Цеховик. Книга 1. Отрицание - Дмитрий Ромов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глаза его, вмиг покрасневшие, налившиеся кровью, отчаянно зажмуриваются.
– Молодец, – подбадриваю я. – Заяву свою заберёшь, скажешь, перепутал всё, вот и написал ерунду какую-то. Помутнение разума. Короче, сам реши, что сказать, мне по барабану, но чтоб меня больше не дёргали. Всосал?
Каха снова бешено моргает.
– Красава.
Я выпускаю его руку и убираю колено. Он сразу хватается за горло и хрипло порывисто дышит. На локтевом сгибе виднеется кровоподтёк.
– Ладно, – говорю я примирительно. – Нормально поговорили в итоге. Ты не обижайся, ладно? Ты же не хочешь, чтоб тебя обиженным называли, правда же? Давай, выздоравливай поскорее. Я от чистого сердца, честно. Только это, в порядке компенсации, полтинник подготовь. До выписки, завтра значит. Оке?
Он хрипит и ничего не отвечает. Да я и не жду ответа, просто поворачиваюсь и выхожу из палаты.
– А ты резкий, – с удивлением говорит мой сосед, когда мы незамеченными возвращаемся к себе. – Что за жаргон только, не просёк я.
– Жаргон… – хмыкаю я. – Я, Юрий Платонович, человек будущего! Мне в обыденной действительности тесно, понимаешь? Даже лексически тесно. Тебе вот сколько лет?
– Ну, сорок, – говорит он вроде как бы с лёгким вызовом.
– Сорокет значит, а мне в душе полтос, прикинь? Да ещё и с хвостиком. Старик я. И, ещё прикинь, дядя Юра, я снова в совке. Вот он родной, милый сердцу совочек! Второй секретарь обкома говоришь? Плевать мне на него! Управа на любого найдётся. У нас самая справедливая страна в мире! Самая лучшая и самая сильная. Это я тебе со знанием дела вполне авторитетно заявляю! Сохранить бы её на века, вот бы круто было!
– Занятный ты кент, Егорка, – качает он головой. – Совок, говоришь? Это ты неплохо сказанул. И с оборотнем тоже красиво получилось. Нравишься ты мне, хоть и мутный ты кадр. Вот смотрю я на тебя и раскусить не могу, кто ж ты такой… По жизни, как говорят социально близкие элементы.
– Со мной-то, как раз, ясно всё. Мент я, дядя Юра, мент. А вот ты кто? Я чёт тоже не пойму. Всё боди в картинках, но на вора повадками не похож, хотя человек авторитетный, не скрываешь.
– Мент, говоришь? – игнорирует он мои вопросы. – Ну и как там в будущем твоём ментовском?
– Хреново в будущем моём. Власть денег, волчий оскал капитализма, союз развален, технологическое отставание, откаты, экономические преступления, зарплата дрянь, интриги, жена и дочь дуры. Достало всё, но дух не сломлен.
– Да ты политический, – хрипит он и начинает хохотать.
В этот момент заходит медсестра.
– Так, – произносит она строгим голосом, – это что у нас здесь за веселье? Брагин! Что опять с капельницей?!
– Танюш, – отвечаю я, обаятельно улыбаясь. – Повернулся во сне, и иголка выскочила.
– Какая я тебе Танюша! – грозно хмурится она. – Ну-ка! Руку сюда, живо!
– Ты только понежней, ладно? А то вон вся вена уже в дырках.
– Нет, вы гляньте на него! Понежней!
Она снова наклоняется надо мной выставляя свои пленительные прелести. Я разумеется, охотно ими любуюсь, пытаясь представить без покрова халата. Может я, конечно, и поехал умом, а всё происходящее вокруг меня лишь плод воображения, но натуральность и правдоподобность у этого плода просто потрясающие.
Тело моё, к примеру, моментально и очень остро реагирует на то, что подрагивает перед моими глазами. Реагирует так, как если бы мне действительно было семнадцать лет и в жилах текла не кровь, а чистый тестостерон.
– Ты куда пялишься?! – багровеет медсестра.
– Тань, ну ты просто прелесть, честное слово, – говорю я с отеческой интонацией и даже на мгновенье забываю, где и в каких обстоятельствах нахожусь. – Эх, было бы мне лет двадцать пять сейчас…
Я мечтательно закрываю глаза, имея в виду, что был бы я помоложе...
– Будет когда-нибудь, если доживёшь, – отвечает она, будто бы даже смягчаясь. – Но если ещё раз иголку вытащишь, и до завтрашнего дня не дотянешь. Понял меня? Я своими руками тебя задушу.
Я улыбаюсь. Кажется, в моём сумасшествии есть и приятные моменты.
– Только ради этого стоило бы рискнуть. Тань, а у тебя парень есть? – спрашиваю я, чем заставляю её расхохотаться. – Если что, я пока совершенно свободен.
– Ну, Брагин, – говорит она отсмеявшись, – а ты, я смотрю, тот ещё гусь. Там к тебе мать пришла. С врачом сейчас разговаривает. Вот я ей скажу, какой ты больной.
Валяй, говори, мать эта не моя явно, ну да ладно, посмотрим. Медсестра убегает, а Платоныч качает головой:
– Балагур ты, Егор. Но вот что я тебе скажу. Не знаю, что там у тебя с матерью произошло, но я её видел, переживает она за тебя. Сильно переживает. Ты ещё молод, не знаешь, что к чему, но мне поверь, над матерью куражиться – это последнее дело. Так что ты смотри, будь мужчиной, а не обидчивым мальчиком. Понял меня?
Я ничего не отвечаю, а только пристально смотрю ему в глаза. Кто ж он такой, Платоныч этот? На урку не похож, но и на обычного работягу тоже… Ладно, это мы выясним… Попозже.
В палату входит женщина чуть моложе сорока. Миловидная, подтянутая, можно даже сказать красивая. Я бы на такую клюнул. В моём вкусе, чем-то на Жанку мою похожа. Нет, это я так, чисто к слову, безо всякого подтекста. В общем, дама выглядит хорошо. Косметики минимум, кожа чистая, гладкая. Взгляд вот только печальный, прям горе в глазах.
– Егорушка, – говорит она и из глаз её выкатываются слёзы. – Ты как, сынок? Как себя чувствуешь?
Я немного подвисаю. Как-то язык не поворачивается её матерью назвать. Бросаю взгляд на соседа. Он выразительно поднимает брови, типа, ну, чего молчишь, и буравит взглядом так, будто в прицел на меня смотрит.
– Да всё хорошо… мам… ты не волнуйся, – наконец говорю я и неестественно улыбаюсь. – Я даже вставал уже. Мне правда от медсестры влетело, но она тебе уж нажаловалась, наверное.
Мама смахивает с ресниц слёзы, ставит на стул самошитую хозяйственную сумку из плащёвки и садится ко мне на кровать. Она с тревогой смотрит на меня, а я смотрю
