Тайны Ракушечного пляжа - Мари Хермансон

В любом случае он не считал, что политические взгляды родителей препятствуют нашей с Анн-Мари дружбе, и когда она приходила к нам, всегда бывал с ней нарочито любезен. Он рассказывал веселые истории и показывал карточные фокусы, что обычно делал, лишь когда у нас бывали гости, да и то только после нескольких рюмок. Он явно хотел показать себя с лучшей стороны. Анн-Мари разгадывала его довольно прозрачные фокусы и смело об этом заявляла. Папа смущался, поскольку к такому он не привык, но сохранял хорошую мину и лишь посмеивался.

О, эти летние дни с Анн-Мари! Это была настоящая сельская жизнь, с полями и лугами, на которых паслись лошади и коровы, с рыбачьими поселками, где в сараях еще хранились рыболовные снасти, а на берегу сидели рыбаки и чинили свои сети. Дачных домиков было мало. Деревенская местность в то время еще не превратилась в некое искусственное место для отдыха на природе, в огромную территорию для развлечений, с полями для гольфа, местами для прогулок и шикарно оборудованными ангарами у моря. Тогда этот мир заполняли жизнь и смерть, ночные отелы, безжалостное топление котят и опасные быки. Я помню парное молоко, которое пахло коровой, и вязкий, жирный, удушливый и вместе с тем волнующий запах крестьянских кухонь, клеенки, жидкий заварной кофе и тиканье настенных часов в полумраке пустующих комнат. Разница между городом и деревней была огромной, и можно было определить за километр, местный ты или просто приехал отдохнуть на лето. Мы с Анн-Мари любили имитировать здешний диалект с характерным звуком «и», и полагаю, местные население так же веселилось, передразнивая нас. Этому миру предстояло вскоре умереть, и он осознавал это. Но тогда он был еще жив, и мы с Анн-Мари находились в самом его центре.

По вечерам мы сидели на горе перед домом Гаттманов и смотрели, как фьорд приобретает абрикосовый цвет. Мы ждали серую цаплю. Она прилетала каждый вечер на закате. Плавно покачивая длинными, тяжелыми крыльями, цапля появлялась со стороны суши. Она пролетала над верхушками деревьев и, свесив вниз ноги, устремлялась к воде. Потом резко поворачивала, долго летела прямо над водой и приземлялась на камень неподалеку от «послеобеденного пляжа». Цапля вытягивала свою змееподобную шею и стояла совершенно неподвижно, превращаясь в серую черточку. Сгущались сумерки, и ее становилось видно все хуже и хуже. Она всегда появлялась в одно и то же время, всегда становилась на тот же камень и замирала в той же позе.

Когда цапля показывалась над лесом, мы точно знали, откуда она летит. Днем она частенько обитала в районе небольшого болотца и лакомилась лягушками. Мы с Анн-Мари тоже иногда ловили там лягушат. Они прыгали по траве в сторону воды. Издали лягушата напоминали черных жуков, но когда удавалось поймать одного из них, становилось видно, что на самом деле он коричневый и поблескивает, как бронза. Возникало ощущение, что держишь на ладони каплю ледяной воды. Мы сажали лягушат на листья кувшинок и отправляли их кататься по болоту на лодке.

Мы с Анн-Мари играли в игры, растягивавшиеся на несколько дней. Она обладала бурной фантазией, но ей нужно было, чтобы кто-нибудь ее подтолкнул. Чаще всего я придумывала, во что мы будем играть, в общих чертах обрисовывала персонажей, обстановку и действие, а Анн-Мари следила за исполнением плана, добывала реквизит и разрабатывала подробности. Она меня внимательно выслушивала и относилась ко всем моим предложениям с величайшей серьезностью. Можно сказать, что я была сценаристом, а она — режиссером и продюсером. Роли мы исполняли совместно. Я помню, один раз мы были индейцами на Амазонке, — в эту чудесную игру мы играли на Послеобеденном пляже целую неделю. Еще помню дождливый период, когда весь нижний этаж дома был превращен в ресторан, где повсюду стояли накрытые столики, и в этом вымышленном мире Карин с Оке пришлось провести несколько дней. Они покорно усаживались за импровизированные столики и ели приготовленные нами бутерброды и ватрушки с черникой. В моем доме подобное было бы немыслимо.

Карин всегда радовалась моему приходу. Она говорила, что, когда меня нет, Анн-Мари просто сидит без дела. Иногда такое случалось и при мне, если я вовремя не придумывала ничего интересного. Анн-Мари могла сколько угодно валяться на кровати, ничего не делая, — пожалуй, в подобной лености есть даже нечто привлекательное. Но стоило подкинуть ей идею, и она тут же загоралась. Выражаясь современным языком, ее можно было бы сравнить с очень мощным компьютером, который начинает работать в полную силу только после установки соответствующих программ.

