Бедные рыцари - Далия Трускиновская

Далия Трускиновская

Бедные рыцари

Все было очень плохо.

Рожь и ячмень, не тронутые градом, вовсю колосились, ни один теленок не подох, грибницы приносили из леса полные корзины хороших грибов и сушили их под навесами. Зрели яблоки, зрели груши, вообще все зрело и наливалось, прямо трескалось от хмельного золотого сока, а зачем?

Этой осенью в деревне решительно некого было женить и выдавать замуж.

Вернее, были и парень, и девушка почти подходящего возраста, но – брат и сестра. К тому же, девушка старше парня на два года, а для деревенского жителя жена, которая старше, – неприемлемое диво, вроде коровьего седла или башмаков для зайца.

Об этой беде и толковали тетки у колодца, когда самая глазастая увидела вдали на дороге всадников.

– Проклятая фея… – пробормотала она. – Кума Пруденция, беги-ка домой и прячь своих!

– Пусть в лесу укроются! – кричали вслед убегавшей куме соседки. – В старый колодец пусть залезут! На пасеку пусть бегут, на пасеку!…

Пруденция, плотная и краснощекая, как полагается крестьянке, все лето работающей на свежем воздухе и получающей на ужин миску каши наравне с самым здоровым мужчиной, оставила ведра и понеслась домой так, как не бегала и девчонкой.

Ее старшая, семнадцатилетняя Марция, чистила хлев. У низких дверей лежала куча свежего торфа для подстилки, и старший из сыновей, Гай, как раз выгружал тачку. За торфом ходили на старое болото, использованный же складывали на краю огорода, чтобы весной вывезти на поля. Там росла куча – такой ширины и высоты, что ею можно было гордиться. Ни у кого в деревне больше не было столь знатной и пышной навозной кучи.

– Дети, дети, бросайте все! В лес, на болото, живо! – приказала Пруденция. – Дочка, давай сюда вилы, я сама встречу эту чертову фею!

Марция вышла из хлева.

Это была крепкая и румяная крестьянская девица на выданье, очень злая из-за того, что в деревне для нее не было жениха.

– Да хоть к фее, хоть к болотным чертям, лишь бы не сидеть тут с вами! – заявила она. – Наломаешься по уши в навозе, а что проку?

– А вот пошла бы к отцу Тибурцию грамоте учиться, давно бы тебя в девичью обитель взяли, – отрубила мать. – В Уэльсе вон, слыхано, построили новую, так сестры живут лучше, чем в раю, и кормят их знатно, и все в шерстяных рясах ходят, в теплых суконных плащах!

– Да не хочу я ни в какую обитель…

– Пошла, пошла отсюда! Стану я еще слушать, чего ты хочешь, чего не хочешь!

Но Марция не унималась, и когда прибежал, бросив тачку на огороде, Гай, она уже ревмя ревела от двух крепких материнских оплеух. А рука у Пруденции была тяжеленная.

Гай, такой же коренастый, как мать и сестра, выглядел как раз на свои пятнадцать – руки-ноги уже выросли, как у взрослого, плечи и туловище за ними не поспевали. Густые и жесткие рыжеватые волосы были полны мелкого сора – не причесываться же лишний раз, хватит того, что вечером мать даст гребень и присмотрит, чтобы из-за уха не торчали сухие еловые иголки.

– Бери сестру, бегите в лес, – приказала Пруденция. – Фея, того гляди, нагрянет! Живо, живо, живо!

Гаю было всего пятнадцать, о женитьбе он не задумывался и повода для ссор с матерью пока не имел. Взяв рыдающую Марцию за руку, он потащил девицу прочь со двора, да все скорее, все скорее – так что через луг они уже бежали во весь дух. А лес был прямо за лугом – если забраться на скамью у ворот, то видна опушка.

Пруденция вздохнула с облегчением и подняла брошенные дочкой вилы. Хозяйство у них с мужем было хорошее, крепкое – три лошади, две коровы и телочка, десять овец, свинья с поросятами, да еще птица – гуси, куры, утки. Обычно нанимали работников. Сейчас работники вместе с супругом, Юнием Брутом, повезли в господский замок хворост из леса, сено и гусей в клетках.

В хлеву уже был вычищен целый угол, и Пруденция взялась за следующий. Скотину пасли младшенькие, и она хотела до вечера, до возвращения своих пастушков, повыкидывать из хлева всю старую подстилку, лежавшую толстым плотным слоем в полфута, не меньше.

Скоро ее окликнули со двора.

Она неторопливо вышла. Так и есть – фея Моргана, верхом на сером коне, в сопровождении придворной дамы и двух пажей. Невзирая на жару – в алой бархатной мантии, прикрывающей конские бока и почти достающей до копыт. Темные кудри ниспадали на мантию из-под золотого венчика, белоснежные руки уверенно держали нарядные фестончатые поводья, но в этой благородной красоте было нечто пугающее.

– Где твои дети, Пруденция? – звучно спросила фея.

– А я их отослала, милостивая госпожа, – бойко отвечала крестьянка.

– Куда же ты их отослала?

– К родственникам, в Корнуэлл.

Огромные синие глаза феи прищурились весьма выразительно.

– И для чего, позволь спросить?

– А для того, что тут для Марции жениха нет, да и Гая учить надобно. Пусть поживут у родни, наберутся ума…

– А ведь ты врешь, Пруденция.

– Отослала детей, – мрачно повторила крестьянка.

– Не хочешь, чтобы они мне в замке служили?

Ответа не было.

– Ну что же вы за люди такие? Плохо ли вам живется? Разве не в замке покупают все, что у вас есть на продажу, и платят хорошие деньги?

– Вы всех в замок забираете… мы не для того детей рожаем…

– Разве им там плохо?

– А никто не знает! Вы же, госпожа, их оттуда не выпускаете! Сколько парней и девиц забрали из деревни – никто еще не вернулся! И отцы в замке сколько бывали – ни разу никого не встречали!

– Вам не угодишь, – возразила фея Моргана. – Сразу же был договор: замок покупает у вас все, что дают хлев, птичник, поле и огород, а за это дети служат в замке и живут там на всем готовом. И нет нужды возить зерно на ярмарку в Северный Уэльс, чтобы на обратном пути разбойники отобрали у вас кошельки и лошадей!

Пруденция могла возразить лишь одно: зато тогда дети жили при родителях и в деревне каждую осень справляли свадьбы. Но фея Моргана вдруг подняла руку в богато расшитой перчатке. Это был знак: молчи, дура, не до тебя…

А другой знак был дан свите, и он означал: за мной!

Фея, ее придворная дама и оба пажа поскакали к лугу, через луг – к опушке, и скрылись среди деревьев.

Пруденция так и осталась стоять, разинув рот.

Меж тем к ее двору приближалась странная процессия.

Первым ехал шагом на крошечном осле карлик в пестрейшем наряде – одна штанина желтая, другая лиловая, блио с гербом – всех известных Марции цветов, правый рукав зеленый и по локоть, левого нет вовсе, а плащ – серый, дорожный, и оторочен потертым мехом.

В поводу этот карлик вел рыцарского коня – обычного коня в конской броне. А вот в седле сидел человек в доспехах, без шлема (шлем висел у седельной луки) и с завязанными глазами.