Вокруг Света 1993 №01 - Журнал «Вокруг Света»

Феерия парусов

Эти снимки парусных судов со старта гранд-регаты «Колумб-500» в Генуе принес в редакцию фотограф Юрий Масляев. Мы разложили на столе множество слайдов и долго любовались на яхты и шхуны, на их паруса, развернутые, словно крылья бабочек, и вспоминали начало длительного плавания лодий «Веры», «Надежды», «Любви», которые тоже участвовали в старте колумбиады.

Началось это путешествие в июле 1991 года, когда петрозаводские лодьи фирмы «Карелия-Тамп» отбыли из Мариуполя, пересекли в свежий ветер Азовское море, прошли и испытание штормом в Черном и, войдя в Босфор, ошвартовались у причалов одного из богатейших яхт-клубов Стамбула. Здесь мы впервые увидели парусники со всего света. А потом были швартовки в гаванях десятков средиземноморских островов, Пирея, Неаполя, Ливорно, Генуи, и всюду мы со своих незатейливых поморских лодий, где спасались от зноя и дождя под брезентовым навесом, восхищенно смотрели на множество разнообразных моделей парусных судов. Поражало все: изящные обводы их корпусов, техника швартовки, трапы и якоря, вся корабельная оснастка и, конечно, загорелые ребята в классной униформе — команды парусников.

И все же эти яхты, старые и новые, показались мне слишком хрупкими, совсем беззащитными перед натиском циклонов и ударов океанских валов.

Я, не моряк и не яхтсмен, увлеченный романтикой алых парусов, однажды решился пересечь Атлантику на старой голландской шхуне «Те Вега» — «Прекрасная звезда», — построенной более полувека назад на заводе Крупна.

С трепетом я разглядывал надпись на картушке компаса, где значилась датская фирма «Ивер С.Вэлбах и К°», основанная аж в 1755 году. Как музыка до сих пор звучат в ушах названия парусов: грот, фок, стаксель, кливер.

Но главным была работа, железный график вахт, прерываемый часами тяжелого сна. Вахту хорошо начинать впередсмотрящим, когда горизонт поутру теряется в нежной дымке и морская гладь светится легкой голубизной от плавающего в облаках солнца. На мостике за штурвалом я любил стоять в любую погоду, даже когда ветер «бросает камни в паруса». В какой-то неуловимый момент наступает знакомое каждому рулевому состояние полной слитности со штурвалом, со шхуной, со скрипом снастей и хлопаньем парусины. Поймай ветер — и тугие, крутогрудые паруса легко несут судно вперед, птицей летит оно по воде, чуть не черпая бортом пенящиеся гребни волн.

Но вся поэзия пропадает, когда начинается шторм. Шхуна то на миг застывает на гребне волны, то ухает вниз, то карабкается снова на встречную волну. Временами она совсем ложится на левый борт, вздрагивая всем корпусом под ударами волн, и тогда штурвал наваливается на грудь, и тут уж не до правильного курса, а молишь Бога, чтобы удержаться на ногах...

Испытав такое, не каждый вновь решится под парусами отправиться через океан.

Но вот около двух сотен красивейших яхт, собравшихся в Генуе, не раздумывая, ринулись в просторы Атлантики, чтобы завоевать почетный приз регаты — серебряные копии каравелл Колумба.

Это была тяжелая гонка, особенно сурово встретил парусники Бермудский треугольник. Свирепый ветер, многометровые волны шутя раскидали яхты по морским просторам. Зазвучал SOS на всех частотах: затонула польская яхта с командой. Весьма крепко досталось и одесской яхте «Маэстро», не уступавшей ранее на чемпионате мира лидерам крейсерских гонок.

О могучем натиске многобалльного урагана можно судить хотя бы по такому факту: не выдержала напора крепчайшая мачта яхты, сделанная из металла, идущего на космические корабли,— она лопнула в двух местах. А люди устояли, привели полузатопленную яхту в Нью-Йорк. Своим ходом. Но на этом не кончилась эпопея «Маэстро». Предприняв невероятные усилия, ребята достали доллары, отремонтировали яхту и, опоздав со стартом на несколько дней, пересекли Атлантику и пришли победителями в Ливерпуль.

Вот такая история случилась во время регаты «Колумб-500», начавшейся в безмятежной гавани Генуи. Вот какая крепость таится в обманчивой хрупкости деревянных судов, белоснежные паруса которых так безмятежно красны на этих снимках.

