Я чувствую себя гораздо лучше, чем мои мертвые друзья - Вивиан Шока

И знаете что? Глядя на вас, на какую-то долю секунды я вдруг представила, как ложусь рядом с вами на эту кровать, положив голову на ваше корявое, как платановая ветвь, плечо, и чувствую прикосновение ваших крючковатых пальцев с изящно отполированными ногтями. На мгновение я представила, как вы утешаете меня с высоты своего возраста, вашей мудрости, вашей харизмы. Мне показалось, что вы сможете хоть немного облегчить мою боль. Я забыла, что отца можно оплакивать в любом возрасте, даже если вы давно перешагнули тот возраст, когда он умер, даже если ваш отец был в тысячу раз моложе, чем вы сейчас. Кто-то держал нас на руках, и это было в первый раз, когда нас кто-то прижимал к себе. Кто-то пригласил нас на порог этого мира, прошептав: „Иди сюда, я присмотрю за тобой, и тебе, как и мне, придется в это поверить. Не мое чрево хранило тебя, прежде чем вытолкнуть в этот мир, я просто встретил тебя снаружи. Но я был здесь. А мог быть в любом другом месте“».

Тело Рене внезапно выпрямляется, она вздрагивает, словно ее выдернули из долгого сомнамбулического сна. Бланш пытается ее успокоить.

«Простите, я вас разбудила! Позвольте мне поправить вашу постель, я очень сожалею, что вас побеспокоила. Какой у вас странный взгляд.

Рене.

Самое время поговорить о чем? О мужчине. Что значит мне прекрасно известно, о ком, поскольку я часто с ним встречаюсь? Мне не нравится, когда вы так громко кричите.

Речь идет о нем. Иногда он заходит сюда в конце дня. Нет, я даже не представляла, что он приходил сюда поболтать с вами.

Кому он сказал, что уезжает? Кому? Вам? Станисласу, а также Виктору? В Буэнос-Айрес, так он вам сказал! „Там по крайней мере весело“. Но… это нелепо. Вы говорите глупости. „Там веселее, больше платят и гораздо интереснее“. Он не мог такого сказать. Вы несете чушь. За что вы так со мной?

Разумеется, я знаю, о ком идет речь.

Он уедет после Рождества.

Так он вам сказал.

Я вас ненавижу.

Это я уеду. И кому вы тогда будете рассказывать свои истории. Ни у кого не хватит духа слушать вас».

«Слишком поздно, я уже не слышу, что вы там бормочете. Я не слышу, как вы признаетесь, что сегодня чувствуете себя совершенно раздавленной. Вы говорите, что они обращаются с вами, как с неодушевленными предметами, как большими плюшевыми игрушками, которых кладут на кровати, а потом вдруг решают отправить в другое место. Что для того, чтобы выжить здесь, нужно обладать недюжинной внутренней силой. Я не хочу этого слушать. Я вообще больше не хочу вас слушать. Почему вы думаете, что мне не нужна сила, колоссальная сила, чтобы вас выносить? Ложитесь, да, поспите. Кашляйте, мне безразлично.

Я смотрю, как вы сопите во сне.

Я смотрю на вас, и не вижу будущего.

Я смотрю на вас, и я бессильна.

Я смотрю на вас, и вы так далеки.

Господи, Рене, если вы уедете в Бордо, а он в Буэнос-Айрес, что будет со мной?

Что тогда будет со мной?»

«Ты?..»

Она не успевает продолжить. Он прижимает ее к стене и окидывает недобрым взглядом, какого она у него никогда не видела. Взгляд недобрый, но член под брюками напряжен. Она говорит себе, что может на все наплевать. На все эти сваленные в кучу пакеты, которые она обнаружила в маленькой ванной отеля, на эти телефонные звонки, которые он отсылает обратно на коммутатор, повторяя, что перезвонит позже. Она просто переспит с ним, словно у нее нет ни сердца, ни мозга, а есть только руки, ногти, зубы, кстати, довольно острые, и груди с двумя круглыми сосками, которые твердеют, когда она его хочет, а также проворный зад и язык, который мигом с ним управится.

Она повторяет себе, что ей плевать на его намерения и планы, на все, что он скрывает в своей гнусной голове, на все его притязания, вызывающие в ней удушье. Она просто займется с ним сексом. Поверхностно. Не проникая в душу. Бланш закрывает глаза, ощутив, как по спине пробегает электрический разряд, снова смотрит на него. Он расстегивает брючный ремень, ощутив силу ее желания. Сбрасывает кеды, стягивает с себя джинсы, футболку. И остается полностью голым. Он никогда не носит под джинсами трусы. Она приподнимает свое черное трикотажное платье, спускает трусики, перешагивает через них. Он срывает с нее лифчик, не обращая внимания на зацепленные волосы, дергая их. Она кладет ладонь на губы мужчины, который поднимает на нее взгляд, ледяной, как неон. Бланш вглядывается в его глаза, тщетно пытаясь в них что-то прочесть. Они открыты, но мысли на замке. Она толкает мужчину на пол, ложится на него всем телом. Прильнув к поверхности его кожи.

