Прогулка под деревьями - Филипп Жакоте

Филипп Жакоте

Избранное

Внутренняя сила поэзии Жакоте заключается в тесной, прочной связи между возвышенным и страшным, между чудесным и убогим, между красотой мира и страхом человека. Он прозревает выход, приглашает к новому началу и несет гармонию, созвучную нашему времени.

Из книги «СОВА»

(1953)

Ночь — это спящий город огромный,где ветер веет… из далей каких летелк приюту нашего ложа. Июнь и полночь.Ты спишь, меня отвели к берегам безбрежным,лещина трепещет… И слышен зоввсе ближе, ближе… клянусь, похожна мерцание в чаще, похож на тените самые, в вихрях первого круга…(О зов летней ночи, о нем так многомогу сказать — и твоих глазах…) Но это толькоптица ночная, сова. Манит к себев леса предместья… И запах тел на рассветевдруг обретает привкус тленья,под горячею кожей кость проступает,пока звезды гаснут над перекрестками улиц.

Я чужой в этой жизни, и только с тобойговорить бы хотел на иных языкахпотому что, быть может, ты дом мой родной —мой апрель, из дождинок гнездо в тополях,

мой струящийся улей, рассветный каскад,моя Нежность-рожденная-ночью (когда на зарезасыпают любовники после услади какая-то девушка плачет на мерзлом дворе.

Ну а ты? в этом городе больше тебя не найтиты не бродишь вдоль улиц, не ищешь ночные путив этот час я один со всей легковесностью слов

помню губы живые…) О зрелость плодови источник дорог золотых и плющ на влажном стволе…все слова о тебе, о моей невозможной, нездешней земле…

Как некоторым нравится в печалипокинуть город и блуждать вдали,так я хочу остаться у развалини рыться там, где тело погребли

единое, что было нашим теломна ложе случая, и ликовала страсть(в то время наше небо просветлело,звездою темною, но я ей дал упасть…)

Оставить гипс, железо доски с гнилью!Но нет, как пес, зарывшись в след, идутак рою глубоко, что наконец найду

желанное — я стану светлой пыльюСкелетом, рассыпающимся в прахЗатем, что слишком этой встречи жду.

                     ИНТЕРЬЕР

Давно пытаюсь с комнатой смиритьсягде я живу, себе кажусь влюбленнымслучайные предметы, стол, окнов нем каждый вечер новый сад я вижугде сердце певчего дрозда в плюще трепещети всюду свет, где истончилась тень.

Пожалуй, соглашусь, что воздух мягок,что дома я, что будет день погожно только вот в изножии кроватизасел паук (приполз себе из сада)его не смог я растоптать; теперьон сеть плетет, в углу подстерегаямой легкий призрак…

                                 NINFA

В этих садах никогда не иссякнет пение вод —это прачки — иль нимфы каскадов — ведут хоровод,голос мой, увы, не сольется с хором прекрасных,тех, что мимо бегут и меня покидают, бесстрастны,мне остается лишь собирать лепестки увяданьяв травах, где все голоса когда-нибудь свяжет молчанье.

Нимфы, источники — образы грез сокровенных!Но что иное можно искать в этих местах блаженныхкроме голоса девушки светлой? И разве я лгу?вон под деревом пес, воробьи собрались на лугу,возле ивы горящей в огне рабочие землю копаюти сладчайшие их голоса окликаютиз сияния дня… Моя юность и ихна глазах высыхает, как выжженный солнцем тростники ко всем приближается март…                                              Это, верно, не сонснова слышу я голос из давних, минувших времен,самый нежный на свете, долетевший из глуби весенней…— Доминик! я не ждал тебя встретить под сеньюСада этого, рядом с чужими людьми. Ты ли это?— Молчи!Я не та, что была, я давно превратилась в иное…И проходит она, покидая земное,Улыбаясь хозяевам и как река ускользаяЭтот парк на закате навек покидаяПока солнце теряется там, за гребнем холма…И вот уже пять часов пополудни, зима.

Из цикла «Леса и воды»

Как ясен в марте лес, волшебно нереален.Еще прохладно в нем и свет почти хрустален.Совсем немного птиц, но, может быть, в подлескепоет кукушка — там, где в светлом блескебоярышник цветет. Дымок взлетает белыйискрясь уносят все, что за день прогорело,умершая листва горит живой коронойи, познанью учась у забытых путей,в ежевике находишь гнездо анемона —он звезды вечерней светлей.

Из книги «НЕПОСВЯЩЕННЫЙ»

(1958)

                        ГОЛОС

Кто здесь поет, когда умолкло все? чей голосНегромкий, чистый, начинает песньтакую дивную? в предместье ли, вдализа Робенсоном, где сады под снегом?Иль близко, рядом — он поет, не зная,что слушают его? не торопись понятьведь так же точно начинает деньневидимая птица. Можно лишьприслушаться в молчанье. Голос крепнеткак ветер марта, что дыханьем свежимнаполнил древний лес; он к нам летитне зная горя, улыбаясь смерти…Кто будет петь, когда исчезнет свет?Неведомо. Но голос слышен сердцу,отвыкшему владеть и побеждать.

