Сумасшедший - Иван Бурдуков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
С пациентами я стараюсь держать хорошие отношения. Хочется говорить с людьми, тем более с такими личностями как здесь, хочется чувствовать себя человеком и показать всем, кто меня здесь запер, огромный средний палец. Мне нравится странность этих людей, это делает их непохожими друг на друга.
Говоря о реабилитации – для меня в этом нет смысла. Реабилитироваться – значит стать нормальным, отказать от своей нестандартности мышления. Отсюда можно выйти, показав, что ты стал безвкусным, пресным овощем и отмёл последние порывы к неординарности – я это понимаю, и подумал провернуть эту аферу, чтобы выбраться отсюда. Но что делать там, за стеной? Там – сплошной сброд недоносков, потребляющих то, что им дают, а здесь – царство индивидуальностей. Мне по душе будет остаться здесь.
Иван Сергеевич Белов – мой частый собеседник, хороший слушатель. Я рассказывал ему некоторые вещи по своей профессии; он любил меня слушать как трезвонящее радио. Он слушал задумчиво и смотрел в левый верхний угол, созерцая мои слова.
Я подошёл к нему, когда он просто сидел на стуле и ничего не делал; он мёртвым взглядом смотрел на стол. Когда я к нему подошёл и дотронулся до его плеча, он медленно перевёл взгляд со стола на меня и тогда его выражение лица изменилось на снисходительно-задумчивое. Он часто вёл себя как денди: патетически глядел, патетически говорил и патетически дышал.
– Привет. Чем занят? – начал я.
– Да так, ничем. Привет, – медленно протянул Иван Сергеевич.
– Я тут думал кое над чем.
– Над чем же?
– Над такими вещами, как закон и мораль.
– И что в них такого интересного?
– Достаточно.
– Ну-ка, поведай-ка.
Не откладывая, я начал с того, что, если человек боится человека – он создаёт закон. Человек боится самого себя, поэтому создаёт мораль. Человек хочет укротить человека, поэтому он создаёт религию, где догмы – это непрекословные условия для выполнения, тогда как закон – это всего лишь выбор: выполнять или не выполнять. Правда у закона существуют меры воздействия на тех, кто их не выполняет, плюс ко всему создаётся общественное порицание, потому что государство обладает авторитетом для населения. Оттого не важно: правильные законы или нет, – их заставляют выполнять. А что значит обладать авторитетом? Это значит, что допустимое мнение по возможности может стать законом, при согласии граждан – авторитет заочно даёт это согласие. Люди просто вынуждены доверять, по двум причинам: общественное большинство и боязнь дать альтернативное предложение. Вывод из этого всего: банальное психическое воздействие на человека создаёт не государство, а сами люди; государство участвует в этом лишь косвенно. Поэтому осуждать стоит слабость, апатию и безволие человеческого общества: любое государство держится на человеческом фундаменте, на его послушании; тогда как любое непослушание и достойная сила воли – это ключ общества к свержению, или даже контролю над государством. Власть всегда рассчитывает на людей, даже если происходит тотальный контроль всех институтов (оттого и всех людей), а люди допускают роковую ошибку и всегда рассчитывают на власть. Вся система выстраивается на экономической модели «спрос и предложение», но сейчас дела обстоят иначе: человек не пользуется своим «спросом», а «предложение» попросту является законом.
– Довольно интересно, – пометил Иван Сергеевич. – По правде говоря, это слишком, тебе не кажется?
– Вполне доступно. Достаточно для того, чтобы быть правдой.
– Немного бесновато, не для нашей страны это. Может Европа, Америка, – там происходят подобные вещи.
– Нам это тоже не чуждо.
– Ха-ха. Нет, ты серьёзно?
– Простое предположение. Разве я не прав?
– Нет, ты не прав.
– Тогда что же является правдой, расскажи мне.
– Просто будь на своём месте, живи, пока тебе дают, пока у тебя не отобрали это право. Ведь ситуация может быть ещё хуже.
– Зачем?
– Что «зачем»?
– Зачем жить без жизни? Зачем жить без чувства жизни?
– Когда я застрял в пустыне, в Австралии, я об этом не задумывался. Там был смысл выжить. Солнце бесчувственно палило, было безветренно; я сидел как в вакууме и чувствовал, что кровь не циркулировала по моим венам. Какая уж тут жизнь: лишь бы выжить.
Скорее всего, он лукавил об этом, я ему нисколько не верил.
– Ты это к чему? К тому, что бывают ситуации, граничащие с жизнью, где жизнь принимает совсем иной вид и где выжить – становится жить. Я это без тебя знаю.
– Много ли ты знаешь, – негромко произнёс Иван Сергеевич. – Да я голыми руками кенгуру завалил. Увидел, что он лежит на земле и корчится в каких-то слабых конвульсионных движениях. Вот этими самими руками переломил ему хребет, затем освежевал и под палящими лучами австралийского солнца прямо сырого и съел. Как одержимый, в самом деле.
– Я не понимаю к чему ты клонишь.
– Потому что ты глупый при всех своих гениальных высказываниях. – Он возбудился, его прежняя медлительность пропала. – Ты только, что и можешь разглагольствовать, красиво говорить – а жизни-то в твоих словах сколько? Понимаешь, пережив смерть себя, своей личности во время жизни, как это произошло со мной, человек становится другим. Не в том сентиментальном смысле другим, то есть человеком, который переосмыслил свои ценности, а кардинально другим – уже более не человеком, если тебе так будет угодно. И поэтому я теперь попросту боюсь снова оказаться в той ситуации, снова делать нечто для меня ненормальное, поэтому не стремлюсь мыслить как ты. Мне лучше сидеть и не выделяться, скромно смотреть из окна и благодарить судьбу, что я сейчас здесь, а не в том аду. Ты не прав, лично для меня; впрочем, даже если ты и прав, для меня – не прав.
– Лучше жить в системе, хорошо. Знаешь в чём схожесть психически больного человека и такого человека, как ты, который хочет сидеть на месте, ничего не делать и по той же причине быть вечным конформистом?
– В чём же?
– В том, что психически больной человек – раб своей болезни; гражданин государства – раб своей системы. И если она разрушает тебя – то не бороться с ней, не пытаться этого делать, значит дать ей волю поглотить тебя.
– Я тебе уже всё сказал. И вновь говорю: ты не прав.
– Ты ведь нормальный человек, но если хочешь,
