Полуденные экспедиции: Наброски и очерки Ахал-Текинской экспедиции 1880-1881 гг.: Из воспоминаний раненого. Русские над Индией: Очерки и рассказы из боевой жизни на Памире - Борис Тагеев

— Смирр-но! — крикнул фельдфебель, увидя подходящего Александра Ивановича. Он был в высоких сапогах, неизменных красных туркестанских кожаных штанах и сюртуке, в руках кавалерийский карабин.

Гардемарин, ему сопутствовавший, был в синей матросской рубашке, высочайших сапогах, с револьвером набоку и карабином на перевязи через плечо.

— На плечо! — рявкнул фельдфебель.

— Здорово, молодцы! — обратился Александр Иванович к охотникам, окидывая фронт опытным взглядом.

— Здравия желаем, — радостно крикнули головорезы, приветствуя любимого начальника.

— Песенники, на правый фланг! Рота направо! Ряды сдвой! Шагом марш!

Впереди шагал Александр Иванович с гардемарином. Песенники затянули «Ах вы сени, мои сени!..», и охотники отправились на поиски приключений в горы. В одном из следующих очерков читатель узнает подробности об этих прогулках в горы, иногда кончавшихся нешуточными делами с неприятелем, а теперь пожелаем охотникам всего лучшего и поставим точку.

4. Правофланговая Кала

Первое — пли!..» Медное четырехфунтовое орудие изрыгает пламя, раздается грохот, звон откатывающегося орудия, свист удаляющейся гранаты и через несколько мгновений далекий гул разрыва. От выстрела сыплется земля с бруствера, и некоторое время в облаке пыли ничего нельзя разобрать, что делается около орудия. Но вот облако рассеялось и взорам наблюдателя представляется длиннейший поручик Берг, артиллерист, с самой свирепой наружностью, но с сердцем незлобивым, как у агнца. Расставя ноги, стоит он, высовываясь на полгруди из-за бруствера, и смотрит в бинокль на действие снаряда.

— Фу ты как разлетелась, ха-ха-ха, ишь улепетывают! А два верблюда остались-таки на месте! Батюшки мои! Да они, нахалы, собираются их развьючивать! Второе готово? — спрашивает он фейерверкера.

— Точно так, ваше б-дие! — отвечает молодцеватый фейерверкер.

— Второе — пли!

Снова грохочет орудие, снова летит чугунная визитная карточка текинцам.

Так в послеобеденное время памятного 28 декабря занимались мы в правофланговой Кале.

Читателям надо объяснить, что это такое — Кала, и сообщить кое-что о ее обитателях.

«Кала» по-туркменски значит укрепление; правофланговой она называлась потому, что была последним пунктом нами занятым на правом фланге осадных работ против Геок-Тепе. Правее были сады Петрусевича, занятие которых обошлось нам дорого 23 декабря, когда был убит доблестный генерал, именем которого они названы, храбрый майор Булыгин, командир дивизиона драгун и есаул Иванов. Тогда же заступивший место начальника отряда полковник Арцышевский очистил сады, нами уже занятые, не подобрав даже всех убитых…

Правофланговая Кала представляет из себя, как все текинские крепостцы, четырехугольник из высоких глиняных стен, почти квадратный; после занятия нами этой крепостцы с фронта, обращенного к Геок-Тепе и садам Петрусевича, был вырыт ров, очень широкий и глубокий, и насыпан бруствер, за которым и были поставлены два четырехфунтовых орудия и две морские картечницы.

В Калу вела маленькая дверца в правой стене и другая — с тыла; на заднем левом углу была башня, в которой находился гелиографный станок.

Правофланговая Кала имела большое значение как наблюдательный пункт, с которого ясно было видно движение неприятеля в крепости. Тщательные наблюдения, производившиеся в Кале, были причиной отбития третьей вылазки неприятеля на левый фланг 4 января. Лейтенант Ш-н, бывший комендантом, перед вечером донес начальнику штаба о движении неприятеля к левому флангу; были приняты меры, и текинцы, ободренные двумя первыми успешными вылазками, понесли в этот раз страшные потери. Есть вещи, которые неизвестно почему проходят незамеченными, так и это обстоятельство осталось без особенного внимания…

В самой Кале были устроены у стен подмостки, на которых помещались стрелки; таким образом, Кала представляла двухъярусную оборону, позиция была безусловно сильная, что и давало возможность, правда с риском, держать в ней очень малый гарнизон — человек 60–70, как это было во время нападения 28 декабря, в описываемый мной день.

Около одного из орудий, у самого бруствера, вырыта четырехугольная яма, очень напоминающая могилу: это квартира гардемарина М — ра, представляющая самое безопасное убежище; длину она имеет футов пять и в ширину фута четыре, глубиной около трех; на дне постлана кошма.

