Подарок к юбилею - Эрнест Хорнунг

Золотая комната Британского музея известна, наверное, любому, особенно путешествующим иностранцам. Но я, коренной житель Лондона, никогда и не слышал о ней, пока Раффлс как бы между прочим не предложил туда заглянуть.

— Чем старше я становлюсь, Кролик, тем меньше меня интересуют твои, как ты их называешь, драгоценные камни. Что-то не помню, чтобы они когда-либо приносили хоть половину своей рыночной стоимости в фунтах стерлингов. Ну, вскрыли мы с тобой наш первый сейф, ты и не видел ничего — стоял с закрытыми глазами. Украли на тысячу фунтов, а сколько сотен получили? Ничуть не лучше было с ардагскими изумрудами, а уж с ожерельем леди Мелроуз совсем плохо, однако последнее наше дельце меня просто доконало! Всего одна сотня фунтов за товар, который стоит больше четырех, да еще тридцать пять фунтов отдали просто так, потому что за кольцо, которое я купил, оплатив, как дурак, наличными, я получил только десятку. Да пусть меня застрелят, если я еще раз когда-нибудь притронусь к бриллианту! Пусть он будет хоть Кохинор[1], эти огромные камни слишком хорошо известны, а резать их — значит уменьшать стоимость камней в геометрической прогрессии. Ну и, кроме того, опять эти барыги-скупщики, с ними я завязал, хватит. Ты говоришь об издателях, редакторах. Варавва[2] у Марло не был ни редактором, ни издателем, он был самым настоящим, прожженным скупщиком краденого, представителем подпольного воровского притона. Нам просто нужно организовать что-то вроде официально зарегистрированной артели воров, которую возглавил бы какой-нибудь старый фальшивомонетчик, радеющий за общее дело и взявший бы на себя всю коммерческую сторону.

Все это Раффлс пробормотал торопливо, с трудом, боюсь, не из опаски спугнуть проснувшееся во мне желание вернуться к прежней профессии, а потому, что мы, измученные июньской жарой, просидевшие в квартирке целый день, наконец-то в полночь поднимались на крышу дома немного проветриться. Над головой сияли звезды, внизу — огни Лондона, во рту у Раффлса попыхивала сигарета единственной любимой им старой марки. Я накануне тайком послал за коробкой таких сигарет, они прибыли как раз вечером, и вот — первым результатом была эта тирада. Я позволил себе опустить кое-что из его презрительных замечаний по причине их явно недостаточной обоснованности.

— И как же ты собираешься сплавлять свое золото? — спросил я по ходу дела.

— Да ничего нет легче, милый Кролик.

— А твоя эта Золотая комната, она что, так и набита золотыми монетами?

Раффлс только ухмыльнулся в ответ на мою насмешку.

— Да нет, Кролик, оно там в основном в старинных украшениях, и их ценность к делу не относится. Но золото есть золото во все времена: от Финикии до Клондайка; и если бы нам удалось очистить эту комнату, мы бы весьма неплохо заработали в конечном итоге.

— Как?

— Я бы переплавил золото в слиток и, не мешкая, ввез бы его на родину из США.

— А потом?

— Заставил бы Английский банк оплатить стоимость слитка в твердой валюте. Да и ты мог бы сделать то же самое.

Разумеется, поэтому я и помалкивал, оставаясь в роли отрицательно настроенного оппонента, придерживающего свое мнение при себе. Мы тихо, как кошки, босиком разгуливали по прохладной черной плоской крыше.

— А как ты надеешься вынести столько золота, — спросил я наконец, — чтобы действительно все окупилось?

— Вот это уже серьезно! — с чувством произнес Раффлс. — Поэтому предлагаю пока только отправиться на разведку, только посмотреть, что там есть. Может, найдем местечко, где можно спрятаться на ночь, боюсь, это для нас единственный шанс.

— Ты там был когда-нибудь раньше?

— Нет, по крайней мере с тех пор, как они приобрели один стоящий предмет, который легко унести и который, как я понимаю, должен быть там выставлен. Я как-то читал о нем; не помню где, но точно знаю, что это большая золотая чаша стоимостью в несколько тысяч. Несколько очень бессовестно богатых людей собрались вместе и подарили стране эту чашу, а два просто бессовестных типа намерены заполучить ее для себя. Кролик, мы ведь можем сходить и взглянуть на нее, как ты думаешь?

Думаю?! Я схватил его за рукав.

— Когда? Когда? — затараторил я.

— Чем скорее, тем лучше, пока дорогой Теобальд не вернулся из свадебного путешествия.

Наш специалист по медицине неделю назад женился, его не было в городе, и, к счастью, никто из коллег не заменял его — по крайней мере в той существенной части его практики, которую составлял Раффлс. Мы прекрасно понимали, почему, по мнению доктора Теобальда, такое решение было бы совершенно неприемлемым. Я, со своей стороны, ежедневно отправлял ему скучнейшие отчеты, а также телеграммы — утром и вечером, — в оттачивании текста которых немалое участие принимал и Раффлс.

