Английские ботиночки - Любовь Кукушка

– Вот и обновили корзинки, – сокрушались родственники.

Новая спальня

Рассказ

Она была счастлива, дождалась – в ЗАГС. Ничего, что живот уже заметен. Главное, что распишутся – и она войдёт в круг московской интеллигентной семьи полноценным её членом (это она так думала). Ничего, что с таким скандалом? Ничего – привыкнут, куда денутся – внук на подходе.

Маша была сирота, воспитывала её бабушка. Жили они на окраине Москвы в рабочем районе – в затхлой коммунальной квартире в двухэтажном убогом строении с облупленной внутри и снаружи штукатуркой. Вся их пятнадцатиметровая комната была заставлена мебелью всех стилей и времён. Видно, собирали всё, что шло в руки: кто-то отдаст, где-то подберут.

Выделялся среди этого мебельного хлама один предмет – красивый резной буфет. Его отдали им родственники умершей старенькой соседки, когда разбирали после похорон её комнату. Родственникам было не под силу да и некуда переть этого красно-коричневого исполина-красавца. Буфет перетащили к себе при помощи трёх пьяниц, приведённых из ближайшей кандейки. Он стал предметом их с бабушкой особой гордости. Этим двум голодранкам стало казаться, что теперь их комната выглядит солидно и достойно и несёт в себе дух поколений и традиций. «И не от родни ли нашей он достался? Да-да, это же от дяди Семёна, который держал артель краснодеревщиков в Москве и жил на Пречистенке», – умильно фантазировали бабка с внучкой и с каждым годом всё сильнее в это верили.

Маша росла без родителей, под влиянием и по жизненным установкам своей бабки. Единственно, что та смогла привить внучке, – это то, что девушка должна себя блюсти и как можно быстрее выйти замуж за приличного, обеспеченного человека.

После школы учиться Маша никуда не пошла, а устроилась работать лаборанткой в Московский авиационный институт. Она была тихая, вежливая, бесконфликтная – и так и прижилась на этом месте. Через некоторое время к ним в лабораторию зачастил один студент-выпускник пятого курса. Сотрудники сразу сообразили, в чём дело, и смеялись:

– Маш, твой двухметровый опять пришёл.

– Да почему мой? – краснела Мария, а сама уже давно смекнула, в чём дело.

Кавалер был неказистый. Без слёз не взглянешь – так сказали бы сейчас. Длинный, худой, длиннорукий, длинноногий, с маленькой круглой головой – там, где-то наверху над плечами, и с кругленькими очками ботаника на подслеповатых мелких глазках. Волосёнки пего-рыжего цвета бедно и потно прилипли к голове, и по всей его долговязой фигуре были рассыпаны, как из решета, конопушки и родинки. Сомнительное украшение для молодого парня. Машка-то против него была прехорошенькая. Но ей он показался импозантным. Самое импозантное в нём было, конечно, для неё то, что через полгода он уже будет дипломированным специалистом, да к тому же один любимый сынок в семье, состоящей из богатеньких папы и мамы.

Первый раз Инна увидела Машу в то лето, когда закончила институт и решила пару недель пожить на даче. Дом Инны был через дорогу, напротив дома Медведевых, и с балкона их участок просматривался как на ладони. Инна сидела в шезлонге, загорала, когда подъехала машина и Медведевы начали выгружаться. Из машины выбралась какая-то маленькая, неуклюжая девушка и как-то крадучись, видно стесняясь, пошла к дому. Потом-то стало ясно – у неё уже был большой живот и от своего маленького роста она казалась квадратной. От смущения она всё время наклоняла голову вниз. Девушка была молоденькая и симпатичная – неудивительно, что молодой парень влюбился.

Влюбиться-то, конечно, влюбился, но оказывается, что от любви девушки быстро беременеют (ну надо же, какая неожиданность), и отступать студентику было уже некуда – позади стояла строгая бабка с угрозами за совращение несовершеннолетних. Обстоятельства поджимали, и нужно было идти к родителям и представлять им будущую невестку. Что молодой, перспективный авиатор и сделал, заранее представляя реакцию родителей.

Оказалась Маша, конечно же, не ко двору. Семья была с научными степенями, изобретениями, с амбициями и материальным достатком. А сын привёл голодранку, необразованную да и не стремящуюся ни к какому образованию. И к тому же (о ужас!) беременную. С этаким несовременным старомещанским подходом к замужеству – спрятаться от жизни и её проблем за хорошего, обеспеченного мужа. Её немудрёные планы не устраивали семейство. Надо работать в четыре руки и грести по возможности лопатой. Лопата очень приветствовалась. А как же без диплома, без хорошей специальности найти доходное место? Да никак.

Так дальше и пошло. Трое пашут, гребут, а одна на их шее, получается, сидит: никакого дохода – один расход. Правда, внучка им родила точно в их породу – угодила. Но опять же, родила – и теперь, получается, двое на их шее сидят. Непорядок!

