Ренессанс Русского балета - Жан-Пьер Пастори

В административном плане это не вызывает никаких затруднений. Правила пребывания и проживания иностранцев пока находятся в ведении кантонов. Водуазские коммуны уполномочены выдавать вид на жительство просто по предъявлении паспорта. В случае его отсутствия достаточно денежного залога. К тому же в законе кантона Во оговорено, что иностранцам, находящимся на его территории проездом или поселившимся ненадолго, испрашивать вид на жительство не нужно[69].

Лидия Соколова в «Кикиморе», раскраска лица Гончаровой

Рисунок Гончаровой к «Свадебке»

В Монтрё Дягилев составляет свой «план сражения». 5 мая он шлет телеграфом Прокофьеву в Петроград 300 рублей, а спустя три недели – еще 500. Он возлагает большие надежды на новый замысел, над которым работает молодой музыкант, – балет «Шут».

Дом, в котором жили С. Дягилев и Л. Мясин в Лозанне (Уши), 1915 г.

Потом он уезжает в Париж. «Симплон-экспресс» (Лондон – Париж – Лозанна – Милан) с середины мая идет по новому туннелю Мон-д’Ор, сокращающему путь на 17 километров. Весьма приятная новость для членов Международного олимпийского комитета, которые по указанию барона Пьера де Кубертена избрали местом своего пребывания Лозанну. Столица кантона Во перестает быть провинцией. Здесь вот-вот откроется новый отель, и отнюдь не маленький – «Лозанна-Палас»; церемония открытия состоится 19 июня.

В Париже Дягилев запасается партитурами. Музыка Лядова, которую он приобретает у дирекции зала «Гаво», пригодится ему для «Русских сказок». Кроме того, он связывается с танцовщиками, способными пополнить ряды его новой труппы. Вернувшись 22 мая в Монтрё[70], он шлет телеграфом перевод на сумму 700 рублей в Москву, художнице Наталье Гончаровой и просит ее незамедлительно приехать. И поскольку Гончарова не спешит, приказывает ей две недели спустя: «Выезжайте немедленно. Ждем с нетерпением». Причем на сей раз рядом со своей подписью ставит подпись Стравинского[71]!

Однако друга своего он держит на карантине. Дело в том, что Милена, младшая дочь музыканта, подхватила корь. И Дягилев, который буквально до фобии боится заразиться, несколько недель не пускает на порог никого, кто мог быть в контакте с больным ребенком!

Гончарова (1881–1962)

и Ларионов (1881–1964)

Наталья Гончарова и Михаил Ларионов принадлежат к числу выдающихся деятелей русского авангарда начала XX века. Скорее всего они испытали влияние Сезанна, Гогена и фовистов; однако их примитивизм многим обязан русской иконописи и народному лубку. Дягилев не мог остаться равнодушным к этому новому течению. И отбирает обоих художников для Выставки русского искусства, которую представляет на парижском Осеннем салоне в 1906 году.

Пять лет спустя Ларионов публикует «Манифест лучизма», под которым подписывается Гончарова и еще дюжина художников. «Здесь уже начинается писание картины таким путем, который может быть пройден, только следуя точно законам цвета и его нанесения на холсты, – утверждает он. – Отсюда начинается творчество новых форм, значение которых и выразительность зависят исключительно от степени напряженности тона и положения, в котором он находится по отношению других тонов»[72].

Под конец жизни Ларионов, оглядываясь назад с высоты прожитых лет, формулирует свой подход так: «Мы хотели использовать все цвета солнечного луча (свет на самом деле содержит самые разные краски). И подобно тому, как Пушкин начал писать по-русски, мы были движимы желанием вернуться к национальным истокам: к дивной, одновременно реалистичной и абстрактной живописи икон; драгоценные образцы давало нам ковроткачество, гончарные изделия»[73].

Ларионова и Гончарову, пионеров абстрактного искусства, отличает способность к примирению строгости и фольклорного буйства. «Шут», «Полуночное солнце», «Литургия», затем «Свадебка»… по просьбе Дягилева они будут по-своему реконструировать вечную Русь. Их пристрастие к живописи на лицах, заставлявшее их в 1913 году эпатировать буржуа, гуляя по улицам с раскрашенным лицом и с ложками в бутоньерке, найдет выражение и на сцене. У персонажей «Полуночного солнца» будет ярчайший грим, а чертовка из «Кикиморы» выделяется необычной раскраской лица: на нем три цветные вертикальные полосы.

Наталья Гончарова в порту Уши, в Лозанне (лето 1915 г.)

В конце концов Гончарова откликается на его просьбу. Но приедет она не одна, а со своим другом Михаилом Ларионовым. Гончаровой, с которой Дягилев работал над «Золотым петушком», будут поручены декорации к «Литургии», а Ларионову – к «Полуночному солнцу» и «Шуту»[74]. В России работы обоих художников хорошо известны. В 1913 году Гончарова на большой ретроспективе в Москве представила 768 полотен!

«Книжка» покупок в булочной мадам Дягилевой

Не отстает и Ларионов. В 1914 году он организовал выставку «№ 4», объединившую художников-лучистов, футуристов и примитивистов. И принял участие в выставке «1915 год», на которой, среди прочего, были показаны работы Кандинского и Гончаровой.

Успех, который снискали в Западной Европе декорации и костюмы к «Золотому петушку», безусловно послужил отправной точкой для Гончаровой. К тому же выставка Гончаровой и Ларионова, состоявшаяся в Париже в начале лета 1914 года, проходит сразу после спектаклей «Русского балета». Предисловие к каталогу выставки пишет Гийом Аполлинер. Но война нарушила все их текущие планы. Ларионова мобилизовали и отправили на фронт в Восточную Пруссию; после ранения он в конце концов был комиссован.

Вновь обретенная свобода и перспектива восстановить связи с парижскими артистическими кругами побуждают художников согласиться на предложение Дягилева. Они и не подозревают, что тем самым прощаются с Россией. Гончарова и Ларионов едут в Норвегию, а оттуда – в Англию и Францию. После долгого путешествия они в начале июля 1915 года прибывают в Лозанну[75].

К этому моменту Дягилев уже частично собрал труппу. Мясин, естественно, всегда рядом. В первых числах июня прибывает Энрико Чеккетти. Леон Бакст разрывается между Лозанной и Женевой, где он проходит лечение. Стравинский с июля находится в Морже: он снимает комнаты на вилле «Роживю», на улице Паки[76]. К тому же теперь у него есть Ансерме…