Американец. Путь на Север - Игорь Гринчевский

– Да, Анна Валерьевна, разумеется!

– Ну, вот и чудесно! После обеда я дам вам провожатого, и вас проводят в другое надежное укрытие… Постойте! Но я представилась вам только по фамилии, откуда вам известно, как меня зовут? – удивленно спросила она.

Несмотря на боль в ноге, я улыбнулся.

– Пути Господни неисповедимы… Я прибыл сюда вчера из Северо-Американских Соединенных Штатов…

– Но вы же русский? Почему из Америки? – еще более настороженно перебила она меня.

– Анна Валерьевна, умоляю вас, не перебивайте! Я прибыл из САСШ… И так сложилось, что лучшим моим другом в той стране был Виктор Суворов.

– Витя? Вот же непутевый! И как он там?

– Поначалу было неплохо. Помыкался, конечно, но потом устроился поваром. Дорос до совладельца ресторана. Мы с ним квартиру на двоих снимали… Случалось, рассказывали друг другу истории из жизни. А что ему рассказывать? Про приют в основном. Ну и про вас… Кстати, он очень хвалил вашего преподавателя химии и физики, говорил, что мне было бы полезно с ним пообщаться…

Улыбка Анны Валерьевны потускнела.

– Увы, Иван Порфирьевич умер две недели назад. Но преподавателем он был великолепным, Виктор не преувеличивал. До приюта он преподавал химию в Казанском университете. И сманить сюда его удалось только из-за чахотки. Доктора рекомендовали переехать в средиземноморский климат! Смена климата продлила ему жизнь почти на дюжину лет, но увы… Встретиться и пообщаться с ним вам не удастся, молодой человек… Так как там поживает Витюша?

– К моему прискорбию, его тоже нет в живых. Весной случился пожар, и Виктор погиб.

– Вот как…

– Увы.

Она снова замолчала, погрузившись в мысли. Я не решался побеспокоить ее. Так прошло минут десять, потом она вдруг встрепенулась и снова недоверчиво повторила:

– Но вчера в порт не должно было прибывать никаких иностранных судов!

– Анна Валерьевна, вспомните, кто привез меня к вам. Этот мальчишка – проводник, которого дали мне контрабандисты. Увидев, что я повредил ногу, они не решились отправлять меня к повстанцам.

– Так! Ни слова больше! Собой я могу рисковать, но не хочу, чтобы в этом был замешан приют!

– Нет, вы снова меня не так поняли! Сам я не повстанец и не контрабандист! Я был простым пассажиром. И меня должны были нормально высадить в Ханье. У меня тут небольшое дело, сделав которое я планирую покинуть остров. Но, как я понимаю, капитан судна вез контрабанду. И когда пограничное судно решило досмотреть наш пароход, капитан не только выгрузил оружие на какой-то островок, но оставил там и меня. Так и получилось, что контрабандисты меня приняли за какого-то посланца к восставшим. Сам же я – добропорядочный и мирный путешественник, честное слово!

«Думаю, сильнее всего на Анну Валерьевну подействовало то, что я был тесно знаком с Виктором. Воспитанники становились ей как родные, и сейчас она жаждала выведать все о жизни и смерти своего непутевого сбежавшего питомца.

А, кроме того, еще и рана на ноге вдруг воспалилась. И извечное пристрастие русской интеллигенции помогать гонимым и раненым также не позволяло госпоже Беляевой выгнать меня немедленно, не дав хоть немного отлежаться.

Не думаю, что она сразу поверила в мою добропорядочность, но предпочла сделать вид, что поверила. В город был отправлен гонец за лекарствами, после возвращения которого на мою ногу перевели умопомрачительное количество бинтов и каких-то незнакомых мне противовоспалительных мазей, а для меня самого на время лечения в тайнике устроили эдакий лазарет.

Чтобы я не скучал, Анна Валерьевна предложила мне книги. Я выбрал учебники по химии и физике, оставшиеся от покойного Ивана Порфирьевича.

Потому что раз уж образовалось такое вот время «безделья», я решил хорошенько освоить совершенно незнакомую мне местную русскую грамматику со всякими там «ятями», «фитами» и твердыми знаками в конце слов. Совершенно точно лишним не будет. И так получились, что эти учебники лучше всего подходили мне в качестве «букваря». Потому что из всех имеющихся книг именно они оказались с наибольшим объемом априори понятного мне текста. Уж химию и физику-то я знал куда лучше местных…

Кроме того, время от времени Анна Валерьевна улучала минутку и заходила ко мне. Пообщаться и узнать, не надо ли мне чего…»

Крит, деревушка в окрестностях Ханьи, 30 сентября 1896 года, среда, утро

Как узнать время смуты? Очень просто! По всеобщей настороженности. Еще полгода назад в любую рыбацкую деревушку можно было войти нежданно-негаданно, и жители только гадали бы, к кому это нагрянули гости да зачем, но побеспокоить не рискнули бы. Теперь же, несмотря на то что люди Дукакиса старались передвигаться скрытно, подростки, стоявшие в дозоре, заметили их метров за двести до околицы. И тут же помчались поднимать тревогу.

Вторая примета смутного времени – быстрота, с которой реагировали на приближение гостей. Пусть и ожидаемых. Староста со своими людьми встретил Дукакиса на околице. Всмотрелся, пересчитал количество людей и поклажи, пригляделся, нет ли незнакомых лиц, и лишь после этого сдержанно поприветствовал:

– Приветствую тебя, Петр. Благополучно ли добрался? Сумел ли раздобыть то, что мы заказывали?

– Все в порядке! – отозвался Дукакис. – Но, думается мне, беседу лучше продолжить у тебя во дворе, чтобы лишние глаза чего ненужного не подглядели.

Староста, сразу видно, был огорчен такой невежливой поспешностью гостей, но возражать не стал. Повернулся и махнул рукой. Мол, ладно, раз так поспешаете, то идем, чего стоять.

Во дворе старосты они тоже не задержались, а сразу прошли в лодочный сарай. И лишь там, когда остались только свои, стали, уже не сильно торопясь, рассматривать привезенное. Каждая винтовка внимательно изучалась. Время от времени возникал спор, не помешает ли трещина на прикладе или выщербина на стволе стрелять. Спорное оружие откладывали в сторону. Потом долго рядили. Дукакис не сильно переживал, знал, что возьмут селяне все. Даже такое дерьмо, как винтовки Спрингфилд «Трап-доор», скупленные Костадисом по дешевке.

А что придираются, так это просто чтобы цену сбить. Потом был пересчет и торг. Наконец перешли к обсуждению суммы.

– Вот, уважаемый, сто винтовок, как и договаривались. И по сотне патронов к каждой. Итого – четыреста лир! Половину золотом, половину можно банкнотами…

– Подожди, Петр! – заволновался староста, – Как это четыреста лир? Сам смотри, договаривались, что по три лиры за винтовку. Но это за нормальную! А из них восемь – с дефектами. Мы договорились, по лире ты за каждую дефектную сбросишь. Так что за винтовки у нас двести девяносто две лиры.