Рассказы - Николай Внуков

Внуков Николай

Рассказы

Когда я был таким же, как вы, мне казалось, что взрослые — самые счастливые люди на свете.

Они могут ходить, куда захотят, ложиться спать хоть под самое утро, заниматься, чем заблагорассудится. И никто им не скажет: «Не трогайте! Эта штука может взорваться и выбить глаза!» — или еще что-нибудь в том же роде. Наоборот, взрослые всегда одергивают ребят и ругают их почем зря, потому что взрослые — хозяева жизни. У них в руках все.

И вот я стал взрослым. Я конструировал специальные радиоустройства, возился с мощными усилителями и генераторами и думал о том, что взрослые не такие уж счастливые люди, как мне казалось раньше. Потому что взрослые не могут многое, очень многое из того, что могут четырнадцатилетние мальчишки и девчонки.

Например, мне уже никогда не доведется в первый раз в жизни прочитать «Тома Сойера», или пробежать босиком по горячей дорожной пыли, гоня перед собой проволочной вилкой чугунное колесо, или подраться, а потом на долгие годы подружиться с замечательным парнем Борькой Линевским.

И мне уже никогда не придется стать моряком, или космонавтом, или пилотом гиперзвукового самолета, потому что я давно выбрал свою дорогу и с нее уже невозможно свернуть в сторону.

Да и в то время, когда я был мальчишкой, слова «космонавт» и «гиперзвуковой» встречались только в научно-фантастических книжках. Не то что сейчас, когда людям удалось осмотреть поверхность Луны и забросить вымпел с гербом нашей Родины на Венеру.

Вот почему я иногда завидую вам. Но не особенно. Потому что у меня есть чудесная машина времени, которая может унести меня на миллион лет в будущее, или к первобытным людям в прошлое, или перебросить на любую планету Солнечной системы. Или, если я захочу, я могу мгновенно перенестись в то славное время детства, когда Юрка Блин, мой закадычный приятель, вызывал меня осторожным свистом из дому и мы с ним тайком бежали на речку или в парк. Кстати, вам приходилось когда-нибудь купаться ночью? Это так здорово, что и не расскажешь...

Так вот, при помощи этой машины, или, вернее, машинки, которую можно купить в магазине канцелярских товаров, да еще фантазии, которой у меня с детства было более чем достаточно, я снова могу стать мальчишкой, и побегать босиком, и искупаться ночью в нашей речке, и поспорить с Юркой насчет того, какие звери живут на Марсе. Это — пишущая машинка. Вот она стоит передо мной на столе, готовая к далекому путешествию, сверкающая пластмассой и хромировкой. Где бы мы с ней ни были, она меня еще ни разу не подводила.

Я заправляю в нее лист чистой бумаги, нажимаю на клавиши и...

ДАВАЙТЕ ПОЗНАКОМИМСЯ

Меня зовут Колькой. В классе я сижу за третьей партой в среднем ряду. Мне не повезло, когда нас рассаживали. Лучшие места — у окна. Когда становится скучно, выглянешь, и видно весь школьный двор, кусты акации вдоль забора, а за забором — кусочек улицы с прохожими и пробегающие мимо автомашины. Тысячу раз все это видел, но смотреть все равно интересно. А со среднего ряда не видно ничего, кроме учительницы, черной доски да двери в коридор. Тоска...

Сзади меня сидит Орька Кириков. Полное Орькино имя — Орион. Он говорит, что мать назвала его так в честь созвездия на небе. Не знаю, есть ли созвездие с таким названием на небе, потому что мы этого еще не проходили, но что Орька умеет врать, это в классе известно всем. Впрочем, мне нравится, когда Орька врет. У него это получается лучше, чем когда он говорит правду.

Волосы у Орьки светлые, как пшеничная солома, нос длинный, острый, и хотя Орька чуть ли не на голову выше меня, я беру его на одну левую, он не особенно сильный. Зато он умеет выдумывать такие штуки, которые мне, хоть тресни, не выдумать. Нам частенько попадает от Татьяны Михайловны, классного руководителя, за невнимание. Но это неправда, что мы невнимательны. Просто мы натренировались разговаривать и одновременно слушать урок. Разговариваем мы с Орькой одними губами — нам понятно, а кругом ничего не слышно.

Сколько раз Татьяна Михайловна пыталась поймать нас на разговорах и неожиданно вызывала к доске то меня, то Орьку. Но мы всегда слово в слово повторяли то, что она рассказывала. Все-таки однажды она взяла у нас дневники и написала в графе замечаний одно и то же Орьке и мне:

«Хорошие способности при посредственной дисциплине».

Потом я всегда с гордостью открывал дневник на этой странице.

Мне нравилось, что у меня хорошие способности при посредственной дисциплине.

Это значило, что при отличной дисциплине мы с Орькой были бы гениями.