В. Лебедев, участник плавания на лодьях «Вера», «Надежда», «Любовь»

Байумба хупи — медвежья смерть

…Трэк — тррэк — трэк,— разносятся, перекрывая шум толпы и хрипловатое пение, удары деревянных палок по бревну.

Оструганный ствол лиственницы с изображением головы медведя на конце подвешен, как качели, на скрещенных столбах. По нему-то, словно в барабан, и ударяют ритмично, короткими палками скуластые ульчские женщины. А перед ними, выряженные в яркие платья, танцуют на снегу женщины с длинными посохами. Подобно змее, извивается их ряд. Смотреть бы не оторваться, но людей, как магнитом, перетягивает на арачу.

Два столба врыты в землю. На них накидывают цепь, и медведь, сидящий на снегу посередине, сопротивляясь, беспомощно суча лапами, рыча, вынужден встать. Крепко держат цепь за концы по два мужичка в ульчских шлемах и расшитых кафтанах. А напротив медведя появился стрелок. В штанах из рыбьей кожи, вышитых рукавицах, с луком и стрелами. Как на сцене. Смущенно натягивает тетиву, с улыбкой озирается по сторонам, спрашивая совета. Медведь недоволен, рвется, ему дают опуститься, он садится в снег. Нет, все это не спектакль. Вот-вот должен прогрохотать выстрел: древний обряд свершится, всем это известно, как и совершался он в этих местах много лет назад...

В Булаву, старинное ульчское село, что стоит в нижнем течении Амура на правом высоком берегу, я попал по приглашению Евдокии Александровны Гаер, известной защитницы малочисленных народов Приамурья. Позвонив в редакцию, она рассказала, что в Булаве состоится праздник медведя. Этот традиционный ульчский праздник был напрочь позабыт в советское время и вот многие десятилетия спустя заново возрождался. Интересно будет, обещала Гаер, в недавнем прошлом коренная жительница этих мест. «Сама бы поехала, — погоревала Евдокия Александровна,— да дела требуют оставаться в Москве».

Я загорелся. Не выяснив сути, поймавшись на радостном слове «праздник», дал согласие ехать. Тревожило меня поначалу лишь то, что до начала праздника оставалось два дня, успеть бы...

«Так вы, верно, едете, чтобы не дать в обиду медведя?»— услышал я от девушек в бухгалтерии, куда пришел оформлять командировку. Тут только и узнал наконец, на какое представление еду. Оказалось, газеты уже взяли под прицел зверя, сидящего в железной клетке в Булаве. Жадные до сенсаций, они сообщали, что медведь, подметив необычное стечение народа, забеспокоился, перестал спать и есть. Естественно, что у людей, воспитанных на уважении ко всему живому и никогда не бравших в руки ружье, рождалось возмущение и жалость. А тут еще, будто начитавшись наших газет, всемирное телевидение «Ай-ти-эн» подпустило слезу: показало в своей информационной программе репортаж о незавидной участи лесных бродяг.

В Европе бурых медведей осталось лишь несколько штук. В Сибири и на Дальнем Востоке они еще водятся, но теперь с удесятеренной силой за них взялись браконьеры, сбывающие в страны Востока медвежью желчь. Медвежат, которых отлавливают для цирков, оказывается, прежде чем выпустить на сцену, заставляют танцевать на раскаленном железе. Но более всего медведям достается в зоопарках Японии.

Природой созданных проводить жизнь в одиночестве, зверей этих там поселяют в большом общественном загоне, что при раздаче пищи вызывает нередко кровавые драки. Япония в моем представлении была страной высокой культуры, и, пожалуй, не увидев своими глазами кадры, где медведи дерутся, а зрители сверху с интересом наблюдают, я бы в это не поверил. Жалко, конечно, было несчастных бурых медведей, превращаемых в гладиаторов. И отношение к ним у меня не переменилось даже после того, как, будучи уже в Хабаровске, узнал, что месяцем ранее неподалеку от Булавы бурый медведь насмерть задрал милиционера, выехавшего в тайгу поохотиться. Может, как раз и задрал потому, что браконьеры не стали давать зверям покоя. А в Булаве собирались прикончить, считай, ручного, домашнего медведя, взятого из берлоги медвежонком, выращенного в селе...

Узнав все это, я уже корил себя за торопливое согласие ехать, однако передумывать, возвращаться с полпути было не в моих правилах. За двое суток, себе на удивление, я успел перемахнуть на другой конец страны, пролететь над заснеженным Амуром, сесть в отъезжавшую из Мариинска машину и в час начала «байумба хупи» выйти перед воротами новенького, только что выстроенного ульчского этнографического музея.