«Илы» атакуют - Талгат Бегельдинов

Талгат Бегельдинов

«Илы» атакуют

Лечу!

У каждого из нас есть любимая книга, которую мы готовы перечитывать, с героями ее давно породнились. Сколько раз читал я роман Каверина «Два капитана»? Боюсь сказать. Но твердо знаю, что буду читать еще и еще. Особенно волнует меня четвертая часть, в которой Саня Григорьев становится учлетом.

Какое-то особое чувство овладевает мною, когда перечитываю эти страницы. Память невольно уносит в прошлое. Как много общего в судьбе моей и моего любимого героя!

…1938 год. В самом центре города Фрунзе стоит небольшой одноэтажный дом. От ворот внутрь двора ведет посыпанная желтым песком дорожка. Мы с Петькой Расторгуевым и Таней Хлыновой стоим у калитки. Друзья тщетно пытаются утешить меня.

— Не горюй, Талгат, — сочувственно говорит Петька. — Может быть, еще все устроится. Чего раньше времени нюни распускать!

— Конечно, устроится, — оживленно говорит Таня. — Ты не думай, я не просто так, у меня уверенность есть.

А я стою, опустив голову, носком ботинка ковыряю песок и молчу. Хорошо им рассуждать, а каково мне? Вчера на комиссии чуть до слез не довели вопросами.

— Сколько лет? Шестнадцать?! А не врешь? Уж больно маленький. Лет четырнадцать на вид, не больше.

— Почему летчиком хочешь стать?

Так ничего и не сказали, велели явиться завтра.

Петька и Таня уже курсанты аэроклуба, а мне — явиться завтра. И все этот Цуранов. Никогда не видел еще такого злого человека. Молчит, а глаза насквозь пронзают — большие, черные, под густыми широкими бровями.

— Пойдем, Талгат, — прерывает мои думы Петька.

Утром, чуть свет, я был уже в аэроклубе. Часа два ждал, пока начали собираться пилоты, инструкторы. Вот и Цуранов. Увидел меня, обжег взглядом, прогудел:

— Зайди.

Прошли в комнату, на двери которой табличка «Начлет».

— Комиссия решила… — Цуранов исподлобья взглянул на меня, а у меня оборвалось сердце. — Комиссия решила, — повторил он, — зачислить тебя в аэроклуб.

Не помню, как я вышел, как дошел до дома. Я курсант! Я буду летчиком!

В этот день я был сам не свой и на уроках в школе получил несколько замечаний.

Мой сосед по парте Петька Расторгуев радовался вместе со мной, и кончилось тем, что учительница выставила нас обоих за дверь.

Зима прошла в трудах и хлопотах. Школа — аэроклуб, аэроклуб — школа… И так изо дня в день. Близилась весна, а вместе с ней — первые полеты, близились и экзамены в школе — я заканчивал девятый класс.

Тяжело жилось нашей семье. Зарплата отца давала возможность более или менее сносно питаться. Посещение кино было для меня настоящим праздником. Одет же я был более чем скромно: разбитые башмаки уже не поддавались ремонту, а многочисленные заплаты украшали мои единственные штаны. Надо работать, решил я, и поделился своими мыслями с отцом. Куда там, он и слушать не хотел.

— Учись, пока я жив.

Что же делать? Посоветовался в школьном комитете комсомола. Оттуда позвонили в районный отдел народного образования. Через несколько дней у меня в руках было направление на работу. «Массовик Дома пионеров» значилось в моем первом в жизни рабочем документе. Сто пятьдесят рублей в месяц казались суммой просто-таки сказочной.

Отец не знал, что я ослушался и начал работать. Мать же, когда я принес первую зарплату, даже всплакнула.

— Сынок мой, — шептала она, — что ты сделал? Отец узнает — беда будет, ругать будет. Что делать станем?

— А ты, мама, не говори ему. Он не узнает. Мне так хочется купить костюм и ботинки…

— Ладно, сынок, — сдалась мать. — Будем молчать. Копи себе на костюм.

Начались полевые занятия в аэроклубе. Чуть свет собирались мы и ехали на аэродром. Как мы пели, проезжая по пустынным улицам города! Сердца наши были переполнены счастьем!

Первый полет. Когда самолет оторвался от земли, я закричал от радости. Инструктор обернулся, что-то произнес одними губами. Я присмирел. Приземлились.

— Что видели? — строго обратился ко мне инструктор.

— Ничего! — вырвалось у меня.

— Болван! — Инструктор круто повернулся и зашагал по полю.

А я стоял в полнейшей растерянности. За что? Неужели он не понимает? Неужели забыл свой первый полет?