                         ЗИМА

                                          Жильберу Куллю

Ведь было же — мои слова леталия видел в небе их! — сверкая и кружась…вели меня в прозрачные пространства…

а что теперь? декабрь ледянойменя замкнул, я, безголосый старец,все дальше уходящий в закоулки,угрюмой памяти, — он, если улыбнетсято лишь на светлой улице и есливдруг встретит тень с глазами навсегдазакрытыми — она сейчаси много лет уже — как ледяной декабрь…о женщина далекая, огоньпод вечным снегом, если замолчукто скажет ей, чтобы она сияла,не исчезая с прочими огнямив лесах-погостах? Кто из мрака путьукажет мне — росистую тропу?

Но, отвечая на призыв неслышный,родился в травах предрассветный миг.

             НЕПОСВЯЩЕННЫЙ

Чем старше я, тем больше возрастаюв незнании, чем дальше, тем вернеевсего лишаюсь и теряю власть.Мои владенья — заоконный блескиль оснеженность тихого пространствав безлюдье вечном. Где он, господин,защитник, покровитель и вожатый?Не покидая комнаты своейхраню молчанье (тишина-служанкавсе постепенно ставит на места),жду, что мечтанья лживые исчезнутвсе до конца. Но с чем останусь я?Что делать смертному? какая силаему так властно не дает уйти? Что заставляетего остаться и твердить словав пустом пространстве комнаты? И мне лисудить об этом, жалкому слепцу?Но голос слышен, он приходит вместес лучами света, различим едва:

«Огню подобно, создает любовьсвое сиянье только разрушеньем…»

                         ТРУД ПОЭТА

Час от часу слабнут глаза — и труд их теперьуже не сновиденье, даже не слезоточеньено взор пастуха, стерегущего ревностно мир, —без него обреченный забвенью.Так у стены, озаренной сиянием лета(или просто память ее освещает)я вами любуюсь среди безмятежного дня,а вы уходите все невозвратнейускользая, теряясь, я тщетно зову, вы горитетам, в полуночных травах… так в забытом садупо дорожкам — мерцанье ли, голос?(но не знает никто) вместе бегают детство и смерть…(Правда ли умерла эта дама, под веткою вербы,если лампа угасла, а вещи ее растерялись?Или может, она из влажной земли еще встанет?Я бы приблизился к ней и сказал:«Что вы делали все это время, пока был не слышенсмех ваш на улочке, ваши шаги? Отчего вы исчезлитак поспешно, не оставили даже записки?О теперь, госпожа, добро пожаловать к нам…»)

В темноте настоящего подстерегает, скрываясь,бессловесная тень. Это мир как он есть.Нам он дан ненадолго, затем лишь однимчтоб явилось на миг то, что блеснет и погаснет,чтобы снова и снова искать, призывать и дрожатьиз-за страха утраты. Так бедняк на ветруна коленях стоит, все стараясь сберечь, сохранитьмеж ладонями скудный огонь…

             ЦЫГАНЕ

Костер у темных деревьевслушай: тихо он говоритс народом спящиму въезда в город.

А мы все бродимпо темным стогнамбренные душисмерти боясьтвоей, неумолчный шепоттайного света.

                          КВАРТИРАНТ

                                                             Франсису Понжу

Мы в доме воздушном живем — на высоте эмпирейтут стены из ветра, стоит он на сияющих сваяхи так здесь светло, что порой о годах забываямы в небе скользим, в анфиладах прозрачных дверей.

Внизу зеленеет мир травы и сплетенных ветвейутром он ярок, а к ночи гаснет, мерцая,а даль, в дыхании гор растворяясьдля взгляда прозрачней становится, легче, светлей.

Постройка над бездною — свет мерцает, дрожиттак будем любить этот шаткий приют неверныйведь скоро он рухнет в облаке пыли сернойи вот мы повержены наземь, разбиты, во прахе лежим

О служанка, под землю неси квартиранта скорей!во дворе мы нашли его мертвым, в крови…ты, его посвятившая в тайны любви,постели ему ложе во влажном доме корней

                      НЕРАВНАЯ БИТВА

В криках ноябрьских птиц, в пламени ив, вижу везде —Знаменья, ведущие нас от беды к беде.

Даже в облачных скалах блещут проломы, зиянья,Между лозой и лавандой тоже читаю посланья.

А после свет стекает под землю, и день утихдругие губы просят пространств иных.

Стоны женщины, пламя любви, зажженное                                                   в темной спальной —здесь начинается ночи пункт перевальный.

Будем вдвоем блуждать в ущельях ручьистыхсо смехом, вздохами, в смешении веток и листьев

навек неразлучны вьющихся два растеньяесли рассвет озарил наших волос сплетенья.                                 *(Это словно среди тонких тростинок скрыватьсякогда звезды небесные наземь начнут осыпаться…)

                      РАССТОЯНИЯ

                                                            Армену Любену

Чертят стрижи круги в небесных высотах:а выше над ними кружатся звезды незримо.А скроется день за крайним пределом земли —вспыхнут эти огни на просторах темных песков…

Вот так и мы живем в областях подвижныхсреди расстояний; и так же сердцеперелетает от дерева к птице, от той — к звезде                                                                  отдаленной,а от звезды — к любимой. И так любовьв доме живет за засовом, работает и возрастаеттруждающихся служанка, несущая лампу в руке.

Из книги «МОТИВЫ»