Среди сыпучих песков и отрубленных голов - Вильгельм Гартевельд

В. H. Гартевельд

Среди сыпучих песков и отрубленных голов

Путевые очерки Туркестана

В. Г. КОРОЛЕНКО

в знак почитания и признательности

посвящает свой скромный труд

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Зловеще молчаливо тянутся бесконечные желтые пустыни Туркестана!

Возьми песок в руки и гляди…

Он красноват….

Текинцы говорят: «От крови!»

Все может быть…

Ведь вся история Туркестана, от древних времен, написана кровью…

А народные песни, легенды и сказки о подвигах ее «героев» — Тамерлана, Чингис-Хана, Камбиза и других, только и говорят о крови и об отрубленных головах…

Главный палач востока — Железный Хромец-Тамерлан, сложивший башню из семидесяти тысяч отрубленных голов.

И текинцы правы:

Земля покраснела…

Да, это край сыпучих песков и отрубленных голов…

Счастливы мы, дети двадцатого века!

Но еще счастливее будут наши потомки!

Кровь проливать не будут!

Земле за них краснеть не придется….

I

От Москвы до Асхабада

Если правда то, что «все дороги ведут в Рим», то невольно позавидуешь «вечному городу».

Такое чувство зависти должно быть особенно интенсивно у обитателей Закаспийского края, ибо к ним ведут лишь два пути, причем оба представляют собой много неудобств и мытарств.

Первый путь из Москвы — это путь через Самару-Оренбург-Ташкент. Я говорю «первый», потому что, несмотря на шестисуточное пребывание в вагоне, он самый популярный.

Второй, но тем не менее более остроумный способ проехать и попасть в Закаспийский край, это ехать через Баку на Красноводск (морем) и затем дальше по Средне-Азиатской железной дороге — куда глаза глядят.

Этот второй путь представляет собой больше разнообразия и, следовательно, не так утомителен и занимает меньше времени, чем первый.

Я отправился из Москвы (по второму способу) прямо в Асхабад.

Прибыв рано утром в Баку, мне пришлось целый день ждать парохода, отходившего в Красноводск через Каспийское море лишь в 8 часов вечера.

Из Москвы я выехал в лютый мороз зимнего дня, а в Баку очутился при великолепной, чисто весенней погоде. В садике около вокзала даже кое-какие растения были в цвету.

Мне и раньше приходилось бывать в Баку, так что все его достопримечательности, как «Черный Город», Эй-Би-бат, г-н Тагиев и проч. я уже видел.

И потому, выпив на вокзале кофе (который, по неисследованным наукой причинам, отдавал немного нефтью), я поехал прямо на пристань, где, в ожидании прибытия парохода, сдал на хранение свои вещи.

(Позволю себе мимоходом заметить, что открытие секрета тех элементов, из которых буфетчик на вокзалах российских железных дорог приготовляет кофе, дало бы исследователю-химику всемирную славу и открыло бы, наверное, новое, если не питательное, то во всяком случае неизвестное до сих пор вещество.)

Располагая свободным временем, я пошел немного побродить по улицам Баку.

Погода, как я сказал, была чудесная, теплая. Солнце, небо и даже сами бакинцы и бакинки — в изобилии снующие по улицам — сияли. Солнце и небо сияли, конечно, per amore, но бакинцы — едва ли спроста. Вероятно, какие-нибудь нефтяные или другие «бумаги» поднялись, ибо других причин для сияния у бакинцев быть не может.

Странный город Баку! Сколько раз я там ни был, но впечатление всегда получалось одинаковое: будто город существует временно и люди в нем, как будто, временно пришлые, стремящиеся сорвать более или менее солидный куш и удрать…. Да оно, пожалуй, так и есть! Город грязный, нечистоплотный, несмотря на кажущуюся роскошь и красивость некоторых улиц и зданий. Он напоминает известного рода «дам», скрывающих под роскошным платьем от Борта грязные лохмотья белья. Рядом с безумным швырянием (для чего в Баку существует несколько кафе-шантанов) легко нажитых денег, рабочие в «Черном Городе» и других нефтяных промыслах влачат жалкое и, порой, голодное существование. Но таков удел всех городов с большой промышленной жизнью. Колоссальные нефтяные богатства бакинского района, конечно, и создают те суровые местные законы жизни, в силу которых физиономии у одних сияют, а у других тускнеют…

Исторических памятников в Баку, разумеется, нет. «Историй» бывает масса (как, например, укажу на историю г. Тагиева), но они скоро забываются и следов не оставляют, разве только в виде полицейских или судебных протоколов.