Как-то Маша оказалась одна на даче. Ходила рассеянно по участку, ела ягоды, рассматривала цветы, выращиванием которых очень увлекалась свекровь. А ей самой это было совершенно неинтересно. Вдруг Маша увидела Инну – та полола грядку с клубникой. Мария подошла к забору и стала зазывать её к себе. Инна удивилась приглашению. (Знала, в какой строгости невестку держат, ни с кем не разрешают общаться, а то вдруг выдаст какую семейную дрязгу – и пойдёт плохая слава. А ведь известно – хорошая слава лежит, а дурная бежит. Ославит на всё товарищество!) Ей идти не хотелось, это семейство было ей не симпатично, и она попыталась вежливо отказаться. Но Маша упорно настаивала, будто что-то хотела показать, удивить. И Инна пошла – не из любопытства, а просто из вежливости и отчасти оттого, что почувствовала, что Мария не отвяжется.

Походили по саду, Мария показывала цветы (ну и что, чего не видали?). Инна чувствовала, что это только прелюдия. Вдруг Мария сказала:

– Пошли, я тебе дом покажу, ты же не была ни разу в нём?

– Не была (да не больно надо, чего там, в этих советских убогих дачах можно увидеть?).

Инна нехотя, из вежливости пошла в дом. Дом у них был без кухни.

Кухня стояла отдельно, на улице, чтоб чистоту блюсти. Ну как можно в наших холодных широтах отделять кухню от дома? А дождь, а ночью чайку попить захочется? Видать, им не хочется – фигуру соблюдают и экономия опять же. Вошли в дом через маленькое, шаткое крылечко. Весь первый этаж был жилой: гостиная, спальня родителей, коврики, циновочки, вазочки – где положено, книг – стопочка.

Всё до противного чисто, чинно, аккуратно. Инна молча смотрела, поддакивала Марии, как экскурсоводу мемориального музея.

– Пошли на второй этаж, я тебе нашу спальню покажу.

– Вот оно, – догадалась Инна. – Вот чего она хотела – спальней хвалиться, сиречь своей счастливой жизнью. Понятно теперь.

Лестница наверх была просто ужасна. Это была не капитальная деревянная лестница, как положено в приличном доме, а кусок деревянной стремянки, качающейся и вибрирующей от каждого прикосновения. Стояла эта короткая стремянка в углу гостиной, на каком-то непостижимом уму деревянном пьедестале, на который ещё тоже надо было взобраться. «А как же ночью они тут лазают? Тут днём-то ноги сломаешь. Какой чёрт меня сюда понёс?» – злилась Инна на себя, на свою неспособность сказать «нет», чтоб не обидеть человека. А что себе этим досаждаешь – разве это правильно в отношении себя?

Взобравшись по качающейся стремянке, они попали на застеклённый тёплый солнечный балкон и, только пройдя через него, оказались в спальне. И Мария расцвела, у неё даже голос изменился – она заворковала.

Глазам Инны представилось удушающее зрелище – спальня в стиле шестидесятых годов. Две тяжёлые деревянные старомодные кровати, покрытые китайским, таким же старинным, шёлковым бордовым покрывалом с вышитыми павлинами; два громоздких деревянных торшера с деревянными тумбами; ковры – и на стене, и на полу; пейзажи и натюрморты на стенах, обклеенных обоями. Такая устаревшая мещанская роскошь с претензией на вкус и стиль.

Мария заглядывала в лицо Инне, ожидая, очевидно, увидеть восхищение, интерес, ну хоть зависть, наконец. Наверное, она не увидела ничего, по крайней мере ничего плохого, – Инна постаралась скрыть своё тяжёлое впечатление. Она даже, наоборот, похвалила любовное гнёздышко, сказала (наступив на горло собственной песне), как уютно и красиво. Мария после этих слов удовлетворённо заулыбалась и кивнула. Она утвердилась ещё раз в своём превосходстве над соседкой: «Ну училась ты, училась на своё высшее, а я вот без всяких дипломов, а с каким мужем, с какими кроватями. И дом-то наш большой и красивый, не то что ваш убогий скворечник из старых досок. А сама-то до сих пор не замужем».

Инна смотрела, внутренне сморщившись, на эту комнату, а в голове была только одна мысль: «А как слезать-то по этой лестнице, это же всегда труднее, чем подниматься. И ухватиться-то руками не за что, когда спускаешься или поднимаешься. Это же какими надо быть тупарями по жизни, чтоб такое соорудить». Она вообще была умная и наблюдательная и считала, что по устройству, виду и качеству лестницы в доме можно почти безошибочно судить о хозяевах. Ну, судя по этому насесту, по которому ей предстояло ещё спуститься на первый этаж, здесь обитали куры.