Эскапизм - Всеволод Фабричный

Всеволод Фабричный

ЭСКАПИЗМ

Здравствуй, человек, который решил взглянуть на нижесходящий поток этих букв. Я не знаю, как и с чего начать. Хотел сперва написать десяток отдельных рассказов, но потом передумал и решил скомбинировать их, и пусть они плавно (по крайней мере, для меня) переходят один в другой. Каждое наименование нового рассказа я буду выделять жирным шрифтом.

У меня сейчас минутка самоэкзорсизма — я сижу на стуле и мне нельзя пить. Пот стекает по тощим рукам, голова трясется, и все вокруг кажется темнее обычного. Я пил утром и поэтому вечером мне нельзя… Если я буду пить вечером — так недалеко и до калоприемника и выпускания через трубку скопившейся в животе жидкости. Таким образом, во время написания этих строк живущие во мне демоны моей алкожажды изгоняются и, скрежеща, перепрыгивают на монитор, сливаясь с чернотой букв. Извечное облегчение: если нельзя пить — пиши о том, что ты (прекрасный и очищенный от обязательств перед любящими) пьешь как будто бы взбесился и, возможно, завтрашнего рассвета тебе уже не видать.

Мы вчера разговаривали с матерью; она спросила меня, почему мне нужно поглощать огромное количество грязных мерзостей (в литературе, например), и я ответил:

Потому что у добра и уюта есть предел, а у мерзостей и хаоса его нет. Невозможно написать книгу, где доброта и какие–либо приятные вещи будут возрастать с каждой страницей. Рано или поздно это перерастет в слащавую пародию и ты поймешь: доброта здесь больше не живет. Она переродилась в сахар, и с минуты на минуту на нее сядут мухи. А если ты пишешь книгу о зле, извращениях, грязи ненависти и страхе — тут, если ты не трус, не будет тормозов. На любую гадость всегда найдется еще более крупногабаритная гадость, которая заставит твое мерцающее сердце заколотиться быстрее. Зло бездонно, а у доброты есть (хотя и глубокое) дно. Насколько оно глубокое — затрудняюсь ответить.

Однако, успокаивает то, что через какое–то время я все–таки стану богатым питательными веществами торфом и полезным удобрением, и вся эта театральная суета захлопнется как крышка унитаза. Все смоется, пойдет по трубам — и тогда уже все: Я смеюсь, а вы продолжаете делать умеренное добро и беспредельные пакости. А мне больше ничего делать не надо. И еще (тайное желание) хотелось бы, чтобы после меня сразу произошел всемирный потоп библейских или хотя бы полубиблейских масштабов.

А сейчас, сидя на своем стуле и биологически живой — я хочу пить до смерти!

Меня останавливают любящие меня люди, и я не умираю. Я лечусь и пытаюсь быть более–менее трезвым. Но каждую минуту хочется, чтобы было так: я просыпаюсь утром в холодном поту и вдруг двери моей комнаты распахиваются, раздается щебетание невиданных птиц, в комнату врываются мои родители и мои доктора и еще какие–то неизвестные, но веселые люди, они подходят/подлетают ко мне и радостно, кричат брызгая мне на пододеяльник слюной:

«Сева! Теперь тебе можно пить до смерти. Мы узнали: это полезно. Ученые в атомных лабораториях на берегу ртутных рек долго рассчитывали, примеряли все «за» и «против» и решили, что тебе это можно! Пей, Сева, до смерти!

Это СОВСЕМ НЕ СТРАШНО

Я кричу: «Правда???» Вскакиваю с кровати и начинаю приготовления. А они испаряются, но не материально, а духовно, потому что с этого момента мне нужен покой и я отключаю на своих глазах способность кого–либо видеть.

Еду в магазин. Чтобы умереть на дому от пьянства, нужно потратить много денег. Нужно основательно подготовиться. Раньше, когда я вел машину, я часто думал, что хорошо бы кого–нибудь ради интереса задавить (ночью) и несколько раз переехать, и пусть во тьме бешено мелькают алые от крови шины, но я, разумеется, никого никогда не давил, потому что всегда оставался нерешительным трусишкой со злобными, никогда не осуществляющимися намерениями. Ну…этот геморрой всегда будет кровить, так что наплевать, а сейчас давить никого уже и так нет смысла.

