Призрачный маяк - Камилла Лэкберг

— Во сколько он ушел от вас?

— Он уехал около девяти.

— С тех пор вы виделись? Или говорили по телефону?

— Нет, не виделись. Сигне по природе очень мнительная. Она много раз пыталась до него дозвониться, но безуспешно. А я… я просил ее оставить мальчика в покое… — Гуннар смущенно вытер слезы рукавом куртки.

— Значит, никто не брал трубку? А на мобильный звонили?

— Да, но там был включен автоответчик.

— Это было необычно?

— Да, необычно. Сигне названивала ему часто, но Матте обладал просто ангельскими терпением, — Гуннар снова вытер слезы руками.

— Поэтому вы к нему сегодня поехали?

— Не совсем. Сигне сильно за него тревожилась. Я — тоже, но не хотел подавать виду. А когда позвонили из коммуны и сказали, что Матте не пришел на работу… Это совсем на него не похоже… Матте никогда бы не прогулял работу без весомой причины. Это у него от меня.

— А чем он занимался в коммуне?

— Он там работал главным бухгалтером. Устроился на работу пару месяцев назад и тогда же переехал в Фьельбаку. Ему повезло с местом. Работу в наше время найти трудно.

— А раньше он где жил? До переезда в деревню?

— В Гётеборге, — ответил Гуннар и продолжил: — Мы сами не понимаем, почему он вдруг решил сюда вернуться. Но с ним случилось кое-что ужасное незадолго до этого. Какие-то хулиганы избили его в городе. Матте несколько недель провел в больнице. Мы так волновались… А потом он вернулся в деревню. Мы так обрадовались! Особенно Сигне. Она была просто на седьмом небе от счастья.

— Известно, кто его избил?

— Нет, полиция их так и не нашла. Матте их не знал и потому не мог ни на кого указать. Но избили его ужасно. На нем места живого не было. Когда мы с Сигне приехали в больницу, то с трудом его узнали.

— Вот как? — ответил Патрик.

Он поставил восклицательный знак в блокноте рядом с записью об избиении. На это надо обратить особое внимание. Нужно позвонить коллегам в Гётеборг.

— Значит, вы не знаете, кто мог желать Матсу зла? Может, он с кем-то поссорился?

Гуннар покачал головой.

— Матте в жизни мухи не обидел. Он со всеми ладил. И все его обожали.

— А как у него дела на работе?

— Мне кажется, его все устраивало. В четверг он, правда, выражал кое-какие опасения. Но, может, мне это только показалось. Но он не говорил, что с кем-то ссорился или что-то подобное. Эрлинг не самый приятный тип, но Матте говорил, что тот безобиден и он знает, как с ним обращаться.

— А что вам известно о его жизни в Гётеборге? Друзья, подружки, коллеги?

— Немного. Матс не любил распространяться о своей личной жизни. Сигне пыталась вытянуть из него какую-нибудь информацию, но Матте молчал как рыба. Раньше он еще что-то сообщал нам о друзьях или приятелях, но эта предыдущая работа в Гётеборге отнимала у него все силы. Он, похоже, вообще перестал с людьми общаться.

— А что было по возвращении в Фьельбаку? Он наладил отношения со старыми друзьями?

Гуннар покачал головой.

— Нет, у него не было интереса к старым друзьям. Впрочем, их не так много здесь и осталось. Большинство уехали в город. Матте нравилось быть одному. Сигне очень из-за него переживала.

— Значит, у него не было девушки…

— Не думаю. Но мы и не могли знать: он нам ничего не рассказывал.

— Вас он со своими девушками не знакомил? — удивленно спросил Патрик.

Сколько же лет ему было? Патрик спросил, и Гуннар ответил. Оказалось, что Матте был ровесником Эрики.

— Нет, не знакомил. Но это не значит, что у него не было девушек, — добавил он, словно прочитав мысли Патрика.

— Хорошо. Если еще что-то вспомните, позвоните мне по этому номеру. — Патрик протянул визитку. — Все, что угодно. Любую мелочь. Нам нужно будет поговорить с вашей женой. И возможно, еще с вами. Вы не против?

— Нет, конечно, нет, — ответил Гуннар, принимая визитку.

Он выглянул в окно в поисках Сигне, которая наконец перестала плакать. Наверное, врачи ей дали успокоительное.

— Соболезную вашему горю, — сказал Патрик.

В машине повисла тишина. Что еще он мог сказать?

Как раз когда они выходили из машины, подъехал Турбьёрн Руд с командой криминалистов. Им предстояла трудная работа по сбору улик.

