Усть-уртское диво - Андрей Балабуха

Андрей Балабуха

Усть-уртское диво

Чем больше времени проходит со дня, когда явилось нам «усть-уртское диво», тем чаще я вспоминаю я думаю о нем. Интересно, происходит ли то же с остальными? Как-нибудь, когда все мы соберемся вместе, я спрошу об этом. Впрочем, все мы не соберемся никогда. Потому что… Мне кажется, что это я должен был пойти туда, но тогда у меня просто не хватило смелости. Да и сейчас — хватило бы? Не знаю. К тому же это неразумно, нерационально, наконец, просто глупо — в чем я был уверен еще тогда, остаюсь убежден и сейчас. И все же…

«Усть-уртское диво…» О нем говорили и писали не много. Была статья в «Технике — молодежи», в разделе «Антология таинственных случаев», с более чем скептическим послесловием; небольшую заметку поместил «Вокруг света»; «Вечерний Усть-Урт» опубликовал взятое у нас интервью, которое с разнообразными комментариями перепечатали несколько молодежных газет… Вот и я хочу об этом написать.

Зачем? Может быть, в надежде, что, описанное, оно отстранится от меня, отделится, уйдет, и не будет больше смутного и тоскливого предутреннего беспокойства. Может быть, чтобы еще раз вспомнить — обо всем, во всех деталях и подробностях, потому что, вспомнив, я, наверное, что-то пойму, найду не замеченный раньше ключ. Может быть, ради оправдания, ибо порой мне кажется, что все мы так и остались на подозрении. Впрочем, не это важно. Я хочу, а должен написать…

Как всегда, разбудил нас в то утро Володька. Хотя «всегда» — это слишком громко сказано. Просто за пять дней похода мы привыкли уже, что он первым вылезает из палатки — этакий полуобнаженный юный бог — и, звучно шлепая по тугим крышам наших надувных микродомов, орет во всю мочь:

— Вставайте, дьяволы! День пламенеет!

И мы, ворча, что вот не спится ему — и без того, мол, вечно не высыпаешься, так нет же, и в отпуске не дают, находятся тут всякие джеклондоновсхие сверхчеловеки! — выбирались в колючую прохладу рассвета.

Но на этот раз нашему возмущению не было предела. Потому что день еще в не собирался пламенеть, и деревья черными тенями падали в звездную глубину неба.

— Ты что, совсем ополоумел? — не слишком вежливо осведомился Лешка и согнулся, чтобы залезть обратно в палатку.

Я промолчал: не то чтобы мне нечего было сказать — просто я еще не проснулся до конца, что вполне понятно после вчерашней болтовни у костра, затянувшейся часов до трех. Промолчали и Толя с Наташей — думаю, по той же причине. Все-таки будить через два часа — это садизм.

— Сам сейчас ополоумеешь, — нагло пообещал Вододька. — А ну-ка пошли, ребята!

Хотя Володька был самым младшим из нас, двадцатилетний студент, мальчишка супротив солидных двадцатисемилетиих дядей и тетей, но командовать он умел здорово. Было в его голосе что-то, заставившее нас пойти за ним без особого сопротивления. К счастью, идти пришлось недалеко — каких-нибудь метров сто.

— Это что за фокусы? — холодно поинтересовался Лешка и пообещал: — Ох и заработаешь ты у меня когда-нибудь, супермен, сердцем чую…

— А хороший проектор! — причмокнул Толя. — Где ты его раздобыл?

Действительно, первое, что пришло нам в голову, — это мысль о проекторе. И естественно. Между двумя соснами был натянут экран, а на нем замер фантастический пейзаж в стиле Андрея Соколова. Четкость и глубина изображения вызывали восхищение. Казалось, между соснами-косяками открылась волшебная дверь, ведущая в чужой мир. Багровое солнце заливало густым, словно сжиженным светом темный песок, волнами уходивший вдаль — туда, где вычертились в изумрудно-зеленом небе горы, внизу неопределенно темные, не то исчерна-синие, не то иссиня-зеленые, увенчанные алыми снежными шапками. Оправа высилась густо-фиолетовая скала, отбрасывавшая ломаную, какую-то даже изорванную тень. Формой она походила на морского конька, стилизованного под новомодные детские игрушки, изображающие зверей, и в этой тени едва ощутимо чувствовалось что-то — не то куст, не то щупальца какого-то животного.

— Замечательно красиво! — Наташа передернула плечами. — Молодец, Володька, днем не рассмотреть было бы!

— Да при чем здесь я! — обиделся Володька. — Я из палатки вылез, отошел сюда, увидел — и побежал вас, чертей, будить!

— А проектор сюда господь бог принес? — невинно полюбопытствовал Лешка.

— В самом деле, Володька, хватит, — поддержал я. — Поиграли — и будет. Мы не в обиде, картинка великолепная…

— Дался вам проектор! Да где он? Где? И где его луч?

Луча и впрямь не было — сразу это как-то не дошло.

Мы переглянулись.

— Может, голограмма? — неуверенно спросила Наташа.

Никто ей не ответил: представления о голографии у вас были одинаково смутные. Кто его знает!..

— Или мираж?.. — предположил я.

— Мираж? — переспросил Толя с убийственным презрением. — Где ты видел мираж ночью? Да еще с таким неземным пейзажем?

— Неземным? — настороженно повторил Володька. — Ты сказал — неземным? Верно ведь! А если это…

— …мир иной? — съязвил Лешка. — Вогнуто-выпуклые пространства? Тоже мне Гектор Сервадак! Робинзон космоса!

— А я верю, — тихо проговорила Наташа. Наверное, женщины больше нас подготовлены к восприятию чуда. — Это действительно — мир иной. Только какой?

— Бред, — бросил Лешка, помолчал, потом развернул свою мысль более пространно: — Поймите вы, я сам фантастику читаю и почитаю. Но всерьез новая гипотеза может привлекаться лишь тогда, когда ранее известное не объясняет факта. Это — азы корректности. Зачем звать пришельцев из космоса, когда загадки земной истории можно объяснить земными же причинами? Зачем говорить об иных мирах, когда мы еще не выяснили — не галлюцинация ли это? Не мираж ли? Не какое-нибудь наведенное искусственное изображение? Мы не видим луча проектора? Но ведь есть и иные способы создания изображения. Мираж ночью? А вы точно знаете, что ночных миражей не бывает? Можете за это поручиться? Ты? Ты? Ты? Он поочередно тыкал пальцем в каждого из нас. — Так зачем же зря фантазировать? Это всегда успеется.

Возразить было трудно. Мы стояли, молча вглядываясь в картину.

— Стоп! — сказал вдруг Володька. — Сейчас мы все проверим. Я мигом, ребята! — И он убежал к палаткам.

— А ведь это… диво появилось недавно, — сказал Толя. Так родилось это слово — «диво»: усть-уртское диво. — Часа три назад. От силы — четыре. Когда сушняк для костра собирали, я как раз между этими соснами прошел — тут еще куст есть, я об него ободрался, о можжевельник чертов…

— Любопытно. — Лешка закурил, огонек отразился в стеклах очков. — Знаете, чего мы не сообразили? Проектор, проектор… А экран? Мы ведь его только вообразили: есть проектор — должен быть в экран. Ведь эта штуковина болтается в воздухе. Правда, сейчас умеют создавать изображения и в воздухе, насколько я знаю.