Но все-таки один-то «исторический» памятник имеется в Баку, хотя и не местный, а иностранный. Я говорю о яхте персидского шаха «Персеполис». С этой яхтой, действительно, была «история». Когда в Персии началось брожение среди младоперсов, и экс-шах Магомет-Али почувствовал начало конца, то в один прекрасный день, или вернее ночь, из Энзели отправили потихоньку в Россию гордость персидского флота — «Персеполис». Судно это служит единственным представителем персидского морского могущества, и является единовременно дедушкой и внуком персидского флота. Внутри оно отделано роскошно. Что же касается его вооружения, то оно состоит из двух сигнальных пушек крошечного калибра, а мореходные его качества таковы, что в Баку его привели на буксире. Тамошние моряки рассказывали мне, что судно это недавно должно было продаваться за какие-то долги… Sic transit, вообще, gloria mundi и в частности «gloria» Персии.

В пять часов вечера, наконец, пришел давно жданный мною пароход, и я немедля перебрался на него со своим скарбом и занял довольно сносную каюту I класса.

Пароходство на Каспийском море забрало в свои руки общество «Кавказ и Меркурий», которое и является в этом отношении царем и богом.

Существует здесь, правда, еще и другое общество — «Восточное»; но у последнего почти вся деятельность сосредоточивается на грузовом движении и, в силу этого, пассажирские рейсы монополизируются всецело первым обществом. Таким образом, публика волей-неволей попадает в цепкие лапы «Кавказа и Меркурия», для которого пассажиры являются лишь живым грузом и с которым оно очень мало церемонится. За минимальные удобства общество взимает максимальный, даже чудовищный, тариф. И у меня невольно возбудилось воспоминание о днях детства, когда я захлебывался от восторга, читая повести Майн-Рида и Купера о подвигах морских разбойников и пиратов. Так что о-во «Кавказ и Меркурий» является, в некотором роде, осколком исчезнувшей средневековой романтики…

Название парохода, на котором я собирался переплыть Каспийское море, также отдавало поэзией. Имя его было — «Дуэль». Причина такого названия не лишена курьеза.

Жил-был в Баку некий нефтепромышленник Доуель (Dowel), кажется, англичанин. Когда в один прекрасный день мистер Доуель прогорел, о-во «Кавказ и Меркурий» купило у него грузовой пароход и, переделав его в пассажирский, назвало «Дуэлью», должно быть, желая почтить этим память прежнего владельца.

У общества имеются очень приличные пароходы («Скобелев» «Куропаткин» и др.), но я-то попал на «Дуэль», самый плохой из всех. Тем не менее, общество взимает за перевоз пассажира I класса из Баку до Красноводска, без продовольствия — 15 целковых! Это за 14-ти часовой переезд! Между тем, тот же «Кавказ и Меркурий» на Волге или Черном море за точно такую же сумму таскает вас трое суток, да еще на пароходах с современным комфортом.

Пароход же «Дуэль» представлял собой последнее слово техники… 17-го столетия!

Когда позднее, в Коканде, я встретился с моим старым знакомым А. А. Спиро (ныне инспектор о-ва «Кавказ и Меркурий» в Средней Азии), то, конечно, высказал ему все то, о чем делюсь теперь с вами. На это он, улыбаясь, ответил, что у общества на Каспии монополия… Перед таким аргументом всякие претензии немеют…

В восемь часов вечера «Дуэль» снялась с якоря и вышла в море. С палубы парохода невольно залюбуешься видом на Баку. Масса огней создает почти феерическую картину и точно подтверждает сходство Баку с ночной красавицей, больше заботящейся о нарядах, чем о чистоплотности. Скоро город скрылся из виду, и я сошел в столовую, дабы поужинать, заранее решив, что в этой стране икры и рыбы изведаю всласть того и другого. Но увы…

Ни рыбы, ни икры на пароходе не оказалось…

Объяснили мне это очень просто: тем, что фирма Лианозова, арендующая все рыболовные промыслы на Каспийском море, уже за месяц вперед продает и всю икру и весь улов рыбы в Москву, Петербург, а преимущественно за границу.

Злобствуя на почтенных гг. Лианозовых, я ел на Каспийском море «венский шницель» в то время, когда какой-нибудь венец уничтожал ту порцию икры, на которую я возлагал свои упования. И с душой, полной обманутых надежд, я пошел спать в свою каюту, где и проснулся утром, услышав в коридоре разговор о том, что Красноводск уже на виду.