В объятиях бодигарда - Марина Серова

Я быстро оделась и, спустившись по винтовой лестнице, вышла в прихожую. Связка ключей лежала на полочке под зеркалом. Приведя себя в порядок, я вышла на лестничную площадку.

Тщательно заперев дверь, я спустилась вниз и вышла на улицу. В это время еще можно было поймать машину, что я и сделала. Водитель старенького «Опеля», усатый хмурый мужик, узнав, что ехать мне всего пять кварталов, недовольно посмотрел на меня.

— Да не смотри ты на меня так, — я сунула ему в ладонь два червонца и села на переднее сиденье рядом с ним. — Поехали.

Водитель сразу же повеселел и резво взял с места.

«Опель» остановился у проходной госпиталя.

К машине тут же подошел крепкий высокий парень в спортивном костюме, под курткой которого мой наметанный глаз сразу отметил характерную оттопыренность. Я вышла ему навстречу, но на всякий случай положила руку на сумку-кобуру, закрепленную на поясе.

— Вы Охотникова? — спросил парень. — Валерий Николаевич велел вас встретить.

Я кивнула и опустила руку.

— Пошли, — сказал парень и направился к проходной, над которой горела лампа с матовым плафоном, защищенным металлической сеткой.

Мой провожатый что-то шепнул сержанту, сидевшему в конторке, и показал на меня. Тот поднял глаза и, осмотрев, словно восковую фигуру в музее мадам Тюссо, вяло махнул рукой, давая добро.

До центрального входа мы прошли около сотни метров по слабо освещенным аллеям. Затем поднялись на высокое крыльцо и, открыв тяжелую деревянную дверь, очутились в просторном вестибюле, пол которого был выстлан цветной керамической плиткой. Поднявшись по широкой чугунной лестнице на второй этаж, мы миновали холл и повернули налево.

На посту дежурной медсестры никого не было, лишь тусклая настольная лампа освещала поверхность пустого стола. Мы молча прошли почти до самого конца длинного, тускло освещенного коридора и остановились перед свежевыкрашенной дверью, около которой дежурил хмурый и сосредоточенный омоновец. Едва заметно кивнув моему провожатому, он указал на дверь.

Парень тихонько постучался и толкнул ее.

— Валерий Николаевич, можно? — с оттенком подобострастия спросил он, неуверенно переступая порог.

— Заходи, — раздался знакомый мне властный голос.

Палата оказалась одноместной. Свет был немного приглушенным, как и в коридоре. Кровать, застеленная кипенно-белым бельем, сервированный к вечернему чаю столик, телевизор, массивный платяной шкаф, в углу — холодильник. Пол был устлан ковром.

Под потолком висело седоватое облако табачного дыма, которое, по всей видимости, не собиралось покидать комфортабельную обстановку палаты через распахнутое окно в больничный сад. Курение в палате было явным нарушением правил внутреннего распорядка, но господин Лепилин, как видно, был здесь на особом положении…

Из этой лениво клубящейся туманности выплыла шарообразная лоснящаяся голова, окутанная светлой дымкой. Затем из табачной завесы проглянули серые навыкате глаза и причудливо изогнутая трубка на мясистой губе. Потом появился большой округлый живот, запахнутый в просторный темный халат.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась я, впрочем не особо надеясь на приветливый отклик.

Лепилин-старший с минуту, не мигая, смотрел на меня, потом удовлетворенно хмыкнул (или это едкий дым потряс его могучие бронхи?) и повелительным тоном, опять перейдя на «вы», сказал:

— Садитесь, у меня к вам разговор.

Потом он сделал красноречиво-пренебрежительный жест парню, и тот вышел за дверь.

— Я пригласил вас не только для того, чтобы познакомиться поближе, — резко начал он. — У меня к вам дело.

Лепилин кашлянул, но не из-за одышки, которой весьма часто страдают люди с подобной комплекцией, а из-за мучившего его беспокойства.

«Нервничает дяденька», — иронично прокомментировала я про себя его внутреннее состояние, приготовившись слушать дальше.

— Я не могу найти одного человека и хотел бы поручить вам его поиски…

— Но я же сказала вам, что работаю на вашего…

— Дайте мне договорить, — грубо одернул он меня, — я знаю, что вы работаете на моего сына. В данный момент он в ваших услугах не нуждается. Было бы лучше начать поиски прямо сейчас, — тоном, не терпящим возражений, продолжил он, — вы меня понимаете?

Меня так и подмывало развернуться и уйти. Уж слишком покоробили меня его грубость и напористость. Но мне очень хотелось узнать, в чем суть дела, и я осталась.

