Муся - Светлана Замлелова

Я не стану описывать, как спервоначалу лишь заметил кое-какие неясные перемены в комнате; как понял вдруг, что это её безделушек не хватает; как распахнул шкаф и увидел, что он опустел – всё это ерунда и не идёт к делу. Главное же, я понять не мог, как она на такое решилась. Даже я осмелиться не смог. А, признаюсь, был у меня один случай, одно приятное знакомство. Ещё прошлой весной познакомился в баре. Так ведь то идеал мой был, мечта моя. Я налюбоваться на неё не мог. Но тогда я был уже человек несвободный. Она тоже. И оба мы, как люди ответственные и честные, не смогли так просто жизнь свою и чужую перевернуть. А ведь теперь, я знаю, меня это мучить будет. Что не я чужой судьбой распорядился, а только сам пешкой стал. И что мог же я шаг такой сделать и участь свою на лучшую променять. Эх! Да кабы знать, то уж непременно всё по-другому бы вышло. Ну, не говорил ли я, что несчастен? Мне и тут даже не повезло...

Полюбил я её, что ли? Подругу-то мою. Вот загадка. Ещё вчера только выгнать хотел, а сегодня уж чуть не плачу, что сама ушла.

И почему я всегда был уверен, что она за всё должна быть мне благодарна? Почему не сомневался, что осчастливил её? Может, оттого что слишком хорошо знал о своём над ней превосходстве и не сомневался, что и она так же хорошо о том знает? Знает и любит меня без памяти. Мне всё казалось, что она из тщеславия меня любит, потому что уж очень я хорош для неё выходил. Видно, упустил я здесь что-то, недопонял. Теперь, по прошествии времени, мне вот что в голову пришло. Думаю, есть на свете люди, целая порода таких людей, для которых в жизни милее всего жертвовать собой для других. И зачастую даже случается, что не тому они жертвуют, кого любят, а любят того, кому хоть чем-нибудь пожертвовать могут. Это ли не гордыня? Ну, как не понять, что всякая жертва обременительна и обязывает! Но нет! Они для любви ставят условия, точно говорят людям: «Мы любить вас будем, если вы нам жертвы позволите приносить». И вот подруга-то моя из этой самой породы оказалась. И как только я властным словом запретил ей всякие жертвы, потому что не хотел быть вечно обязанным, любовь её ко мне тотчас иссякла. Но это я теперь рассудил. А тогда... Боже, как мне было тяжело тогда! Не знал я, как жить буду, кому теперь верить! То казалось мне, что люблю её больше жизни, думать о ней без слёз не мог, и всё мелочи разные вспоминал. Ужины наши или то, как она называла меня ласково: «Муся. Мусенька. Мусюля». А ямочки у неё какие на щёчках от смеха-то проступали! А на ноготочке, на правой-то ручке, на мизинчике – пятнышки белые. Тоненькие такие, будто пёрышки, будто кисточкой кто ноготок исписал.

А то вдруг принимался ненавидеть её самой лютой ненавистью. Так что казалось, только встретил бы, сейчас и убил бы непременно. Господи! Да за что же она так со мной? Что я ей сделал? Чем заслужил? Как же она могла! Как собаку меня бросила! Да разве можно так с человеком? Ведь это всё равно, как если бы мать дитя своё оставила. Преступление это, вот что. Да и как бросила-то. Молчком ушла. Даже нужным не посчитала объясниться. Так хоть подождала бы немного. Во-первых, пока я работу найду. Она же понятия не имела, что я устроился. Значит, сознательно меня одного в несчастье оставила. Погибай, мол, один. А во-вторых, знала же, что зимняя сессия мне предстоит. Бессердечная тварь! И как это можно так бесчеловечно с человеком обходиться? Мне к сессии готовиться, а тут такое... А ну как завалил бы я экзамены вследствие нервных потрясений? Об этом она подумала? Как же! Стерва...

Но, ни на любовь, ни на ненависть невзирая, об одном теперь только жалею: что не ударил её тогда. Сейчас бы, глядишь, оплёванным себя не чувствовал...