейчас не оказались в таком положении. Если бы ты согласился на сделку, не лежал бы сейчас без сознания. А я бы не чувствовала себя такой виноватой.

Он не ответил.

— Да, я убежала, оставив тебя с чувством вины за мою смерть.

Снова никакого ответа.

— Но клянусь, я не собиралась делать все так, как получилось. Просто все у меня пошло по-другому.

«И все-таки ты сбежала».

— Если бы ты знал, почему я это сделала…

Его грудь все так же вздымалась при вдохах и опускалась при выдохах.

— И если бы знал, почему сейчас вернулась…

Если бы он и знал, все равно пришел бы в бешенство.

Мара тяжело вздохнула.

— Ну вот. Так оно и вышло. Я устала бегать.

Нет ответа.

— И больше я не побегу.

Ей казалось очень важным сказать это. Возможно, потому, что в глубине души ей все же хотелось сбежать. Хотелось оставить его тут, на холодном полу, и сбежать — как много лет назад.

Но при этом она твердо знала, что настало время расплаты. И знала, что если правильно разыграет свои карты, то сможет получить то, что ей требовалось.

— При условии, что ты все-таки согласишься торговаться, — добавила Мара.

Она повернулась к буфету, где лежала газета. Неужели Темпл — из тех людей, которые каждый день читают новости? Неужели он из тех, кого интересуют судьбы мира? Снова кольнуло чувство вины, но она его отогнала. Оторвав от газеты клочок, Мара порылась в ящиках и отыскала чернильницу и перо. Нацарапала записку и помахала ею в воздухе, подсушивая чернила. Затем вернулась обратно к Темплу, неподвижному, как труп.

Вытащив из волос шпильку, она снова присела на корточки и прошептала:

— На этот раз — никакой крови. Надеюсь, что ты это заметишь.

Он все еще спал.

Мара пришпилила записку к рубахе Темпла, вытащила из его сапога свой нож и повернулась к двери. Но уйти не смогла.

Уже у самой двери она повернула назад, чувствуя, как холодно в комнате. Нельзя оставить его вот так. Он насмерть простудится. На кресле в углу лежал черно-зеленый плед. Это самое малое, что она могла для него сделать.

В конце концов, она его опоила.

Мара пересекла комнату и взяла плед. Накинула его на Темпла и аккуратно подоткнула со всех сторон, стараясь не обращать внимания на его лицо. Стараясь не вспоминать о том, какой он был, и не думать о том, каким стал сегодня, стал из-за нее.

— Прости меня, — прошептала она.

И ушла.

Глава 3

Ему снился бальный зал в Уайфон-Эбби, сияющий от тысяч горящих свечей. А за огромными окнами, выходящими на обширные сады поместья в Девоншире, загородную резиденцию герцога Ламонта, таилась ночная тьма. И он спускался по широкой мраморной лестнице в бальный зал, где звучала музыка; оркестр же находился в дальнем конце зала, за стеной растений. От танцующих исходил жар, окутывавший его, когда он пробирался сквозь толпу. К нему то и дело тянулись руки, и все улыбались ему и что-то говорили — все пытались привлечь его внимание. Он тоже улыбался, однако шел, не останавливаясь, шел с бокалом в руке.

Когда же наконец остановился, то сразу же поднес бокал к губам — прохладное шампанское прекрасно утоляло жажду, внезапно ставшую невыносимой. Он опустил бокал — и тот исчез в никуда. И в тот же миг к нему шагнула какая-то красавица, шагнула прямо в его объятия.

— О, ваша светлость… — Она одарила его чарующей улыбкой.

Они начали танцевать, и казалось, что все их движения возвращались из каких-то далеких воспоминаний. Однако женщина в его объятиях вовсе не казалась воспоминанием; она была теплой и страстной, к тому же достаточно высокой, чтобы быть ему идеальной парой.

Музыка играла все громче, они танцевали все быстрее, и вскоре море лиц в бальном зале стало отдаляться, исчезать в темноте, после чего стены вдруг обрушились и…

Внезапно он почувствовал что-то тяжелое на рукаве.

И глянул на руку, обтянутую черной тканью — совершенно безупречной, за исключением белого пятна размером с шестипенсовую монету.

Воск капнул из канделябра над головой, однако же…

Прямо у него на глазах пятно стало жидким и потекло по рукаву нитью растаявшего меда. Женщина в его объятиях потянулась к этой жидкости; ее длинные изящные пальцы гладили его рукав, и от этих прикосновений по всему телу растекался жар.

А потом она вдруг поднесла руки к его глазам.

У нее красивые руки.

Красивая кожа.

Хорошо, что на ней нет перчаток.

Он окинул взглядом ее длинную руку от запястья до плеча. Какое совершенство!.. Кроме того, у нее были изящная шея, чувственные губы и очаровательный носик, глаза же… О, таких глаз он никогда еще не видел. Один голубой, а второй — зеленый.

Ее губы изогнулись, когда она произнесла:

— Ах, ваша светлость…

В зале уже давно никого не было, оставались только он и она.

Мара Лоув.

Очнувшись на полу библиотеки, Темпл резко вскочил на ноги, громко выругавшись. У ног его валялся плед в зеленую и черную клетку, но то, что эта женщина, опоив его ночью, затем укрыла одеялом, ничуть не утешало. Он представил, как она стояла над ним, спящим, и чуть не взревел от ярости.

Она опоила его и сбежала! Снова!

За этой мыслью тут же пришла другая.

Боже милостивый, она жива! Значит, он ее не убивал! Он не убийца!

Темпл провел ладонью по лицу, пытаясь собраться с мыслями. И вдруг заметил, что она не просто ушла.

Она оставила записку, нацарапанную поперек вчерашних новостей, и приколола ее к его груди шпилькой — словно он, Темпл, был посылкой, предназначенной для доставки почтой.

Он сорвал записку, прекрасно понимая, что ее содержание вряд ли сможет унять его гнев.

«Я надеялась, что до этого не дойдет, но я не позволю вам запугать меня или применить ко мне физическое насилие».