Обретение мужества - Щербаков Константин Александрович

Щербаков К.

Обретение мужества

Критика и публицистика

От автора

Книга эта написана на основе статей, обращенных преимущественно к молодежной аудитории, опубликованных с 1963 по 1973 год прежде всего в газете «Комсомольская правда», а также в журналах «Искусство Ногин о», «Молодая гвардия», «Молодой коммунист», «Наш современник», «Советский экран», «Театр», «Юность», в газете «Советская культура».

Статьи печатались но горячим следам новых спектаклей, фильмов, книг и, наверное, иной раз несли в себе известное полемическое преувеличение роли некоторых произведений в общем художественном процессе. Последующий опыт внес в какие-то из авторских оценок свои уточнения.

Сознавая это, я, тем не менее, при возвращении к своим прежним работам, ничего существенного менять не стал. ,И потому, что хотелось воздержаться от попыток задним числом выглядеть более проницательным, чем это было на самом деле. И потому, что уточнение оценок, прочие коррективы неизбежно привели бы к модернизации текста, тогда как представлялось важным сохранить с максимальной отчетливостью печать времени, когда, статьи были написаны. Если эта печать стирается, и искусство и критика теряют свою достоверность.

Рождались, умирали или развивались определенные умонастроения, совершались те или иные общественные процессы, находившие отражение в художественных произведениях — критики старались их уловить, осмыслить, публицистически истолковать, объяснить. Если тогдашние соображения в главном выдержали проверку временем и интересны сегодняшнему читателю, — значит, работа критика имела смысл. Если нет — никакие нынешние попытки довести и улучшить не исправят дела.

И еще: не только естественно, но неизбежно, что сам автор на протяжении десятилетия претерпевал какие-то изменения в восприятии жизни и искусства. Мне не показалось нужным затушевывать их.

Не ищите в книге обзорности, исчерпывающей театральной, кинематографической панорамы. Из множества спектаклей (реже фильмов, еще реже книг) я обращался к тем, которые не вообще, а лично для меня в тот момент были наиболее существенны. По этому же принципу и в разбираемых произведениях на чем-то делался акцент, а что-то, объективно, быть может, и не второстепенное, оставлялось в тени. Не претендуя на всеобъемлющий театроведческий, киноведческий анализ, я и дал книге подзаголовок, который, как мне кажется, достаточно точно выражает ее жанровую направленность: критика и публицистика.

Начало

Театральные сезоны начала 60-х годов дали нам, пожалуй, уникально большое количество молодежных спектаклей. Словно плотина прорвалась. Двадцати-двадцатипятилетние, которые до этого появлялись на сцене достаточно нерегулярно и по преимуществу во «взрослых» пьесах, теперь ее, эту сцену, буквально заполонили.

Некоторые из пьес того времени сейчас уже и не вспомнишь, другие отложились в сознании, оставили свои вешки, ибо в большей или меньшей степени запечатлели время, его героев, их духовные поиски, нравственное состояние. Крупных художественных явлений, наверное, не было, но, взятые вместе, пьесы эти и спектакли свидетельствовали с очевидностью: назрела потребность высказаться, накопилась сумма мыслей, которая требует выхода. И просматривалась в этих молодежных сценических работах начала 60-х годов некая общность, некое изначальное, стартовое что ли единство, в большой мере продиктованное той духовной атмосферой, при которой люди, ставшие вскоре писателями чрезвычайно и очевидно разными, входили тогда в драматургию, в литературу.

«У древних греков, что ли, — да, пожалуй, у греков — сказочка была. Об аргонавтах и «золотом руне»... Они всю жизнь плыли за этим самым «золотым руном». И не покупались ни на какие там синтетические меха или даже на голубых песцов. Подавай им «золотое руно», на меньшее не согласны. Дельные парни были эти древние греки, по-моему».