Лепилин стоял ко мне вполоборота, попыхивая трубкой и глядя в черноту за окном. Я сидела в неудобном жестком кресле рядом с накрытым к чаепитию столиком. На белой скатерти замерли две фарфоровые чашки с блюдцами, заварочный чайник, широкая плоская ваза с конфетами и другими сладостями, сахарница. На середине стола красовалась плетеная корзиночка с фруктами: апельсинами, персиками и виноградом.

— Понимаю, — ответила я, поймав на себе его непримиримо-требовательный взгляд, — но…

— Сколько вы хотите? — жестко спросил он, поворачиваясь ко мне своим массивным корпусом.

— Дело не в деньгах, — парировала я, — просто я не могу выполнять сразу два задания…

В ярком лунном сиянии я различила его неприязненную гримасу, скептически опущенные углы губ и холодный, как у жабы, взгляд.

Олег, казалось, не имел с ним ничего общего.

«Нет ни малейшего сходства», — почему-то с облегчением констатировала я.

— Я навел о вас справки и, признаться, не могу не одобрить выбор сына. Вы — самый лучший бодигард в городе, — он произнес это таким тоном, что можно было подумать, что я — самая отъявленная злодейка на свете. — К тому же, насколько мне известно, вы раньше выполняли функции телохранителя параллельно с частным расследованием. Я правильно говорю? — он бросил на меня уничтожающий взгляд, словно хотел придавить меня к спинке кресла.

Черт, а дымит-то как! Скорее всего нет у него никакого инфаркта! Тогда что он делает в этой палате?

Наверное, замыслил что-то. Не удивлюсь, если на него тайно работает какой-нибудь отдел ФСБ.

— Поэтому я решил обратиться к вам, — тем временем продолжал Лепилин-старший. — Итак, какая цена? Я, видите ли, люблю определенность.

Он снова уставился в окно. Его резкий, если не сказать враждебный, тон и повадки властелина, за которыми угадывался энергичный и умный деспот, не могли обмануть моего тонкого внутреннего чутья.

По таким мелким, но выразительным штрихам, как опущенные плечи, усталая поза и тяжелое прерывистое дыхание, я поняла: этот человек не просто изнывает от беспокойства, он подавлен, а грузная сутулость и астма здесь ни при чем.

— Ах да, — он словно вспомнил о моем присутствии. — Угощайтесь.

Лепилин повернулся и сделал несколько шагов по направлению к столику.

— Леха! — хрипло позвал он.

Дверь бесшумно отворилась, и в проеме появилась голова парня, сопровождавшего меня в палату.

— Чаю давай, — по-барски приказал Лепилин, — и сливок!

Парень исчез, но через минуту появился снова, держа в руках электрочайник. Разлив чай, он вынул из холодильника маленький кувшинчик и поставил его на столик.

— Иди, — нетерпеливо бросил ему Лепилин.

Когда дверь за Лехой закрылась, Валерий Николаевич вернулся к разговору об оплате моих услуг, на выполнение которых, кстати сказать, я еще не дала своего согласия.

— Я жду. Вы беретесь? — упрямо буркнул он.

— Кто этот пропавший человек? — я сдалась не сразу, а поразмыслив минут пять и прикинув все «за» и «против», решила все-таки принять предложение Лепилина-старшего.

Сказать по правде, интригующе-тревожный вид.

Лепилина повлиял на меня больше, чем его словесная атака.

— Я не знаю, сколько потребуется времени на поиски… — задумчиво проговорил Валерий Николаевич. — Может, все обойдется… В общем, пропала наша секретарша.

— Екатерина Аркадьевна? — изумилась я.

— Да. Вы сегодня видели ее в офисе, — не вынимая изо рта трубки, Лепилин грузно опустился на постель и вытер тыльной стороной ладони низкий лоб, на котором крупными каплями выступил пот.

— Это она вам об этом доложила? — превозмогая сопротивление его гнетущей ауры, я заставила себя посмотреть на него в упор.

— Вам не откажешь в проницательности, — он бросил на меня пронзительный и острый, как кинжал, взгляд, который в арсенале его мимики, должно быть, значился как благосклонный, — Катя работала на меня. Это мой человек.

Его интонация была одновременно высокомерной и доверительной. Как это ему удавалось, я не знаю. Контраст тональностей звучал как продуманный гармонический ряд, придавая личности Лепилина-старшего дополнительную выразительность.

— А я думала, что она была обыкновенной секретаршей, — мне захотелось немного поиронизировать.

Лепилин уловил издевку, но проигнорировал ее с холодной невозмутимостью.