— Ну так когда же, когда? — Я, кажется, уже повторялся.

— Завтра, если хочешь.

— Только посмотреть?

Остальное меня не смущало.

— Конечно, Кролик. Семь раз отмерь, а один…

— Хорошо, — вздохнул я. — Но уж завтра точно!

Именно завтра все и произошло.

Вечером я встретил привратника, и думаю, мне вполне удалось за одну дополнительную монету английского королевства купить его абсолютную лояльность. Мой рассказ, который, правда, сочинил Раффлс, был вполне правдоподобен. Моему больному джентльмену, мистеру Мэтьюрину (не забыть бы, как его зовут), явно нужен свежий воздух. Доктор Теобальд ему этого никак не позволяет. Больной извел меня своими просьбами хоть на денек съездить за город, пока стоит великолепная погода. Я сам совершенно убежден, что от такого эксперимента никакого вреда не будет. Не согласится ли привратник любезно помочь мне в этом невинном и даже похвальном предприятии? Он колебался. Я вытащил полсоверена. И дело было решено. На следующее утро в половине девятого — пока еще было не жарко — мы с Раффлсом отправились в Кью-Гарденз[3] в нанятом ландо, которое должно было вернуться за нами в полдень и подождать, пока мы не соберемся обратно. Привратник помог мне снести вниз моего подопечного в инвалидном кресле, взятом по этому случаю напрокат (как и ландо) в «Хэрродзе»[4].

Мы вошли в сад чуть позже девяти, и уже в половине десятого наш больной был хорош — повиснув у меня на руке, он нетвердо направился к выходу. Мы взяли кеб, оставили записку для кучера ландо, вовремя успели на поезд в сторону Бейкер-стрит, взяли еше раз кеб — и вот мы уже в Британском музее, всего через десять минут после его открытия.

На этот раз мы ничем не отличались от других оживленных посетителей. Это был один из тех прекрасных дней, запомнившихся многим, кто был тогда в городе. Приближалось шестидесятилетие царствования королевы Виктории, бриллиантовый юбилей, ради которого, похоже, установилась великолепная погода. Раффлс, правда, заявил, что жара стоит как в Италии и Австралии, вместе взятых, и действительно, летние ночи были слишком коротки, чтобы охладить эти океаны асфальта и дерева и континенты кирпича и известки. В тени покрытых сажей колонн Британского музея ворковали голуби, а доблестная стража выглядела не такой уж и доблестной — казалось, что украшавшие их медали были для них тяжеловаты.

— Вот эта комната. — Раффлс ткнул пальцем в путеводитель, который мы купили за два пенни и теперь изучали, усевшись на ближайшую скамью. — Номер сорок три, вверх по лестнице и сразу направо. Пошли, Кролик!

И он молча повел меня, методически отмеривая шаги. Я никак не мог понять, для чего он это делает, пока мы не дошли до коридора, ведущего в Золотую комнату.

— Отсюда до улицы сто тридцать девять ярдов, — Раффлс обернулся ко мне, — не считая лестницы. Я думаю, мы бы их пробежали за двадцать секунд, но тогда нам пришлось бы перелезать через ворота. Нет, Кролик, запомни: нравится тебе это или нет, но к выходу надо идти медленно, не торопясь.

— Так ведь ты, кажется, говорил что-то о том, чтобы спрятаться на ночь?..

— Ты прав — на всю ночь. И на следующий день, после того как дело будет сделано, спокойно выйти, смешавшись с толпой посетителей.

— Как! С золотом в карманах?

— Не только в карманах, но и в ботинках, и в рукавах, и в брючинах. Это уж ты оставь мне, Кролик, и посмотрим, что ты скажешь, когда примеришь две пары брюк, сшитых вместе понизу! Сегодня только предварительная рекогносцировка. Ну, вот мы и пришли.

Не мое дело описывать так называемую Золотую комнату, но меня она разочаровала. Стеклянные витрины, которые заполняют ее вдоль и поперек, возможно, хранят уникальные образцы искусства золотых дел мастеров тех времен и стран, о которых мы все достаточно много слышали в курсе нашего классического образования, но с профессиональной точки зрения я бы предпочел ограбить скорее одну-единственную витрину где-нибудь в районе Уэст-Энда, чем коллекцию этих трофеев из Древней Греции и Этрурии. Золото в них, может, и не очень мягкое, но на вид так и кажется, что не составит особого труда откусить кусок выставленной ложки да еще попутно запломбировать себе зубы. И кольцо такое я бы не стал носить; но уж сплошным надувательством (в свете вышесказанного), несомненно, была та самая чаша, о которой говорил Раффлс. Он, между прочим, и сам это почувствовал.