Впоследствии Энни недоумевала, как это она сразу не поняла, что за человек Фредрик. Но, вероятно, это было нелегко. Снаружи он казался таким правильным… Никто не ухаживал за Энни так, как Фредрик. Сперва она смеялась над его ухаживаниями, но долго противостоять его обаянию не могла. Фредрик ее баловал, брал с собой в заграничные поездки, где они останавливались в пятизвездочных отелях, поил шампанским, посылал цветы — причем в таком количестве, что их некуда было ставить. Она этого стоит, все время повторял Фредрик. И Энни ему поверила. Он быстро понял, что именно может произвести впечатление. Энни всегда была не уверена в себе. Ей нужно было слышать, что она особенная, что заслуживает лучшего. Откуда поклонник брал деньги? Энни никогда его об этом не спрашивала.

Ветер усилился, по Энни продолжала сидеть на скамейке с южной стороны дома. Кофе успел остыть, но она то и дело подносила кружку ко рту. Руки подрагивали. Ноги по-прежнему плохо ее держали, в желудке урчало. Энни знала, что это не скоро кончится. Так было и раньше.

…Постепенно она стала частью мира Фредрика — мира праздников, вечеринок, отпусков, красивых людей и шикарных вещей. Она переехала в его роскошный дом, без всяких сожалений оставив свою однушку в Фарсте. Разве могла она продолжать жить там, когда большую часть времени проводила в роскошной вилле Фредрика в Юрхольме? А когда Энни наконец поняла, чем занимается Фредрик, чем зарабатывает на жизнь, было уже поздно. У них были общие друзья, общий дом. У Энни было его кольцо на пальце — и не было работы, чтобы содержать себя, поскольку Фредрик не хотел, чтобы она работала. Но самое ужасное в том, что правда о его занятиях не стала для нее шоком. Энни быстро смирилась с тем, что он принадлежит к верхним слоям криминального мира и что всю грязную работу за него делают другие. К тому же это придавало остроты их отношениям. Она испытывала прилив адреналина, когда представляла, чем он занят по ночам. Разумеется, никто больше ничего не знал. Официально Фредрик занимался импортом вина. Его фирма приносила небольшой доход. У него имелся свой виноградник в Тоскане, и Фредрик планировал запустить вино под собственной маркой. Все это составляло прекрасное алиби. Порой Энни приходилось сидеть за столом за ужином с аристократами и успешными бизнесменами и удивляться тому, как легко они становились жертвами обаяния Фредрика. У них не возникало никаких сомнений в том, что свои огромные деньги он заработал сам — честным путем. Но, видимо, они верили в то, во что хотели верить. Как и сама Энни.

Все изменилось с появлением Сэма. Фредрик очень хотел сына. Это он настоял на том, чтобы они завели ребенка. Сама Энни сомневалась, что это хорошая идея. Ей до сих пор было стыдно за то, что она боялась испортить фигуру и не хотела жертвовать трехчасовыми ланчами с подружками и шопингом. Но Фредрик был непреклонен, и Энни неохотно согласилась. Но в ту же секунду, когда акушерка протянула ей Сэма, вся жизнь Энни перевернулась. Фредрик получил своего долгожданного сына, но потерял свое главное место в ее жизни. Это его, разумеется, не устраивало. Он начал безумно ревновать ее к сыну. Запретил жене кормить его грудью. Нанял няню, чтобы та ухаживала за Сэмом. Но Энни крепко стояла на своем. Елене она поручила стирку и уборку, а сама все время проводила в детской с Сэмом. Ничто не могло разлучить ее с малышом. И если раньше Энни не знала, куда себя деть, то теперь она обрела уверенность в себе и в своей роли в этой жизни — в качестве матери Сэма.

В ту же секунду, как у нее появился ребенок, Фредрик резко переменился. Если раньше Фредрик мог поднять на нее руку только навеселе или под кайфом и все дело ограничивалось парой синяков и разбитым носом, то теперь ее жизнь превратилась в ад. От этих воспоминаний к глазам подступили слезы. Руки дрожали так, что кофе пролился на брюки. Энни моргнула, смахивая слезы. Кровь. Сколько было крови… Воспоминания перемешались в голове, как негативы, наложенные один на другой. Фредрик пугал ее, доводил до отчаяния…

Энни резко вскочила. Ей нужно было быть с Сэмом. Она ему необходима.

— Сегодня воистину трагический день. — Эрлинг, стоявший во главе стола в конференц-зале, серьезным взглядом обвел всех собравшихся.

— Как это могло случиться? — Секретарша Гунилла Щелин с мокрыми от слез щеками высморкалась в платок. — Полиция ничего толком не объяснила, но, похоже, он стал жертвой преступления.

— Его убили? — спросил Уно Брурссон, откидываясь на спинку стула. Рукава его фланелевой рубахи были, по обыкновению, закатаны.