Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова - Алексей Маркович Моторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первой же деревне, попавшейся на пути, мама отправилась в сельсовет.
— В таких местах, — уверенно сказала она, — все друг друга знают!
В хате, где висел портрет Ленина, сидели люди с цигарками в зубах и громко разговаривали. Едва мы туда ввалились, они повернулись на звук громыхающего ведра и с любопытством уставились на нас и на наши вещи.
— Слухаю вас, граждане! — обратился к нам, по-видимому, главный и указал на длинную лавку. — Сидайте!
Мама осталась стоять, а я уселся на ведро. Пусть хоть какой от него прок будет.
— Мы в гости приехали, из Москвы! — начала мама, обращаясь ко всем сразу, включая и Ленина на стене. — Нас встретить обещали, но почему-то не встретили.
При слове «Москва» народ дружно приосанился и обменялся многозначительными взглядами. Наверно, им было приятно, что в их края занесло столичных жителей.
— Так до кого вы прыихалы? — любезно осведомился главный. — Як звуть друзив ваших?
— Валя! Ее Валя зовут! — со всей готовностью сообщила мама. — Девушка, молодая, высокая! В Москве на практике была, в нашем институте! Она еще в техникуме учится, не то в Донецке, не то в Ворошиловграде!
Люди внимательно слушали.
— Не то в Харькове! — уже с некоторым сомнением произнесла мама, но энергично закончила: — В общем, в каком-то химическом техникуме!
И с надеждой посмотрела на людей вокруг.
Те пожали плечами.
— А в якому сели вона живе, ця Валя? — спросил другой мужик, с усами как у Тараса Бульбы. — У нас Валентин богато!
— В каком селе? — повторила мама и, немного замявшись, продолжила: — Я точно не знаю, но Валя говорила, что недалеко от станции, всего несколько километров.
Люди в сельсовете переглянулись.
— Так у нас в районе сорок сел, — вступил третий мужик, он говорил по-русски почти чисто. — Лучше скажите, как фамилия Вали вашей?
— Ой! Ее фамилия! — Потерла лоб мама и вдруг запнулась. — Фамилия…
Я-то сразу все понял и нервно заерзал на своем ведре.
А они сидели и ждали.
Наконец мама подняла глаза и начала задумчиво перечислять:
— Вот то ли Пакша, то ли Гакша, то ли Бакша…
— Мабуть, Гаркуша? — сочувственно подсказал кто-то. — Ни?
— Нет! — после долгой паузы неуверенно ответила мама. — Не Гаркуша.
— Знаете, — продолжила она, — у нее сестра еще есть младшая, родители.
Но и эти важные сведения не помогли.
Мама еще какое-то время перечисляла возможные варианты Валиной фамилии, но к цели это не приблизило.
Эти люди явно очень хотели нам помочь, они долго перебирали всех им известных Валь, но, как назло, нашей среди них не оказалось.
Валя-горбатая, Валя-вдовая, Валя Шумейко — мать троих хлопчиков, Валя Чумак-косая, Валя Гончар-дурочка и Валя Писарчук-трактористка.
Все эти Валентины не подходили либо по возрасту, либо по внешности, либо по семейному положению. А главное — в Москве из них никто не был отродясь.
И тогда мы поняли, что пора двигаться. Попрощались и отправились дальше.
Та же картина повторялась в каждом селе. Мама сбивчиво объясняла про то, как нас обещали встретить, да не встретили, рассказывала, какая из себя Валя, про ее практику в Москве и учебу в техникуме неизвестного города.
Под занавес маме традиционно говорили, укоризненно покачивая головой: женщина, как же вы ее на квартиру к себе пустили, а фамилию узнать не удосужились? Да еще, сами говорите, полтора месяца работали вместе. А уж ехать в такую даль, не зная ни имени, ни адреса, да еще не одной, а с хлопчиком!
— А я ведь помнила, помнила, — жалобно отвечала мама, — но вот сейчас почему-то раз — и из головы выскочило.
Мама и имена-фамилии — это вообще отдельная тема. Например, моего одноклассника Диму Кончакова она упорно звала Сережей Колпаковым, а одноклассницу Лену Теверовскую, ту вообще почему-то величала Таней Голубевой. И переучивать ее было делом безнадежным. Если разговор заходил об известных людях, например артистах, то в лучшем случае мама правильно произносила первую букву фамилии, а чаще и это была задача из непосильных. Самое интересное, что с течением времени я научился интуитивно разгадывать эти ее сложные шарады. Но если вдруг я делал вид, что не понимаю, о ком идет речь, мама начинала подозревать, что я над ней издеваюсь. Как она умудрялась при этом запоминать и легко произносить названия сложных химических формул типа циклопентанпергидрофенантрен, для меня всегда оставалось загадкой.
Тем временем пчелы перестали жужжать, бабочки порхать, солнце неумолимо клонилось к закату. От конфет уже тошнило, за весь день мы съели буханку, купленную в сельпо, запив колодезной водой.
Мы обошли пять или шесть сел. Лямки рюкзака натерли кровавые полосы на ключицах, а ведро с вечно звякающей крышкой довело меня до белого каления. На моих ногах уже не было живого места. Тысячу раз я собирался зашвырнуть ведро куда подальше за спиной у мамы, но, учитывая наличие в ведре гречки и риса, благоразумно воздерживался от этого шага, осознавая всю серьезность последствий.
Когда мы переходили по мосту через какую-то мелкую речушку, я остановился и вдруг неожиданно для себя сказал:
— Может, на станцию пойдем?
Мы плутали уже часов семь, если не больше.
На удивление мама не разразилась традиционной речью в том смысле, что какая еще может быть станция, когда мы приехали отдыхать, есть фрукты и набираться сил, и если б я ее не доводил, она давно бы вспомнила фамилию нашей Вали и даже адрес.
Нет, она остановилась, опустила сумку и чемодан. Посмотрела на меня растерянно и, можно сказать, виновато.
— Давай еще в одно село зайдем? Да и поездов, наверное, уже никаких нет, придется где-нибудь здесь на ночлег проситься. Должен же кто-нибудь нас пустить, за деньги?
— Давай зайдем! — легко согласился я. Мне вдруг стало очень жалко маму. — Вот смотри, впереди деревня какая-то.
Действительно, прямо по курсу виднелись хатки, розовые в закатном солнце. Поднажав, минут через десять мы дохромали до дома с табличкой «Правление».
Несмотря на вечер, внутри еще оставалось два человека: женщина в косынке, она сидела за столом, и мужик в пиджаке и кирзовых сапогах. Этот
