Страх - Игорь Христофоров

Он отвел Тулаева в узкую комнату-планшет с суровым названием "Отдел кадров", оставил его там под неусыпным оком строгой дамы, а сам выудил из сейфа начальника тюрьмы семь толстенных томов - дело осужденного к исключительной мере наказания Миуса Александра Ионовича и сам отнес их странному гостю.

- Это все - его? - ощутил себя обманутым ребенком Тулаев.

- Так точно, - сразу стал военным майор. - На нем пять трупов, наркотики и еще по мелочам кое-что. Например, попытка теракта.

Тулаев вскинул удивленные глаза. Он впервые видел человека, который если уж не теракт, то хотя бы его попытку считает мелочью.

- Он под окна одной фирмы, которая отказалась ему дань платить, поставил автомобиль, начиненный взрывчаткой, - пояснил майор. - Они лишь случайно обнаружили опасность. Взрыва не было.

- А как определили, что это именно он? - удивился Тулаев.

- По голосу. Он им звонил с угрозами. Они его голос записали.

- А убийства?

Майор посмотрел на грозную стопку томов, хранящих в себе память о пролитой Миусом крови. Гостю явно не хотелось ворошить эту память. Ему тоже. Но майор все же выдавил из себя:

- Разборка была в ресторане. Между двумя бандами. Миуса и еще одного авторитета. Кто там первым выхватил пистолет, не помню, но Миус вместе со своими пристяжными пятерых положили. Их брали там же, в ресторане. Одного омоновцы убили, одного смертельно ранили, а Миуса... Так, немножко подранили. Все пять убийств в разборке на него и легли.

- Но не мог же он один пятерых положить! - не согласился Тулаев.

- Я в такие тонкости не вникал, - бросил майор быстрый взгляд на часы. - Извините, у меня дела. Вы читать будете?

- Буду, - твердо ответил Тулаев.

- На какое время привести осужденного в следственную

комнату для встречи?

- Часа через три...

12

Было время когда Тулаев стеснялся своего роста. Он даже висел в училище на перекладине по полчаса, надеясь вытянуть позвоночник. Не вытянул. И не вырос. Стеснение со временем загасло, а потом и вовсе исчезло, будто отнесенный в сторону новыми ветрами едкий дымок.

В ту минуту, когда за плексигласовую загородку следственной комнаты ковоиры ввели Миуса, дымок вернулся. Он сразу ударил в нозди и напомнил об ощущениях юности.

Перед Тулаевым стоял почти двухметровый детина с обритой налысо головой. На изжелта-бледном лице заметно выделялся мясистый пористый нос и совсем не подходящие к нему слишком мелкие глазки. Густая трехдневная щетина делала ее хозяина лет на пять старше, хотя и без щетины Тулаев дал бы ему сорок с лишним. А в анкете арестованного значилось - тридцать один. В анкете ошибки не могло быть.

Рыжий конвоир-сержант стегнул по Тулаеву недовольным взглядом, что-то прошептал Миусу и вышел за дверь перегородки. Они остались вдвоем. Едкий противный дымок жег и жег ноздри. Даже за стальной узорчатой решеткой, усиливающей плексигласовую загородку, Тулаев ощущал себя неловко.

- Здравствуйте. Присаживайтесь, - предложил он Миусу.

Из-за перегородки не раздалось ни звука. Миус сел на приваренный к полу стул и сразу посмотрел в окно. В камере смертников такой роскоши не было, и то, что на улице так ярко и солнечно, удивило его.

Тулаев тоже сел, и жжение от дымка в носу ослабло. Теперь они были почти одного роста. Хотя, скорее всего, просто стул под Тулаевым оказался выше. Он вместе с ним придвинулся поближе к отверстию в перегородке. Миус загипнотизированно смотрел в окно, и Тулаев непроизвольно сказал:

- Жарко сегодня. Просто невыносимо. Ташкент, а не Москва.

Слово "Ташкент" заставило Миуса перевести взгляд на своего собеседника. Все люди внутри тюрьмы казались ему охранниками, а этот переодетый в гражданское хиляк почему-то смахивал на охранника сильнее других.

- Вы же родом из Ташкента? - спросил Тулаев.

- Ну и что? - глухо ответил Миус.

Голос у него оказался совсем не геройский. Как будто в ту минуту, когда ему при зачатии по описи выдавали все нужное для жизни, про голос забыли и потом сунули первый попавшийся. Может, он и молчал потому, что знал свой главный недостаток.

- Я бывал как-то в Ташкенте, - похвастался Тулаев. - Шикарный город. Правда, сейчас, говорят, поизносился. И победнел.

- Вы кто? - первой черточкой сомнения легла по лбу Миуса морщинка.

- Я? - Тулаев достал и положил на полочку перед отверстием блокнот. Я - журналист. Удостоверение показать?

- Не надо. Я таких ксив мог десяток за день сменить. Меня и без ксивы боялись.