Рядом, прямо на земле, «живет» комендант — лейтенант Николай Николаевич Ш-н. Как начальник он свиреп безгранично, и случись родному отцу у него быть под командой — он и того бы за упущения «разнес» бы вдребезги; как человек и товарищ — превосходный.

Рядом с ним помещается вышеупомянутый поручик Берг, молодой офицер, храбрый до сумасшествия, которому особенное удовольствие доставляет постоянно служить мишенью текинцам; он всех уверяет, что пуля его тронуть не может, так как текинцы уже «продырявили» его один раз в неудачную экспедицию 1879 года: он тогда служил в ракетной сотне и участвовал в знаменитой атаке этой сотни, прорубившейся через массу текинцев и прикрывшей отступление.

В самой Кале стоит верх от кибитки, и там живут два пехотных офицера: штабс-капитан Юн-кий и прапорщик Ст — кин; первый командует ротой Самурского полка, второй у него субалтерном. Тут же помещается старик, лекарский помощник, эскулап, потерявший на охоте глаз, комичная, но храбрая личность. Вот вам и все интеллигентное общество правофланговой.

Часа четыре после обеда; текинцы изредка постреливают; наши солдатики кто отдыхает, кто чинит пришедшую в ветхость амуницию; человека четыре сидят и… заранее прошу извинения у моих читательниц, если таковые найдутся, и, сняв рубахи, занимаются уничтожением «нечисти», грызущей несчастных воинов напропалую.

— И откуда только они, проклятые, берутся? — удивляется солдатик артиллерист, чуть уже не полчаса сидящий без рубашки.

— Откуда? Известное дело, из грязи, — отвечает матросик, сидящий без сапог, один из которых у него в руках и подвергается починке.

— Ты думаешь, у их б-дий нет этой «нечести»? Я это давича был в лагере, так их б-дие господин Г — ков аж сжечь приказал рубаху, потому скрозь вся ими покрыта!

— А что, земляки, не заварить ли чаю? — предлагает подошедший комендор-матросик.

— А дрова-то у тебя есть?

— Да вот земляки, поди, щепочек от снарядных ящиков дадут, — обратился он к группе артиллеристов.

— Ишь брат ловкий тоже, у нас у самих мало, не знаем хватит ли до завтрева! Ах ты, пес тебя заешь, ишь как жаркнул. — Последнее замечание относилось к фальконетной пуле, с шумом шлепнувшейся в самый верх бруствера.

Жжии-шлеп! — еще одна взвизгнула и щелкнула в стенку.

Tax, тах, тах — затрещали ответные выстрелы в цепи.

— И чего это его под вечер кажинный день палить заставляет? — говорит матрос, вколачивая камнем гвоздь в подошву починяемого сапога.

— А это потому, братец мой, — говорит поручик Берг, подходя к брустверу с биноклем, — что под вечер солнце, как заходит, так нас лучше освещает, ему виднее, вот он и палит…

Шлеп, шлеп…

— Фу ты, дьявольщина, эти скоты читать не дают, — слышится голос рассерженного гардемарина, лежащего поджавши ноги в своей берлоге и читающего какую-то книгу, на которую, так же как и на фуражку, насыпалось порядочно земли от попавшей в бруствер пули.

— А ты не сердись, потому вредно, — замечает Берг и со вниманием что-то рассматривает в бинокль.

— Выпалил опять, ваше б-дие, — говорит молодой солдатик, осторожно высматривающий, что называется одним глазом, из-за бруствера, и при этом колени у него сами собой подгибаются и голова уморительно уходит в плечи.

Фьюить! — фальцетом запела пуля и шлепнулась в орудие, сильно зазвеневши от удара.

— Ах, земляк, земляк, — укоризненно качает Берг головой, обращаясь как бы к выстрелившему текинцу, — и не стыдно тебе казенную вещь портить?

Солдаты хохочут; поручик их любимец: вечно веселый, разговорчивый, гуманный к солдатам, никогда не кланяющийся пулям, он стал солдатам особенно симпатичен.

— Да что ты все читаешь, Александр Александрович, брось, — обращается Берг к гардемаину.

— Ах не мешай, тут брат такой раздирательный роман: убийство на убийстве.

— Вот тоже голова! Восхищается убийствами в книге; да кабы ты не читал, так сам бы убил давно пару-другую текинцев! Посмотри только, сколько их выползло!

Как бы в подтверждение слов Владимира Александровича, завизжало несколько пуль, посыпалась глина со стены Калы.

Гардемарин выскочил из своей ямы, взял бинокль и подошел к брустверу.

— Посмотри левее, против дерева, видишь четыре папахи, — указывает Берг, — вот один выстрелил, видишь дым? Ах нахал, один в красном халате бежит к башенке…