С того дня начались сплошные неприятности. Инструктор без конца ругал меня, ругал грубо, как бы нарочно подбирая самые оскорбительные слова. Это убивало. В семье у нас никто никогда не бранился, а тут…

Полеты превратились в пытку. С трепетом ждал я момента, когда начинал вращаться винт и машина выруливала на взлетную полосу. Едва колеса отрывались от земли, в наушниках слышался резкий, визгливый голос:

— Не лови ворон, чурка. Где аэродром? Ты что, заснул?

Я действительно ничего не видел. Слезы обиды, горькой и незаслуженной, застилали глаза. А инструктор продолжал изощряться. Он наслаждался своей безнаказанностью.

— Что с тобой? — поинтересовался как-то мой верный друг Петька Расторгуев. — Похудел, мрачный какой-то. Болен, что ли?

— Да нет, ничего.

— Может, дома что? — не отставал Петька. — Ты скажи, самому легче будет.

— Да чего ты пристал!

— Чумной, — обиделся друг. — К нему с добром, а он…

После очередного полета, едва мы приземлились, к самолету подошел Цуранов.

— Товарищ начлет, — обратился к нему инструктор, — считаю Бегельдинова неспособным к полетам. Предлагаю отчислить.

Стою рядом, мну в руках шлем и чувствую, как комок слез предательски подкатывается к горлу. Только бы удержаться, думаю я, только бы удержаться…

— Отчислить, говорите? — пробасил Цуранов.

Через полчаса начлет поднялся в воздух вместе со мной. Он сам взлетел, сам посадил самолет. Я хотел было уже вылезать из кабины, но вдруг услышал:

— Куда? Взлетай. Полет по кругу. Вновь взревел мотор. Вырулил на старт, получил разрешение на взлет. Вот уже под крылом аэродром. Делаю первый разворот — в наушниках тишина. Второй, третий… Молчит Цуранов. Наконец, захожу на посадку. До земли семь метров. Плавно беру ручку на себя и сажаю машину на три точки.

Полет окончен. Цуранов молча вылезает из кабины и, не сказав ни слова, уходит. Что ждет меня? Уже перед самым отъездом домой начлет вызвал меня и сказал, что переводит в группу инструктора Карповича. Ура! Значит, я не исключен! Значит, буду летать!

Карпович невозмутим. Кажется, ничто на свете не может вывести из равновесия этого человека. Сделали с ним пять полетов, и в один прекрасный день он передал меня командиру звена Бухарбаеву. Еще три полета, и Бухарбаев заявил:

— Хорошо. Лети самостоятельно.

— Как?!

— Лети, малыш. Ты же хорошо летаешь!

Смотрю, самолет уже готовят — на переднее сиденье кладут мешок с грузом, равным весу инструктора. Это для того, чтобы не нарушить центровку.

Взлетел, сделал круг, сел. Еще раз то же самое и, наконец, третий раз. Подбежали ребята, не спеша подошел Цуранов. Все поздравляют, а я стою и слова не могу сказать. Начлет строго посмотрел на меня, потом вдруг улыбнулся и произнес всего одно слово:

— Молодец!

А вскоре был праздничный первомайский вечер. Вечер в аэроклубе. Пришел я на него в новом костюме. Помню, боялся сесть — брюки помнутся! — боялся прислониться к стене, боялся подойти к буфету.

Казалось, что непременно испачкаю костюм, посажу пятно.

Рядом стоял Петька — веселый, раскрасневшийся. Я ему как раз по плечо. Вдруг слышу:

— Вот так малыш! Смотрите, девочки, какой сегодня Талгат красивый.

Это Таня Хлынова с подругами.

— Пойдем танцевать, — тормошит Таня.

— Не умею, — покраснел я.

— Не может быть, — искренне изумилась она. — Как же так?

Не знает Таня, что сегодня — первый праздничный вечер в моей жизни.

Не знает она и того, что пришлось мне претерпеть, прежде чем нарядиться в новый костюм.

Ежемесячно я приносил домой тайком от отца заработанные деньги. Каждую получку мать давала мне двадцать пять рублей, и я прятал их в свой чемодан. Уже скопилось двести рублей. И тут произошла беда.

Вечером возле дома меня встретила мать. По ее лицу я понял, что стряслось нечто страшное.

— Сынок, — быстро заговорила она, — отец про деньги узнал.

— Как?

— Приходила тетя Зайнап, полезла в твой чемодан.

— Зачем?

— Я ей говорила. Но ты же знаешь, какая она. Посмотрю, говорит, что у него там лежит. Увидела, стала спрашивать, откуда. Я молчу. Она к отцу. Прошу не говорить — она рассказала. Что будем делать, сынок?

Что делать? Если бы я знал, что можно и нужно делать.

Вошли в дом. Отец мрачнее тучи.

— Садись, — кивнул он.

Я присел на краешек стула, готовый к неприятному разговору.

— Где ты взял деньги, Талгат? — строго спросил отец. — Я не могу думать, что мой сын вор. Но он не зарабатывает их. Где же он взял двести рублей?