В поисках древних кладов - Уилбур Смит

Робин побледнела, широко распахнутые зеленые глаза наполнились слезами.

— Капитан Кодрингтон, — она внезапно охрипла, — мой брат прав: я также уверяю вас, что на борту корабля нет рабов.

Лицо англичанина смягчилось. Красавицей ее не назовешь, но перед свежестью и наивностью девушки, пожалуй, трудно устоять.

— Я верю вашему слову, мадам. — Он наклонил голову. — Только безумец повез бы черную слоновую кость в Африку, но, — его голос снова стал суровым, — если бы я мог спуститься в трюм, то нашел бы там достаточно оснований отправить груз в Столовую бухту с призовой командой, и следующая сессия Смешанной судебной комиссии сразу же вынесла бы обвинительный приговор.

Кодрингтон повернулся на каблуках и снова взглянул на Сент-Джона.

— О, разумеется, невольничьи палубы вашего судна сняты, чтобы освободить место для торговых грузов, но запасные доски наверняка на борту, и вам нужно меньше суток, чтобы установить их на место. — Кодрингтон едва не рычал. — И держу пари, что под крышками люков спрятаны открытые решетки, — он указал на верхнюю палубу, но не сводил глаз с лица Сент-Джона, — и что на нижних палубах вбиты скобы, чтобы прикреплять цепи и ножные кандалы…

— Капитан Кодрингтон, я нахожу ваше общество утомительным, — процедил Манго Сент-Джон. — Даю шестьдесят секунд на то, чтобы покинуть корабль, иначе я прикажу помощнику выбросить вас за борт.

Типпу шагнул вперед, безволосый, как огромная жаба, и встал в полуметре слева от Кодрингтона.

С видимым усилием английский капитан сдержал гнев и поклонился Манго Сент-Джону.

— Даст Бог, свидимся, сэр. — Он повернулся к Робин и коротко отдал честь. — Желаю приятного путешествия, мадам.

— Капитан Кодрингтон, думаю, вы ошибаетесь. — Она едва не молила.

Англичанин ничего не ответил, только смотрел на нее на секунду дольше, чем требовалось. Открытый взгляд его голубых глаз тревожил душу — такие глаза бывают у пророков или фанатиков. Потом повернулся и неуклюжей мальчишеской походкой направился к трапу «Гурона».

Типпу скинул рубаху с высоким воротником и стал растираться маслом, отливая на солнце металлическим блеском, словно странная экзотическая рептилия.

Помощник капитана с флегматичным видом, широко расставив босые ноги, без видимых усилий сохранял равновесие на качающейся палубе «Гурона». Толстые руки повисли вдоль туловища. У ног кольцами свернулась плеть.

К борту судна прикрепили решетку. На ней распяли впередсмотрящего, и он повис, как морская звезда, выброшенная приливом на скалу. Неуклюже вывернув шею, он оглянулся через плечо на помощника и побелел от ужаса.

— Вас освободили от присутствия при наказании, доктор Баллантайн, — тихо сказал Манго Сент-Джон.

— Я считаю своей обязанностью вынести это варварское…

— Как вам угодно, — кивком оборвал ее Сент-Джон и отвернулся. — Двадцать, мистер Типпу.

— Есть двадцать, капитан.

Типпу бесстрастно подошел к распятому человеку, вцепился в воротник его рубашки и рывком сорвал ее. Спина матроса, белая, как нутряное сало, была усеяна большими багровыми нарывами — обычным недугом моряков из-за постоянного ношения просоленной мокрой одежды и плохого питания.

Типпу отступил назад и, взмахнув, вытянул плеть во всю длину вдоль дубового настила палубы.

— Команда корабля! — воззвал Манго Сент-Джон. — Этот человек обвиняется в халатном отношении к своим обязанностям, его действия поставили под угрозу безопасность «Гурона». — Матросы переминались с ноги на ногу, но никто не осмелился поднять взгляд. — Приговор — двадцать плетей.

Привязанный матрос отвернулся, ссутулился и крепко зажмурился.

— Приступайте, мистер Типпу, — велел Манго Сент-Джон, и его помощник оценивающе покосился на обнаженную белую кожу, сквозь которую отчетливо проступали позвонки.

Типпу отступил назад и высоко взметнул толстую мускулистую руку. Плеть взвилась и зашипела, как рассерженная кобра. Он шагнул вперед, вкладывая в удар тяжесть всего тела и неимоверную силу.

Человек на решетке вскрикнул, сотрясаясь в судороге, грубые пеньковые веревки ободрали кожу на запястьях. Белая кожа лопнула, через всю спину протянулась ярко-алая полоса. Воспаленный багровый карбункул между лопатками прорвался, выбросив струю желтого гноя. Ручеек потек вниз по бледной коже и исчез за поясом брюк.

— Один, — сказал Манго Сент-Джон, и человек на решетке тихо всхлипнул.

Типпу немного отступил назад, заботливо встряхнул плеть, покосился на кровавую полосу, пересекавшую белое дрожащее тело, откачнулся и с рычанием шагнул вперед для следующего удара.

— Два, — сказал Манго Сент-Джон.

Робин почувствовала, как к горлу подступает удушающая тошнота. Она поборола ее и заставила себя смотреть. Нельзя допустить, чтобы капитан заметил ее слабость.

На десятом ударе тело матроса внезапно обмякло, голова качнулась в сторону, кулаки разжались, и она увидела маленькие кровавые полумесяцы там, где ногти впивались в ладони. Вплоть до конца размеренной процедуры наказания человек не подавал признаков жизни.

После двадцатого удара Робин вихрем взлетела по трапу на верхнюю палубу и, пока несчастного снимали с решетки, принялась нащупывать пульс.

— Слава Богу, — прошептала она, ощутив слабое биение, и велела матросам, опускавшим человека на палубу: — Осторожнее! — Желание Манго Сент-Джона исполнилось: сквозь искромсанное мясо виднелись белые, как фарфор, позвонки.

Доктор заранее подготовила хлопчатобумажный перевязочный материал и прикрыла ватой изувеченную спину. Человека переложили на толстую дубовую доску и торопливо понесли в носовой кубрик.

В тесном переполненном кубрике, где висела пелена дешевого трубочного табака и воздух загустел от вони трюмной воды, мокрой одежды, немытых мужских тел и гниющих отбросов, матроса положили на обеденный стол, и в неверном свете масляной лампы под потолком Робин принялась обрабатывать раны. Она наложила повязку из конского волоса, возвратила на место рваные лохмотья мышц и кожи, перевязала раны, предварительно обработав спину слабым раствором фенола — средством, недавно открытым Джозефом Листером и с большим успехом пользуемым против омертвения тканей.

Несчастный пришел в сознание и застонал от боли. Она дала ему пять капель лауданума и пообещала на следующий день сменить повязки.

Доктор собрала все инструменты и закрыла черный саквояж, его подхватил маленький рябой боцман по имени Натаниэль. Робин благодарно кивнула, и он смущенно пробормотал:

— Премного вам обязаны, госпожа.

Они не сразу привыкли принимать ее помощь. Поначалу Робин всего лишь вскрывала карбункулы и нарывы, прописывала каломель при дизентерии и гриппе, но позже, когда она вылечила с десяток страждущих, в том числе вправила сломанное плечо, залечила покрытую язвами и разорванную барабанную перепонку и ртутью исцелила венерический шанкр, команда признала ее, и вызов Робин к больному стал обыденным явлением в повседневной жизни корабля.