Клятва, которую мы даем - Монти Джей

Все это, конечно, не имеет значения. Честно говоря, он мог бы быть членом коммунистической партии, и они бы не возражали. Лишь бы я вышла замуж за богатого, чтобы генофонд был переполнен пропитанными кровью деньгами и престижем.

Тогда, рассказывая обо мне, они смогут перечислять все мои достижения своим сверстникам. Как будто то, чего я добилась в своей жизни, является отражением их звездного воспитания.

Мои коренные зубы скрежещут, и я натянуто улыбаюсь.

— Тебе придется выразить сожаление. У меня вечером занятие.

Реджина насмехается.

— Уверена, ты можешь отменить его. Это же не обязательно. Ты и так проводишь с ними так много времени, не говоря уже о предстоящем благотворительном гала-концерте. Уверена, они поймут, если ты пропустишь один день.

От этого мелочного тона во мне снова поднимается желание уколоть ее этой вилкой, оставляя металлический привкус в горле. Возникают импульсы закричать, пока не разобьется стекло, или разбить все, что попадет в поле моего зрения, только чтобы они все увидели, что на самом деле живет внутри меня.

Показать им и всему этому гниющему городу, какая я бешенная и мерзкая внутри. Что я не пластмассовая, что я олицетворение ненависти и страдания к себе, которая наведет ужас на их сонные жизни.

Само мое существо напугает их настолько, что никто больше не произнесет мое имя вслух.

Левая рука мягко ложится на мою. Я не замечала, что сжимаю материал платья у бедра, пока мягкие пальцы не сжали мои. Я отпускаю полуночно-синюю ткань, ободряюще улыбаясь в ее сторону.

Она — постоянное напоминание о том, почему я сижу на этих ужинах молча, как марионетка с руками общества, засунутыми мне в задницу, и глотаю каждое жалкое слово. Прикусываю язык и заглатываю их напыщенную чушь.

Моя младшая сестра.

— Они бы не возражали, — поправляю я, — но это занятие — одна из немногих здоровых возможностей, которые есть у этих девочек. Это кажется более важным, чем тереть языками, не так ли?

Я подцепляю кусок рыбы, подношу его ко рту и медленно жую в ожидании ответа, молча надеясь, что они дадут мне повод сорваться. Моя челюсть остается зажатой, чтобы защитить Лилак, но я готова терпеть до бесконечности.

— Я думаю, то, что ты делаешь, просто невероятные вещи, Кора, — нежный голо Лилак — бальзам на мою разогретую кожу. Я смотрю на ее мягкие светлые локоны, благодарная за то, что, несмотря ни на что, она выросла добрым человеком. — Девочки там тебя обожают.

Если бы не она, я была бы на расстоянии целой карты от этого проклятого места. Я не обижаюсь на нее за ее возраст или за то, что в Пондерозаа Спрингс Лилак еще год будет сидеть на цепи. Еще год, и я смогу увезти ее далеко-далеко, где она будет вольна стать тем, кем захочет, на своих условиях.

Она не сделала ничего плохого и любила меня все свои семнадцать лет. В ее глазах я никогда не была проклятой, просто ее старшей сестрой. Лилак не заслуживает того, чтобы ее бросил единственный человек, который по-настоящему ее любит, потому что я не могу справиться с давлением.

Я буду молча страдать еще один год, а потом мы обе будем свободны.

На этот раз навсегда.

— Такая гуманная, — воркует Реджина, беря свой бокал за ножку и взбалтывая красную жидкость. — Как же ты собираешься найти мужа, если ты так предана филантропии? Ты ведь не молодеешь.

Я открываю рот, но отец быстро прерывает меня.

— Дорогая, ты же знаешь, что мы поддерживаем тебя, особенно твое творчество. То, что ты делаешь для этих девочек, достойно восхищения, но…

— Но? — вырывается у меня, когда я поворачиваю к нему голову.

Мой взгляд заставляет его закончить фразу, и, поскольку Джеймс не способен быть покорным кому-либо, он это делает.

— Тебе не следует проводить так много времени в окружении таких людей. Это вредно для твоего здоровья.

Вот оно.

Наконец-то в этом разговоре появилась хоть какая-то правда.

Сказать людям, что я выиграла художественную премию «Будущее поколение», — это титульное достижение. Люди, пишущие статьи о том, что моя будущая работа может изменить мир искусства, — это впечатляет. Тот факт, что я преподаю уроки искусства для выживших в «Гало», заставляет меня выглядеть доброй, но дело в том, что на самом деле мне на все это наплевать.

Приходится притворяться человеком, имеющим сердце. Здесь, в Пондероза Спрингс, это настолько важно для репутации, что в это почти можно поверить. Но внутри вы должны быть холодны и заботиться только о том, как вы выглядите и сколько денег лежит на вашем банковском счете.

Ни для них, ни для кого другого не имеет значения, что работа, получившая эту дурацкую гребаную премию, была создана мной в дни после неудачной попытки самоубийства. Что голос и желание создать что-то большее, чем я, — это все, что удержало меня от смерти.

Я не могу заботиться о группе женщин, которые приходят дважды в неделю на занятия.

Нет, все они либо изгои, либо наркоманки, паршивые овцы, которые портят мой имидж. Им наплевать, что эти люди не могут двигаться вперед в обществе, потому что, то, что произошло, держит их в оцепенении.

Пережитая травма заставляет их прибегать к наркотикам, некоторые из них так отчаянно хотят оцепенеть, забыться, что наполняют свое тело химическими веществами. Они не могут работать на обычной работе, потому что большинство из них боятся выходить из дома. Никому нет дела до того, что с ними происходит, потому что они счастливицы только потому, что выжили.

Как будто этого, блядь, достаточно.

Никто из них не замарал бы свою репутацию, чтобы понять их так, как понимаю я. Внутри? Я ничем не отличаюсь от всех девушек, которые входят в двери класса.

У меня как раз есть деньги, чтобы нарядить свою травму в пару туфель от Manolo Blahnik.

— Такие люди — это кто? Выжившие? — я вытираю рот, пытаясь избавиться от горького привкуса. — Ты знаешь, что ко мне в студию приходит пятнадцатилетний ребенок? Пятнадцатилетняя девочка. Ей было тринадцать, когда ее похитили, а потом продали. Скажи мне, что она за человек, Джеймс?

— Коралина, — предупреждает он, окидывая меня взглядом, чтобы напомнить, где мы находимся.

Как будто мне есть до этого дело.

Я качаю головой, думая о невозможности их привилегированного прикрытия, и бросаю салфетку на тарелку перед собой.

— Извините. Может, вам двоим стоит взять местную газету, чтобы освежить память? Кажется, вы забыли, что я