Poems and Problems. Poems - Владимир Набоков
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Poems and Problems. Poems
- Автор: Владимир Набоков
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1. Дождь пролетел
Дождь пролетел и сгорел на лету. Иду по румяной дорожке.Иволги свищут, рябины в цвету, белеют на ивах сережки.
Воздух живителен, влажен, душист. Как жимолость благоухает!Кончиком вниз наклоняется лист и с кончика жемчуг роняет.
Выра, Май 19172. К Свободе
Ты медленно бредешь по улицам бессонным;на горестном челе нет прежнего луча,зовущего к любви и высям озаренным.В одной руке дрожит потухшая свеча.Крыло подбитое по трупам волочаи заслоняя взор локтем окровавленным,обманутая вновь, ты вновь уходишь прочь,а за тобой, увы, стоит все та же ночь!
Гаспра (Крым), 3/16 декабря 19173. Еще безмолвствую и крепну я в тиши
Еще безмолвствую и крепну я в тиши.Созданий будущих заоблачные граниеще скрываются во мгле моей души,как выси горные в предутреннем тумане.Приветствую тебя, мой неизбежный день.Все шире, шире даль, светлей, разнообразней,и на звенящую на первую ступеньвсхожу, исполненный блаженства и боязни.
Ливадия (Крым), 4 апреля 19194. Номер в гостинице
Не то кровать, не то скамья.Угрюмо-желтые обои.Два стула. Зеркало кривое.Мы входим — я и тень моя.
Окно со звоном открываем:спадает отблеск до земли.Ночь бездыханна. Псы вдалитишь рассекают пестрым лаем.
Я замираю у окна,и в черной чаше небосвода,как золотая капля меда,сверкает сладостно луна.
Севастополь, 8 апреля 19195. Солнце: Слоняюсь переулками…
Слоняюсь переулками без цели,прислушиваюсь к древним временам:при Цезаре цикады те же пели,и то же солнце стлалось по стенам.
Поет платан, и ствол в пятнистом блеске;поет лавчонка; можно отстранитьлегко звенящий бисер занавески:поет портной, вытягивая нить.
И женщина у круглого фонтанапоет, полощет синее белье,и пятнами ложится тень платанана камни, на корзину, на нее.
Как хорошо в звенящем мире этомскользя плечом вдоль меловых оград,быть русским заблудившимся поэтомсредь лепета латинского цикад!
Сольес-Пон, 19 августа 19236. La Bonne Lorraine[1]
Жгли англичане, жгли мою подругу,на площади в Руане жгли ее.Палач мне продал черную кольчугу,клювастый шлем и мертвое копье.
Ты здесь со мной, железная святая,и мир с тех пор стал холоден и прост:косая тень и лестница витая,и в бархат ночи вбиты гвозди звезд.
Моя свеча над ржавою резьбоюдрожит и каплет воском на ремни.Мы, воины, летали за тобою,в твои цвета окрашивая дни.
Но опускала ночь свое забрало,и, молча выскользнув из лат мужских,ты, белая и слабая, сгоралав объятьях верных рыцарей твоих.
Берлин, 19247. Герб
Лишь отошла земля родная,в соленой тьме дохнул норд-ост,как меч алмазный, обнажаясредь облаков стремнину звезд.
Мою тоску, воспоминаньяклянусь я царственно беречьс тех пор, как принял герб изгнанья:на черном поле звездный меч.
Берлин, 24 января 19258. Мать
Смеркается. Казнен. С Голгофы отвалив,спускается толпа, виясь между олив, подобно медленному змию;и матери глядят, как под гору, в туманувещевающий уводит Иоанн седую, страшную Марию.
Уложит спать ее и сам приляжет он,и будет до утра подслушивать сквозь сон ее рыданья и томленье.Что, если у нее остался бы Христоси плотничал, и пел? Что, если этих слез не стоит наше искупленье?
Воскреснет Божий Сын, сияньем окружен;у гроба, в третий день, виденье встретит жен, вотще купивших ароматы;светящуюся плоть ощупает Фома,от веянья чудес земля сойдет с ума, и будут многие распяты.
Мария, что тебе до бреда рыбарей!Неосязаемо над горестью твоей дни проплывают, и ни в третий,ни в сотый, никогда не вспрянет он на зов,твой смуглый первенец, лепивший воробьев на солнцепеке, в Назарете.
Берлин, 19259. Люблю я гору
Люблю я гору в шубе чернойлесов еловых, потомучто в темноте чужбины горнойя ближе к дому моему.
Как не узнать той хвои плотнойи как с ума мне не сойтихотя б от ягоды болотной,заголубевшей на пути.
Чем выше темные, сырыетропинки вьются, тем яснейприметы с детства дорогиеравнины северной моей.
Не так ли мы по склонам раявзбираться будем в смертный час,все то любимое встречая,что в жизни возвышало нас?
Фельдберг (Шварцвальд), 31 августа 192510. Сновидение
Будильнику на утро задаю урок, и в сумрак отпускаю,как шар воздушный, комнату мою, и облегченно в сон вступаю.
Меня берет — уже во сне самом — как бы вторичная дремота.Туманный стол. Сидящих за столом не вижу. Все мы ждем кого-то.
Фонарь карманный кто-то из гостей на дверь, как пистолет, наводит.И, ростом выше и лицом светлей, убитый друг со смехом входит.
Я говорю без удивленья с ним, живым, и знаю, нет обмана.Со лба его сошла, как легкий грим, смертельная когда-то рана.
Мы говорим. Мне весело. Но вдруг — заминка, странное стесненье.Меня отводит в сторону мой друг и что-то шепчет в объясненье.
Но я не слышу. Длительный звонок на представленье созывает:будильник повторяет свой урок, и день мне веки прерывает.
Лишь миг один неправильный на вид мир падает, как кошка, сразуна все четыре лапы, и стоит, знакомый разуму и глазу.
Но, Боже мой, — когда припомнишь сон, случайно, днем, в чужой гостиной,или, сверкнув, придет на память он пред оружейною витриной,
как благодарен силам неземным, что могут мертвые нам сниться.Как этим сном, событием ночным, душа смятенная гордится!
192711. Снимок
На пляже в полдень лиловатый,в морском каникульном раюснимал купальщик полосатыйсвою счастливую семью.
И замирает мальчик голый,и улыбается жена,в горячий свет, в песок веселый,как в серебро, погружена.
И полосатым человекомнаправлен в солнечный песок,мигнул и щелкнул черным векомфотографический глазок.
Запечатлела эта пленкавсе, что могла она поймать:оцепеневшего ребенка,его сияющую мать,
и ведерцо, и две лопаты,и в стороне песчаный скат.И я, случайный соглядатай,на заднем плане тоже снят.
Зимой в неведомом мне домепокажут бабушке альбом,и будет снимок в том альбоме,и буду я на снимке том:
мой облик меж людьми чужими,один мой августовский день,моя не знаемая ими,вотще украденная тень.
Бинц, 20 августа 192712. В раю
Моя душа, за смертью дальнейтвой образ виден мне вот так:натуралист провинциальный,в раю потерянный чудак.
Там в роще дремлет ангел дикий,полупавлинье существо.Ты любознательно потыкайзеленым зонтиком в него,
соображая, как сначалао ней напишешь ты статью,потом… но только нет журналаи нет читателей в раю.
И ты стоишь, еще не верянемому горю своему:об этом синем сонном зверекому расскажешь ты, кому?
Где мир и названные розы,музей и птичьи чучела?И смотришь, смотришь ты сквозь слезына безымянные крыла.
Берлин, 25 сентября 192713. Расстрел