На первой парте у самого окна сидит Николайчик. Это у него такая фамилия. Зовут его Славкой. В нашем классе он самый маленький. Ему на перемене можно подставить ножку или прилепить на спину бумажку с какой-нибудь обидной надписью — он никогда, не разозлится, только удивленно посмотрит на обидчика и заморгает глазами. Поэтому мы никогда не подставляем ему ножек и не прилепляем на спину бумажек. А если кто-нибудь начинает его задирать, мы с Орькой сразу же оказываемся рядом. Пусть тронут, попробуют. Николайчик замечательно играет в шахматы. Еще никому в школе не удавалось его обыграть. Он проигрывает только перворазрядникам в городском шахматном клубе.

У Николайчика нет матери, он живет вместе со своей сестрой в новом доме возле железнодорожного переезда. Сестру зовут Ольгой. Она всегда улыбается и угощает нас пирожками с яблоками и малиновым вареньем.

Самый сильный в нашей компании — Юрка Блинов. Он может двенадцать раз без передышки подтянуться на турнике, а потом еще провернуть «солнышко». Однажды Юрка проплыл под водой через все озеро в парке. Он разговаривает мало, как вообще все сильные люди, на уроках внимательно слушает учителей, но отметки, кроме физкультуры, получает не особенно хорошие. Зато никто в школе, кроме него, не ходит зимой в распахнутой куртке, без шапки и без шарфа. Весь наш класс Юрка берет на одну левую.

Сзади, на самой «камчатке», сидит Тошка Федоров, по прозвищу Дятел. Сначала прозвище было Изобретатель, но это было длинно и неудобно, поэтому мальчишки, особенно во время футбола, кричали: «Эй, татель, пасуй сюда!» Потом «татель» как-то само собой превратилось в «дятел», да так и осталось.

В нашем классе Тошка считается чудаком, иногда даже опасным, потому что все свои мечты он старается сразу же претворить в жизнь. Однажды он, посмотрев фильм «Плата за страх», попытался взорвать пузырек нитроглицерина, который его мать принимала от какой-то сердечной болезни. К счастью, нитроглицерин был, видимо, не такой, как в кино, иначе о Тошке нечего было бы рассказывать.

Мы живем на Кавказе. Наш город стиснут горами с трех сторон. Город охвачен подковой из гор. Сразу за речкой горы зеленые и низкие, заросшие кривыми дикими яблонями, дикой хурмой и тёрном. Называются эти горы Просвирный курган и Кизиловка. Здесь в лощинах всегда прохладно, стоит легкая тишина и водятся кабаны и змеи.

За этими, низкими и зелеными, поднимаются другие горы, серые, крутые, будто высеченные из громадных камней. На них ничего не растет, ни травинки, ни кустика. Там гуляют большие ветры и хозяйничают орлы. Интересно смотреть, как орел, снявшись с какого-нибудь голого камня, широкими медленными кругами поднимается вверх, ни разу не взмахнув крыльями и только пошевеливая черными, похожими на пальцы перьями на их концах. Он может ходить кругами в густом голубом небе несколько часов, а потом вдруг, сложив крылья, черным камнем упасть с высоты вниз, на землю, и сразу же снова подняться, держа в лапах суслика или полевую мышь.

А над этими, серыми, громоздятся ввысь еще одни горы, белые, с фиолетовыми и синими тенями, похожие на свалившиеся на землю и расколовшиеся облака. Это внуки старика Эльбруса. Их так и называют — Эльбрусята. Наша школа стоит так, что из окон коридора видна вся горная цепь. Утром снег на Эльбрусятах всегда розовый, в полдень ослепительно белый, а вечером голубой, постепенно синеющий. Самого Эльбруса из нашего города не видно.

Есть у нас в городе улица Ленина — это главная — и есть улица Подгорная, которая спускается к самой реке. Есть у нас парк, который постепенно переходит в лес, и еще у нас есть озера, в которых водятся пескари и плотва. Они очень мелкие, меньше пальца, и мы их не ловим, этим занимается малышня. А мы в шестом — и у нас много других интересных дел.

В парке две танцплощадки: ближняя, недалеко от входа, и дальняя, в конце, над озером. По вечерам там тяжело бухают оркестры, горят разноцветные фонари и шаркают ноги танцующих. На танцплощадки мы тоже не ходим. Во-первых, никто из нас не умеет как следует танцевать, а во-вторых, какой интерес тереться несколько часов в тесной толпе, хотя бы и под веселую музыку?

Летом у нас короткие сумерки. Зайдет солнце, и почти сразу на город наваливается черная бархатная тьма. Она, как медведь, подминает под себя горы, дома и сады. Освещена только главная улица. Там гуляют парни и девушки. А в соседних тупичках и переулках могильная темень. Окна домов наглухо закрыты ставнями, сонными голосами перелаиваются собаки, да иногда режущим, закладывающим уши свистом перебрасываются между собой мальчишки.