Скользящими, а точнее, царапающими движениями она трется об его кожу. Икры, колени, бедра, ребра, ключицы. Набухший член мужчины упирается в ее лобок. Змейка позвоночника принимается танцевать. Вверх, вниз, вверх, вниз. В Буэнос-Айрес. Надо же! Она не думала, что он из тех людей, кто бросает вас в разгар полета. Кто подсекает вас, как рыбу, просто ради того, чтобы посмотреть, как вы будете барахтаться. Кто разжигает в вас огонь, а потом заявляет: «Эта девчонка слаба на передок». Они говорят гадости. Он же вообще ничего не говорит, злится Бланш. Он даже не может сказать, что уезжает. Ах, он уезжает? Ей хочется вырвать его мужской язык, который сейчас лижет ее грудь, схватить и дернуть изо всех сил. Она охватывает рукой его твердый член, вводит в себя и начинает двигаться. Возбужденная девушка вовсе не «слаба на передок», нет, она мчится вслед за рассветом, который разбудит утро ее тела и зажжет в нем день. Ей нужен воздух и эти бурлящие круги света, идущего с неба или же из ада, куда падают оступившиеся души. Законы физики перестают существовать, и ты растворяешься в этом огненном шаре, скользишь, падаешь, разбиваешься, но это уже не имеет значения. Ты входишь в волшебный грот, в начало крика, в начало мечты, в начало мира. И тогда полюса могут опрокинуться, и тогда

я не знаю, где ночь, где день,я не вижу ничего кругом.[17]

Бери меня, теряй меня. Двигайся дальше. Роса на моем цветке была лишь трамплином. А теперь, один за другим, один в другом, мы бежим, бежим все быстрее! Ты впереди, беги, я догоню тебя, перегоню, обернусь и подожду тебя, быть может. Я бегу. Иногда я кричу. Я бегу. Держи меня своим взглядом, не отпускай до последней секунды, я бегу! Иногда я кричу, я плачу и теряю тебя. Ты здесь? Я бегу. Я больше не оглядываюсь назад, я бегу. На залитой дождем ночной набережной любви одно дыхание порождает другое, зрачки устремлены в темноту, рты раскрыты, и мы мчимся вдвоем, как одержимые, за звездой, которую людская молва прозвала падающей с тех пор, как существует мир. Но которую мы все же пытаемся поймать. Несмотря ни на что, несмотря на эту самую молву и наши ограниченные возможности. Мужчина и женщина, мы такие разные. Я никогда не узнаю окончания твоего забега и смогу лишь весьма жалкой мимикой передать тебе, что ждет меня в конце моего. Покажи мне свою звезду…

Может, это и правда безумие. Химера истерички.Но, похоже, ты держишь в руках другой конец моей мечты…[18]

Опять этот синий цвет? Зачем? Забери меня далеко отсюда, умоляю тебя…

Оргазм – наш сокровенный багаж.

Внезапно я слабею и со стоном ухожу.

Я готовлюсь умереть, ведь это мое наслаждение.

Она держится. Несмотря на яростные удары веслом, на шторм в ее груди, на туман в голове, она держится, челнок на разбушевавшихся волнах: на поверхности кожи, остальное неважно. Ей не нужно ничего другого в его теле, лишь вся его поверхность. И сперма, струящаяся сейчас между ее ног, исчезнет из ее жизни после душа. Она думает: «У нас всегда есть право тешить себя иллюзиями. Этого у нас никто не отнимет».

Бланш прикусила губу, повторила, словно в трансе, что она сумела остаться на поверхности. Они касались друг друга лишь кожей, это быстро пройдет, и она снова будет как новенькая. Для других. Ей хочется выть, она чувствует, как по щекам текут слезы. Клянусь тебе, маленькая дурочка, эта сырость лишь на поверхности. Внутри все сухо и спокойно.

«Пока».

Сегодня ее очередь хлопать дверью гостиничного номера. Она решительно спускается по лестнице, цокая каблуками по плитке, пересекает сумрачный двор отеля и оказывается на тротуаре, залитом зимним солнцем. Она повторяет себе, что все будет хорошо, что она была с ним лишь поверхностно. Что ее сердце осталось нетронутым.

Она так боялась, что больше их не увидит. Но вот и они, причесанные, приодетые, надушенные. Да, это они, входите, входите…

«Бледная, говорите? Я действительно ощущаю некоторую слабость. Спасибо за стул, Станислас. Да, Габриэль, я бы выпила стакан воды, если вам не трудно за ним сходить».

Они не помнят, чтобы раньше видели ее в таком состоянии.

«Я похожа… На кого? Да, вы правы. Я чувствую себя уставшей, опустошенной. Потрясенной, Жанна, и это тоже.

Нет, ничего страшного, Од, не сжимайте так сильно свои руки. Я просто слишком много работаю. Наверное.