- А меня не нужно бояться.

- Про меня писать будете?

Морщинка прилипшей соломинкой лежала на лбу Миуса. В маленьких глазках что-то плескалось, но они были все-таки настолько маленькими, что ничего не разобрать.

- Да, статью, - согласился Тулаев. - Европа требует от нас отмены смертной казни. Иначе даже из Совета Европы выгонят. Вот... И я хочу на живых примерах доказать необходимость отмены смертной казни и замены ее пожизненным заключением...

- А это не одно и то же? - прервал его Миус.

- Нет, я думаю, не одно и то же, - сразу ответил Тулаев. - Все-таки жизнь - это жизнь, а смерть - это смерть.

- Смотря какая жизнь.

Полоса жила на лбу странной меткой. За ней скрывалось ожидание. Казалось, когда она исчезнет, что-то произойдет.

- Извините, что я вторгаюсь в вашу личную жизнь, - по-журналистски завис капиллярной ручкой над страницей блокнота Тулаев, - но я хотел бы знать кое-какие детали. За что вас первый раз посадили?

- В "Деле" все записано. Там читайте, - ушел от ответа Миус и посмотрел на трубы в углу комнаты.

По ним густо стекала ржа. Трубы умирали от нее. А он умирал от сырости в камере, которая похлеще этой ржи расплескала по потолку и стенам сине-черные пятна плесени. Миусу хотелось бы еще час, а если можно, то и два сидеть в этой светлой, прогретой солнцем комнате, и он не замечал ни грязи стен, ни трещин на стекле, ни таракана, бегущего по подоконнику, но для того, чтобы сидеть здесь час, нужно было разговаривать с неприятным собеседником, а этого он не хотел еще больше, чем возвращения в камеру.

- Вы учились в военно-морском училище? - не унимался Тулаев.

- Учился, - еле выдавил из себя Миус.

- Сейчас бы, наверное, командиром подводной лодки были, - уколол его Тулаев. - Капитаном второго ранга...

- Я хотел бы вернуться в камеру...

Глаза Миуса, примагнитившись к желтому стеклу окна, пили и пили солнечный свет, словно вдосталь запасались им на долгие нудные дни жизни в камере.

- Мы же почти не беседовали, - не понимал его упрямства Тулаев. Ладно. Вам неприятен этот разговор. Тогда давайте о другом. Скажите, у вас не вызвало сомнения, что все пять убийств в ресторане приписали вам. Ведь судя по баллистической экспертизе, это было совсем не так...

Морщинка исчезла со лба Миуса. Он повернулся лицом к Тулаеву и безразлично произнес:

- Чего тебе надо? Я ж нюхом чую, ты - не журналист...

- Почему это?

- А у меня был один корешок из журналистской братии. Так

он про их писанину никогда не говорил "статья". Как ты брякнул. Он

завсегда бухтел - "материал". А статьями зовут только не

журналисты, а лохи всякие. Типа тебя...

- Ты ошибаешься.

Тулаев неприятно ощутил, как прихлынула кровь к лицу. Он еще совсем не научился врать.

- Я никогда не ошибаюсь, - все тем же безразличным тихим голосом произнес Миус и встал. - Разрешите идти в камеру, гражданин начальник? У нас обед сейчас. Пайку в коридор привезли.

- Но у меня еще есть ряд вопросов, - снизу вверх попросил Тулаев. Все-таки смертная казнь...

- С-сука позорная! - выхлестнул яростный, совершенно

непонятно откуда прорвавшийся вопль Миус и кулаком с размаху врезал по плексигласу.

На нем сгустком проступило пятно крови. Размытое, с рваными краями, оно казалось чужим в следственной комнате, где все вокруг было зеленым стены, стулья, трубы, подоконник.

- Пошел на хрен! Я тебя на воле найду, ноги повырываю!

А-ак! - еще раз ударом посадил он пятно на мутное стекло плексигласа.

Сзади Миуса распахнулась дверь, одновременно две дубинки опустились на его обритую голову. Он всхрипнул, сразу ощутил, что ему заламывают руки, и заматюгался в пол. Два прапорщика, младшие инспекторы, выволокли Миуса из следственной комнаты, что-то отрывистое крикнул начальник дежурной смены, майор, хлопнула дверь, и сразу все стихло.

Тулаев ошарашенно посмотрел на бурые подсыхающие пятна на плексигласе и углом глаза поймал открывшуюся слева, уже в его части комнаты, дверь.

- Познакомились? - одними глазами хитро улыбался майор, заместитель начальника тюрьмы. - Истерика могла и раньше начаться. Не зря ж у него кличка такая...

Тулаев нахмурил брови, но все же вспомнил единственную страницу в семи томах, на которой его недавний собеседник был назван не Миусом, а Фугасом. Значит, взрывается он круто.

- И давно его Фугасом зовут? - спросил Тулаев.

- С первой отсидки. Еще с колонии малолеток. Он там за