Это говорит Вадим, один из персонажей пьесы Юлиу Эдлиса «Аргонавты». По профессии Вадим эпидемиолог; и когда случится в Иране эпидемия чумы и потребуется помощь, он будет повышать голос и, возможно, даже стучать кулаками по столу, требуя, чтобы послали туда не кого-нибудь другого, а именно его. И наверняка своего добьется — характер у этого парня крутой и неуступчивый. А дома разведет руками и смущенно скажет потрясенной жене: «Мне в Иран надо»...

У привычного сценического героя, согласитесь, уже на языке висела тирада о том, что его зовет долг и что рисковать своей жизнью он почитает за особое счастье. А Вадим — он и вовсе не нашел что сказать, кроме той не слишком глубокомысленной фразы. И это потому, что решение ехать на эпидемию для него естественно, буднично. Он просто добросовестно делает свое дело, а раз так — к чему лишние разговоры? Делает свое дело и врач Гога, другой герой «Аргонавтов», когда, не задумываясь, бросает московскую квартиру и едет работать в Читу. И еще при этом радостно острит и потирает руки, довольный: шутка ли — клинику дают, самостоятельную работу, а ему бы только до нее дорваться. Вот это будет дело так дело!..

Есть, наверное, известная прямолинейность, заданность в таком построении характеров, в однотипности что ли художественных аргументов. И чисто географические рамки разговора о душевной цельности героя (уедет из Москвы или не уедет) представляются узкими. Подход к проблеме наивен, но показательна настойчивость, убежденность, с какой автор стремится ее поставить.

Герои вступали в жизнь внутренне очень свободными и раскованными, не признавая слепой веры в авторитеты, но веря в себя и в свое время, которое несомненно поможет реализовать, раскрыть, поставить на пользу обществу все, что есть за душой. Жизненная активность, инициатива били через край, так зачем же говорить громкие слова о предстоящем деле, пусть трудном и даже героическом, когда ироничность, неприятие высокопарности стало одним из определяющих свойств и когда одолевало веселое нетерпение, чесались руки от желания скорее начать это дело делать.

Нравственный максимализм людей, которые «на меньшее не согласны», органическая потребность мерить свои поступки только самыми высокими критериями, неуемность преобразователей жизни...

Тим Кубасов, герой пьесы Эдварда Радзинского «Вам 22, старики!», поначалу может показаться человеком суховатым и даже черствым. Ну разве не жестоко это, когда Тим отказывается помочь своему лучшему другу Володе Лошманову поступить в университет, отказывается потому, что не признает за Володей таким, каков он сегодня, права заниматься наукой? Но вглядитесь внимательней, и вы поймете, что это не что иное, как тот же самый нравственный максимализм, который отличает героев Эдлиса. Наука для Тима — это жизнь, вся жизнь, а она ценится дорого, потому что должна быть отдана на благо людей, — иначе Тим Кубасов себе не представляет. Значит, если уж заниматься наукой, то самозабвенно и без оглядки на что бы то ни было, и только в этом случае можно будет, не кривя душой, сказать простые, но ко многому обязывающие слова: человек делает свое дело. А иначе — иначе это будет небокоптительство, паразитирование и вообще черт знает что!.. И Тим сделает все от него зависящее, чтобы не пустить в науку даже самого лучшего своего друга, если увидит, что друг не готов посвятить себя служению ей без остатка и целиком.

Я не собираюсь давать здесь подробный анализ молодой драматургии начала 60-х годов. Но для того, чтобы убедиться, что речь идет не о случайных литературных фактах, вспомним, что с первыми пьесами входили тогда в литературу Михаил Шабров и Юлиан Семенов, Андрей Вейцлер и Александр Мишарин, Александр Хмелик и Элигий Ставский. Да, далеко не все из этих пьес выдержали испытание временем. Но вот что можно сказать с уверенностью: круг, проблематика разговора очень во многом соприкасались с кругом, проблематикой тех пьес, о которых в этой главе говорится немного подробнее.