Мой разбойник - Линда Миллер

Линда Лаел Миллер

Мой разбойник

ПРОЛОГ

Редемпшн, Невада, 1974

Кейли Бэрроу исполнилось семь лет, когда она впервые увидела Дерби Элдер в темном неровном зеркале старинного бального зала в доме, принадлежавшем ее бабушке. Тогда Кейли еще не знала его имени. Будучи практичным ребенком, она скорее удивилась этой встрече, нежели испугалась.

Это произошло как раз в ее день рождения. Состоялась семейная вечеринка с участием многочисленных двоюродных братьев и сестер, с разноцветными шарами, с кучей подарков и с огромным тортом в виде мишки. На Кейли было платье в оборочках, ее длинные белокурые волосы были аккуратно приглажены и весело блестели, перевязанные на затылке широким шелковым бантом. В руках она держала самый долгожданный подарок – куклу, которая говорила, когда дергали за веревочку у нее на животе.

Другие дети боялись бывать в бальном зале с его мебелью, закутанной в ткань, как в саван, с величественной люстрой, с молчаливой арфой и старинным мутным зеркалом. Хотя эта огромная комната содержалась в такой же чистоте, как и весь дом, в ней редко бывали, она обычно была закрыта, как священная дань кому-то или чему-то, давно ушедшему. Кейли любила это место, возможно, по той же причине, по которой ее кузины не любили его, и использовала его как убежище, когда хотела побыть одна.

В тот день, увидев в зеркале мальчика, Кейли, широко раскрыв от удивления карие глаза, соскользнула со скамейки для рояля и подошла к стене, на которой висело зеркало. Мальчик пристально смотрел на нее, как через гигантское окно. За ним Кейли увидела большую комнату с покрытым опилками полом, с длинной стойкой и старым роялем: Женщина в пестром платье с глубоким вырезом прохаживалась между столов, за которыми сидели ковбои. Эта сцена напоминала эпизод из вестерна, за исключением того, что люди были гораздо более неопрятны, и не было слышно ни звука. Мальчик оглянулся назад, будто хотел посмотреть, не заметил ли еще кто-нибудь Кейли, потом снова уставился на нее прищуренными глазами. Он был примерно ее возраста, как она полагала, но чуть повыше ее. На нем была странная одежда: брюки по колено из какой-то грубой ткани, темные чулки, дырявые черные туфли с рваными шнурками и грязная ситцевая рубашка. Его каштановые волосы свисали нечесанными прядями, а глаза цвета светлого янтаря, казалось, озорно блестели, хотя как раз в тот момент в них застыло торжественное или скорее даже настороженное выражение.

Кейли улыбнулась, несмотря на то, что у нее засосало под ложечкой. – Привет, – сказала она.

Мальчик нахмурился и пошевелил губами в немом ответе. Затем он поднял грязную руку и приложил к стеклу. Кейли приложила свою ладонь к его, но вместо тепла его руки ощутила только холодную поверхность зеркала. Кейли охватила глубокая печаль, она ничего не понимала, хоть и была одной из самых смышленых учениц в школе. Они стояли так некоторое время, Кейли не знали точно, как долго, а потом видение исчезло в одно мгновение. Она видела теперь только собственное отражение, отражение старой арфы, принадлежавшей когда-то сестре ее бабушки, и всей прочей призрачной мебели.

Кейли была относительно счастливым ребенком, единственным отпрыском своих образованных родителей, которые любили ее, но не любили друг друга. День рождения Кейли был исключительным событием в семье Бэрроу и по своей значимости уступал только Рождеству.

Кейли испытывала горькое разочарование из-за того, что мальчик исчез. Она нисколько не сомневалась в реальности виденного.

Поскольку родители Кейли ушли к друзьям, укладывать ее в постель в тот вечер пришла бабушка. Одри Бэрроу была представительной женщиной; до ухода на пенсию год назад она была практикующим адвокатом. Свои густые рыжие с проседью волосы она всегда забирала в пучок на затылке. А глаза у бабушки были точно того же цвета, что и у Кейли. Они были «родственными душами», как любила говорить бабушка, слепленными из одного теста.

– Зеркало в бальном зале волшебное, – сообщила Кейли.

Кейли знала, что бабушке можно сказать напрямик все, что хочешь. Она не любила, когда ходили вокруг да около.

Одри подняла бровь. На ее лице уже появились старческие пятна, и его порядком избороздили морщинки, но для Кейли она была красавицей.

– Вот как?

– Я видела в нем мальчика. И танцующих девушек. И ковбоев.

– Хм-м, – задумалась бабушка.

– Это не выдумки, нет, – заверила Кейли, предвидя возражения.

– А я и не говорила, что это выдумки, – поспешила успокоить ее бабушка.

Она переехала в этот дом около сорока лет назад, выйдя замуж за дедушку Кейли. Бальный зал тогда еще использовали в качестве гостиной, и бабушка танцевала в нем в подвенечном платье с молодым красивым мужем. Кейли видела фотографии, запечатлевшие это торжество. Они хранились в одном из многочисленных альбомов, которыми были заставлены полки кабинета.

– Но ты ведь и не сказала, что это не выдумки, – резонно заметила Кейли.

Она как никак родилась в семье юристов: ее мать работала помощником окружного прокурора в Лос-Анджелесе, а отец, младший сын бабушки, недавно стал компаньоном большой фирмы, специализировавшейся по недвижимости.

Бабушка улыбнулась немного задумчиво.

– Нет, – согласилась она, поглаживая отделанное кружевом розово-белое льняное покрывало на постели Кейли.– Не сказала, – она тихо вздохнула. – Я сама мельком видела что-то в этом зеркале – всего лишь краешком глаза. Это всегда происходило так быстро, что я думала, это всего лишь мое воображение.

– Я видела бар, – сказала Кейли, – как иногда показывают по телевизору, только грязнее.

Бабушка чуть повела бровью, услышав это.

– Этот дом был построен на месте заведения, которое называлось «Голубая подвязка», насколько мне известно. Бальный зал – единственная сохранившаяся часть старого строения.

Кейли зевнула, зарывшись в подушки, утомленная этим долгим счастливым днем. Они заключили молчаливый уговор: все, что Кейли видела в зеркале, будет их секретом – ее и бабушки. Родители Кейли считали, что у девочки слишком развито воображение, и она порой принимает за реальность плоды собственной фантазии.

На следующий год Кейли провела лето у бабушки, поскольку ее родители были связаны по рукам и ногам неотложными делами. Как только Кейли распаковала чемоданы и переоделась в майку и джинсы, она написала свое имя на листке бумаги задом наперед и побежала в бальный зал.

В зеркале почти сразу же появился мальчик крепкого сложения, в грязной одежде, он как будто ждал ее. Сощурив глаза, он смотрел на буквы, аккуратно выведенные на листе, который Кейли держала перед зеркалом. Потом подошел к стоявшему рядом столу и вернулся со старомодной грифельной доской и куском мела и торопливо вывел на доске ИБРЕД. Кейли сначала растерялась, но быстро сообразила: нужно читать задом наперед Дерби. Его звали Дерби. Это наполнило ее странной пьянящей радостью.