У Гаттманов нам предоставлялась полная свобода действий. Разрешалось возиться с ножами и огнем и гулять где угодно. Папа с мамой, вероятно, полагали, что Карин и Оке хоть как-то присматривают за мной, пока я у них, но они ошибались. Родители Анн-Мари обычно занимались своими делами. Оке часто сидел у себя в домике среди холмов и писал. Именно летом он и писал свои романы. Зиму он чаще всего посвящал проблемным статьям, лекциям и поездкам. Карин же летом отдыхала. Когда возникало желание, она кое-что писала, но в основном читала, собирала грибы и ягоды или занималась домашним хозяйством, слушая радио.

От первых лет нашего знакомства у меня остались два особенно ярких впечатления. Одно из них связано с тем, как Эва учила меня делать кувырок назад, подстелив мне свой красный свитер. Кажется, это было в самое первое лето. Мы сидели на лужайке, неподалеку от их участка. Там были Гаттманы, я, и, кажется, с нами пошли еще друзья старших сестер, во всяком случае, мне помнится целая орава детей. Транзистор играл поп-музыку, и речь почему-то зашла о кувырках назад, и я заявила, что умею кувыркаться вперед, а назад — нет. Эва сказала:

— Да конечно умеешь. Иди, я покажу тебе, как это делается.

Я запротестовала, но она сняла красный вязаный свитер и разложила его на траве.

— Смотри. Вот свитер. Ты просто садишься на корточки, упираешься руками, потом группируешься и катишься назад. Следи за мной.

Она присела на корточки, качнулась назад и сделала на свитере кувырок. Потом настала моя очередь. Я знала, что ничего не получится, но меня все подбадривали. Я села на корточки и поставила руки ладонями кверху. Эва меня слегка подтолкнула, и я стала падать назад.

— Группируйся! — закричали остальные, я увидела небо и красный свитер и перекувырнулась назад.

Все бросились меня хвалить. Я вспоминаю это как миг великого триумфа. Я была совершенно уверена, что, не будь подо мной красного свитера Эвы, ничего бы не получилось. Я продолжала кувыркаться назад у нас на участке и всегда подкладывала свитер, полотенце или куртку, — главное, чтобы это было что-нибудь красное.

Второй чудесный случай — это когда Йенс показывал мне созвездия. По-моему, к человеку, который впервые обращает твое внимание на это удивительное сплетение природы и мифа, а также к его стремлению объяснить загадки природы и усмотреть во всем свой неповторимый рисунок, всегда возникает особое отношение. Я иногда показываю людям отдельные звезды или известные мне созвездия, и большинство по-детски восторгается тем, что мои познания простираются на такие гигантские расстояния. (Попробуйте сами. Скажите: «Ничего себе, как ярко сегодня сияет Сириус», — и люди будут смотреть на вас так, словно вы опустили кусочек этой звезды на землю.)

Это случилось в августе, и дополнительные краски ситуации придавало то, что я впервые оставалась ночевать у Анн-Мари, к тому же это был предпоследний вечер летних каникул. На следующий день мы переезжали в город. А еще в тот вечер светилось море, поэтому я сидела на лестнице, спускающейся с мостков, и, болтая ногами в темной воде, высекала из нее искры, а над головой у меня простирался черный океан вселенной, полный сверкающих звезд.

Йенс показал те созвездия, которые были видны в это время. Мне уже доводилось слышать о созвездиях и их сказочных названиях, но я по-детски ожидала увидеть реалистичные изображения лебедя или медведя, а Большую Медведицу, которую мы в Швеции называем «Колесницей мужей», я представляла себе в виде прекрасной разукрашенной золотой кареты с короной на крыше, как на карусели в парке аттракционов Лисеберг. Раньше я думала, что главное — правильно соединить взглядом определенные звезды. Примерно как в ребусах из газеты, где, соединив точки в определенной последовательности, можно из хаотически разбросанных крапинок получить какое-нибудь животное. Я часто пыталась уловить фигуры зверей, столь ловко запрятанные Богом на небосводе, но так и не справилась с этой задачей. Как пристально я ни вглядывалась, мне так и не удалось увидеть ни большую, ни малую медведицу.

И вот наконец Йенс объяснил мне, в чем дело. Там наверху нет никаких животных, да и откуда бы им взяться? Это всего лишь небесные светила, которые находятся на расстоянии многих световых лет друг от друга и никак между собой не связаны. Просто-напросто вот эти звезды вместе называют «Лебедем».