Город колокольчиков - Анна Черникова

Анна Черникова

Город колокольчиков

ГЛАВА ПЕРВАЯ, в которой ничего не ясно и не понятно

… Ночь тяжело ворочалась за окном. Она явно не могла уснуть. Так же, как и Маринка. Но Маринке было тепло и уютно под любимым клетчатым пледом, а ночь маялась, цеплялась за ветви деревьев, облокачиваясь на острые заборы, путаясь в проводах. Ей давно уже следовало подняться над городом и устроиться на мягких облаках. Но она не могла. Ночь ждала Маринку. Иногда она, поскрипывая приоткрытой створкой окна, осторожно заглядывала в комнату. Но девочка натягивала одеяло на нос и делала вид, что крепко спит. Тогда ночь тяжело вздыхала. А один раз даже закапала от огорчения мелким дождиком.

Маринке стало стыдно. И она постаралась рассердиться на себя, чтобы прогнать чувство вины. Нет, в самом деле, в 13 лет можно быть и посерьезнее! Надо же — ночь у нее вздыхает и ворочается под окном! Чушь какая! Не-е-ет, все! Сегодня — никаких глупостей, никаких фантазий и сказок. Все спят — и она будет спать. Без снов! В крайнем случае — с черно-белыми. Или — с неинтересными. Как у всех!!! Приняв такое героическое решение Маринка повернулась на бок, для пущей уверенности пробормотав вслух любимую присказку из мультика:

— Все это чушь! Ни коты, ни рыбы не разговаривают!

Ох, лучше бы она этого не говорила! Потому что на шкафу мигом завозились.

Девочка тихонько вздохнула. Быть «как все» опять не получалось. «Ну, хорошо, — обречено подумала она, — может же это быть кот? Правда, Ефим сейчас наверняка в саду шныряет… Но все равно. Я буду думать, что это кот. Вернулся из сада, запрыгнул на шкаф и шуршит себе там потихоньку… Шкаф, конечно, высокий… Не во всякую квартиру войдет… Так просто на него не запрыгнешь… Но кому какое дело! Может, у меня кот — рекордсмен по прыжкам. Специальный такой кот. Да. Буду думать, что это кот!»

Такого издевательства шуршащий на шкафу не выдержал:

— Кто кот?! Это я кот?!! Сама ты… Надо же: «Ни коты ни рыбы не разговаривают…» — очень похоже и очень смешно передразнил этот кто-то девочку. — Ты еще скажи что домовых не бывает!

«Такой голос, — вспомнилась Маринке цитата из какой-то книги, — мог бы принадлежать плюшевому медвежонку, если бы он умел говорить». Но существо, которому он на самом деле принадлежал, совсем-вовсе не было похоже на игрушечного медвежонка. Ехидная острая мордочка, жесткий хохолок не то шерсти, не то иголок, неизменный красный колпачок и теплые коричневые ладошки — словно незадачливый художник хотел нарисовать сказочного ежика, а получилось что-то среднее между гномиком и ехидной игольчатой.

Первый раз услышав этот голос со шкафа Маринка завизжала так, что пятилетний кот Ефим, забыв про свою неторопливую солидность, свечкой взвился с кровати и выскочил в окно. Благо жили Ефремцовы на первом этаже… А сейчас девочка лишь глубоко вздохнула, и крепко зажмурила глаза — сплю мол, не видишь что ли?!

— Ну-ну, — все так же ехидно продолжал голос, — спи, спи себе… А сегодня, между прочим… (многозначительная пауза)…Заметь: только сегодня… (снова пауза, еще более многозначительная) Раз в семь лет…

— Да говори же! — Маринка рывком села на кровати. — Что за привычка тянуть кота («Тфу, — подумала она, — дался же мне этот кот!») за хвост!

— Ты же спишь! — хмыкнул домовой. И едва увернулся от подушки.

— Ладно, ладно, скажу, скажу, — затараторил он, выставляя вперед растопыренные ладошки, потому что Маринка туго сворачивала вторую подушку, и промахиваться больше, по всей вероятности, не собиралась. — Да ты же и так догадалась…

Маринка замерла. Прикусив нижнюю губу расширившимися глазами посмотрела на домового:

— Неужели сегодня… — и замолчала, боясь поверить своей догадке.

— Откроется Город Колокольчиков, — очень будничным тоном закончил за нее домовой. И почему-то вздохнул.

— Ой-й, Тимка, что же мне делать… — Маринка уперлась лбом в стиснутые кулачки.

— А что, собственно, случилось? — встревожился домовой по имени Тимка, — Ты же чуть ли не год об только об этом и мечтала! Я думал, ты от радости до потолка скакать будешь, а ты… Э, да ты никак ревешь?

Тимка медленно (но все равно неловко, по мультяшному как-то) спланировал со шкафа на кровать. Подошел к девочке. Осторожно провел пальцем по коленке, размазывая теплую соленую каплю.

— Да ты что, из-за сегодняшнего разговора, что ли?..