Когда тебе не разрешают пить — твой алкоголизм начинает делать особенно подлые вещи с твоим огорченным сознанием. Подлости периодически проявляются, как ураганная сыпь. Просто диву даешься на свою мерзость. Например, думаешь: «Вот… нельзя мне сегодня напиться, но если бы вдруг внезапно умер (вставьте любимого родственника или друга), то создалась бы ужасная суматоха и у меня был бы повод хорошенько дернуть». Такие мысли медленно убивают. Обезноживают. Начинаешь бояться жизни и того, что может приключиться дальше. Одеваешься, едешь в магазин, чтобы купить много–много вина и наконец–то умереть от него дома. Да и, к слову: окружающая среда и люди вокруг тебя тоже не особо подстегивают к жизни. Скорее к смерти. Они смогли, а я нет. Наказать никого не в состоянии (причмокивающий каннибализм, кипяток на голову, лезвие вдоль уретры) и поэтому смываюсь.

Размеры моей страны и небольшая численность ее населения позволяют мне часто находиться вне людей, ну, допустим гулять по болотистым полям возле гор так, чтобы в пятикилометровом радиусе не было ни души, но (о, зажравшийся иммигрант!) мне это не помогает. Люди все равно остаются у тебя в голове и их не выдует никакой ветер со снежных вершин.

Что мне в первую очередь надо купить в магазине? Опилок. Много опилок. Когда я буду умирать в свое девственной комнатке — я не буду ходить в туалет. Точнее я буду ходить в туалет, но в стенном шкафу на гору хорошо абсорбирующих жидкости опилок. И блевать тоже буду там. Видите, как я решил вас напугать? Хватитесь — а меня уже и нету! Я из комнаты не выхожу.

Так. С туалетом решено. Теперь с питанием. Я никогда не любил еду, а теперь она мне вообще не нужна, но все–таки я куплю десять пачек сухариков, чтобы заедать ими выпивку и не пугать преждевременно остолбеневший организм.

Питьевая вода… Можно купить на всякий случай несколько больших бутылок.

Сигареты? Обязательно! Закуривать я собираюсь постоянно и к тому же такое частое закуривание может немножко приблизить кончину.

Отступление: я не собираюсь умирать в плохом настроении, как можно было бы подумать. О, нет! Я точно знаю, что мне будет в первый раз в жизни легко и весело на душе. Я наконец воспарю. Я понимаю, что это нытье действует на нервы. Желание постоянного внимания и недостаток порок ремнем в детстве — вот все мои беды. Но скоро я перестану жаловаться. И даже не «cкоро», а именно сейчас, когда я переступлю заветные врата ликерного магазина.

Что я куплю, чтобы себя угробить? И вообще: в какой срок я себя уничтожу, сидючи в комнате, слушая музыку и распивая винные напитки без устали? Две недели? Здоровье очень слабое. Наверное, две. А может быть, два дня. А если передозировка? Два часа?

В любом случае, я куплю: три бутылки водки, три бутылки виски, одну бутылку рома (деньги рассчитаны), три больших бутыля шерри, нет — четыре! И сорок восемь банок пива. И еще можно пристегнуть сидр: три двухлитровые бутылки. Вина не надо. Все только самое дешевое. Ну, можно бутылку бакарди.

Да… на две недели тут не хватит, так что лучше бы уложиться в три дня. И… чуть не забыл: на всякий лихой случай будет куплена еще одна крупная бутылка водки, которая будет как капсула с ядом в пломбе у шпиона. Если я не смогу умереть от всего того, что я купил — я приму сильное противорвотное лекарство, которое дают несчастным людям перенесшим операцию на желудке (у меня есть такое), выпью эту бутылку залпом, запью десятком снотворных и лягу лицом вниз между двух подушек так, чтобы воздуха хватало только если я буду сильно вдыхать (то есть только тогда, когда я буду еще бодрствовать). Если меня и это не прикончит, я выскочу на улицу голым, закричу что–нибудь великое, лизну лицо прохожего своим сухим, горячим языком, подниму ногу, как гончая и прысну на него темной мочой, но потом припадок пройдет, я сойду с ума (или поумнею?) и полностью перестроюсь: заведу семью, начну зарабатывать немыслимые теперь деньги, стану унижать подчиненных и лобызать задние ворота вышестоящих, буду на цыпочках изменять жене и сердито горевать по поводу детей, буду ебать и сосать и копить и подкапливать и подмахивать и опасливо подумывать о коттедже на берегу залива и вообще — забуду все, что было на свете до моего пробуждения на неубившей меня подушке. Короче, я стану гнидой, которая хочет доползти до головы, но вынуждена оставаться подмышками. Средний человек.

Но надеюсь — этого не случиться. Я уже приехал домой и разгрузил все свои покупки. Торжественный момент! Внимание! Дверь моей комнаты закрывается навсегда. Постелен слой опилок в стенном шкафу, бутылки выстроились на полу как солдаты и каждый отдает мне честь. Я закрываю окно, я включаю специально подготовленную для этого торжественнейшего случая музыку (колонка для I-pod, сам I-pod и пятьсот специально выбранных любимых песен, которые будут играть в режиме «random» день и ночь.