Карл Густав Маннергейм. Мемуары - Карл Маннергейм

Значительным событием всегда были обеды у фугуаня — районного мандарина. Но самым любопытным было знакомство с местным военным мандарином, который был образцом старой китайской военной касты. Это был семидесятилетний необразованный и глухой старик, по мнению которого организация китайской армии и военное искусство Китая были лучшими в мире. Утверждалось, что он специально держит такой маленький гарнизон, но, по моему мнению, военный начальник имел гораздо большее пристрастие к курению опиума, чем к обороне страны. На солдатах также были видны следы употребления опиума, и они представляли собой жалкое сборище профессиональных игроков, ростовщиков и сутенёров.

29 ноября я прибыл в Хотан, который в Кашгаре мне обрисовали как самый любопытный и привлекательный город. Но уже вскоре я почувствовал, что меня обманули. Город показался мне гораздо более сирым и хуже построенным, чем Яркенд, даже магазины здесь были гораздо беднее. Главный местный мандарин, заранее предупреждённый о моём прибытии, был столь же доброжелателен, как и его яркендский коллега, и предоставил мне большую комнату, устланную красивыми коврами, с двумя широкими окнами во двор. Так же хорошо отнеслись к моим спутникам и лошадям.

В физическом смысле военный мандарин выглядел полной развалиной, а по своему духовному развитию казался просто ребёнком. Он был очень доволен, когда я попросил разрешения его сфотографировать, и устроил в мою честь показательные учения. По этому поводу он облачился в свои лучшие одежды. На учениях было продемонстрировано традиционное китайское фехтование на мечах против невидимого соперника. Мечи заменяли бамбуковые палки. Солдаты сражались так, будто спасали свою душу. Нападая и отступая, они очень оригинально прыгали, то попарно, то собираясь в группу из восьми человек.

Хотан известен своими кустарными промыслами, здесь торгуют изделиями из глины, кожи, бронзы, шелка, а также коврами. Мастерские, как правило, очень маленькие, в них по три-четыре работника, готовые изделия сразу же относят на базар.

В Хотане много «мавзолеев» — мест погребения святых людей, которые служат местами поклонения. Деяния этих людей описаны в старых рукописных документах. Преодолев определённые трудности, я смог приобрести у мулл несколько образцов таких документов.

К новому, 1907 году после тягот трёхмесячного путешествия я вернулся в Кашгар — мне казалось, что я попал почти что в цивилизованное общество. В течение нескольких недель я начисто вычерчивал составленные мною карты, проявлял фотографии, проверял снаряжение и приводил в порядок материалы по истории и народному творчеству, чтобы отправить их в Финляндию.

Отправляясь на лошадях из Кашгара 27 января, я был в довольно праздничном настроении, полагая, что наконец-то началось моё настоящее путешествие. Ближайшей целью был город Аксу, очень важный с военной точки зрения: он стоит на перекрёстке главнейших дорог и находится в 400 километрах к северо-востоку от Шёлкового пути.

Учтурфан, куда мы прибыли 18 февраля, был первым живописным городом, который я увидел в Синьцзяне. Долина, окружённая высочайшими горами, выглядела изумительно. Необычайно красивы скалы, которые отвесно спускаются почти к самому городу, а восточный уступ упирается прямо в китайскую крепость, выстроенную у основания горы. Прямые линии её стен чётко выделяются на прихотливом фоне скал, что необычайно сильно воздействует на наблюдателя.

2 марта я прибыл в Аксу — довольно чистый город, если в этих местах вообще можно говорить о чистоте. Вместительные казармы показывали, что китайцы вполне осознавали стратегическое значение Аксу. Но в тот период гарнизон подвергся значительному сокращению. Следы курения опиума на лицах солдат производили удручающее впечатление.

Визиты вежливости к официальным лицам провинции протекали традиционно, по уже известному мне протоколу. Военный мандарин в чине бригадного генерала выгодно отличался от военачальников, встретившихся мне ранее. Он был бодрым и крепким шестидесятилетним мужчиной, очень интересовался социальными проблемами, но в основном говорил, конечно же, о своей профессии. Генерал был уверен в том, что китайской армии необходимы коренные преобразования в японском духе. По его словам, армия Южного Китая была уже абсолютно современной. На учениях генерал добивался, прежде всего, точности стрельбы. Традиционное китайское фехтование он из программы вычеркнул.

Самым значительным событием во время моего визита в Аксу был праздник, организованный генералом в мою честь: играла музыка, было разыграно театральное представление, устроено соревнование по стрельбе. Там же я познакомился с наиболее значительными людьми города. После чая, во время которого солдаты, одетые в корейскую одежду, на специальном помосте представили театральную постановку, генерал предложил гостям поупражняться в стрельбе по цели. Так и было сделано, и мы по очереди стреляли из старых ружей, заряжавшихся со ствола. Даже во время этих соревнований не был забыт этикет. Участники маршировали группами с ружьями на плечах, останавливались по стойке «смирно» перед генералом и приседали, касаясь земли пальцами правой руки. Хозяин вставал, за ним поднимались другие мандарины, и только после этого гости выходили на огневой рубеж. После стрельбы вся церемония повторялась. Я также выполнил эти требования, что было очень приятно всем присутствующим.

В конце марта я снова отправился в путешествие, которое, по подсчётам, должно было продолжаться семнадцать дней. Путь лежал через покрытый снегом Тянь-Шань, отдельные вершины которого достигали семи с лишним тысяч метров, и я мог только издалека восхищаться ими. Мне нужно было преодолеть Тянь-Шань через перевал Мужар и добраться до города Кульджа, находящегося в 300 километрах от Аксу. Проблема состояла не только в пересечении одной горной гряды, нам необходимо было, напрягая все силы, пройти около двухсот километров по гористой местности, где перемежались горные гряды и долины. Официальные лица оказали нам помощь, так что нашу поклажу довезли вплоть до ледника на Мужаре.

В Кульдже я получил присланное из Пекина разрешение на путешествие, где моя фамилия выглядела как «Ма-ну-ор-хей-му». В ряде случаев было довольно трудно объяснить то обстоятельство, что «фен-куо», финский господин, путешествовал с двумя паспортами, это привлекало к моей затее пристальное внимание официальных лиц. Я также получил от посла России в Пекине газетную вырезку — автор статьи обращал внимание на два моих паспорта и задавал вопрос, кем же в действительности был этот иностранец, который фотографировал мосты, наносил на карты дороги, замерял высоты и, как правило, останавливался в местах, важных с военной точки зрения.