ГЛАВА ВТОРАЯ, в которой кое-что проясняется

А ведь начиналось все так хорошо! Маринка всхлипнула, вспоминая утренние события, и словно бы снова услышала веселый мамин голос…

— Маринка! А ну-ка вставай, лежебока! — мама бесцеремонно стащила с дочери одеяло и защекотала маленькие пятки в разводах грязи. — Опять ноги не мыла, чучело ты мое!

— Ну ма-а-а… Я мыла! Чест-слово! — Маринка попыталась вырваться из маминых теплых пальцев и ускользнуть назад, под одеяло. Уточнять, что после того, как она их вымыла, была еще ночная прогулка под дождем, девочка не стала.

— Да-а-а, я вижу, как ты мыла! Только грязь развезла! Ну почему у всех дети, как дети, а у меня поросенок какой-то! А с поросятами мы знаешь как поступаем?..

Так они возились и смеялись еще минут 15, пока Маринка окончательно не проснулась. Потом еще немного посидели обнявшись. Маринка размякла от маминой (такой редкой последнее время!) ласки, от маминого тепла и потеряла осторожность. Всеми мыслями, всей душой она была еще в своем сне. Все еще ощущала упругость воздушных струй и немыслимую, невозможную легкость своего тела.

— Мама, я летать научилась!!! — восторженно начала она, и словно споткнулась о мамино затвердевшее, в миг ставшее чужим лицо.

— Да во сне, во сне, не беспокойся… — поспешила внести ясность Маринка. Это просто удивительно, какой чужой, неприятно-строгой и не желающей ничего понимать становилась мама, когда разговор касался чего-нибудь ЭТАКОГО. Каких- нибудь «Маринкиных глупостей», как называли это все в семье. Все, кроме бабушки. Но бабушка, по мнению домочадцев и соседей, сама была «с фантазиями»…

— Ох, чадушко ты мое, ну когда же ты станешь серьезнее? — у мамы явно отлегло от сердца.

— А зачем? Так интереснее! — вновь потеряла бдительность Маринка.

— А затем. Ну-ка, сядь нормально, давай поговорим, как два взрослых человека…

Маринка недовольно засопела. Ей не хотелось чувствовать себя взрослой в такое прекрасное летнее утро. Кроме того, если уж было сказано «сядь как следует», разговор будет явно неприятный.

— Ну скажи мне, долго это будет продолжаться? — разговор начинался, точно следуя извечному сценарию, который кто-то написал много-много лет назад специально для педагогических бесед. Маринка вздохнула, но решила пока от сценария не отклоняться:

— А что я сделала?

— А то. Вечно у тебя все не как у людей. Ты словно не в реальном мире живешь, а в книжках своих. Вон, три полки сказками забиты. У Валерки с третьего этажа, например, сказок не найдешь. У него вместо них все, что можно достать по компьютеру. А у Верки — по психологии. Люди уже сейчас к институту готовятся. А ты? До сих пор, как дошкольник, во сне летаешь, да сказки читаешь. Да дошколята и те знают, кем стать хотят! А ваша светлость?

Маринка угрюмо молчала. Вообще-то, она знала, кем хочет стать. Но говорить об этом не стоило, потому что в этом, реальном, мире такой профессии просто не может существовать.

— У тебя вечно какие-то фантазии, — продолжала обличать мама, — вот, полюбуйся на свой дневник!

Марина нехотя скосила глаза. Уж свой-то дневник она знала до последнего пятнышка. И отлично помнила так возмутившую маму запись: «Вчера ваша дочь принесла в класс домового. Примите меры!»

— Ма-а, — осторожно начала она, — ну что тут такого? Еленушка сама много раз жаловалась, что в классе «хронический беспорядок». Тошка убираться будет, парты мыть… Его дом снесли, а ты второго домового ни за что бы не разрешила…

— О-о-о! — мама закатила глаза, — Марина, ты не маленькая! НИКАКИХ ДОМОВЫХ НЕТ!!! Нет, и быть не может. Не должно!

— Угу. А на шкафу кто сидит? — Маринка показала на Тимку, который, болтая ногами, с интересом прислушивался к беседе, но предпочитал молчать. Он вчера, убираясь на кухне, грохнул любимую мамину чашку. Поэтому сегодня старался держаться скромно и незаметно.

— Нахал и хулиган! — отрезала мама, — Тоже мне, нашли домового… тут она немного притормозила.

Тимку мама любила и ценила: он хорошо умел печь пироги, жарить картошку, вышил все полотенца и скатерти в доме. Только вот убираться у Тимки не получалось. Всегда он что-нибудь разбивал при этом. Любить-то мама его любила, но вот понять, что он домовой, не могла. То есть, понимала, конечно (как спорить с очевидным?), но не признавалась в этом даже самой себе. Поэтому, когда речь заходила о том «кто есть кто?» мама эту тему быстренько заминала, переводя разговор. Вот и сейчас: