Феномен ноосферы - Василий Бережной

Василий Бережной

ФЕНОМЕН НООСФЕРЫ

Отложить старт? Да мыслимо ли это? Такого еще не было на протяжении всей длительной галактической экспедиции!

Сот нервничал. Мешки на ногах то набухали, то сморщивались, и тело его то поднималось, то опускалось едва ли не до самого пола. Большой передний глаз излучал неудовольствие.

— Да ты понимаешь, чего требуешь?

— Я не требую, а прошу. — Юный Вей затянул глаз пленкой, вероятно, чтобы не видеть, как сердится старый мудрый Сот.

— Тебе известно, что мы закончили свою программу исследования Земли?

— Да.

— Ты знаешь, что люди уже перебрасывают мост сюда, на Луну?

— Знаю.

— А о том, что контакты с ними перенесены на будущее, не забыл?

— Нет.

— Так что же ты вопреки логике добиваешься отсрочки старта?

Вею показалось, что голос старого ученого стал мягче.

— Я прошу всего-навсего семь земных часов, — вкрадчиво произнес он, — всего только семь.

— Почему именно семь?

— Объясню. Мой объект все ночи проводит под открытым небом и то ли спит, то ли не спит, но мозг его создает такие причудливые образы, такую мозаику зримых, цветных абстракций, что, когда я увидел их на экране, мое тело от напряжения эстетических эмоций приняло форму идеального шара. Я хочу зафиксировать одну его ночь — это пять часов. Плюс два часа полета на Землю и обратно.

— Я всегда был против того, чтобы в состав экспедиции включать художников, — бросил Сот, скользя над полом кабины. — Они так далеки от понимания дисциплины и целенаправленности…

Сот начал равномерно двигаться, это вселяло в сердце Вея надежду, и молодой художник начал осторожное наступление:

— Если бы мудрый Сот знал, какой мозг у этого токийца! Исключительно одаренный человек. Его композиции впечатляют неожиданным сочетанием самых разнообразных форм, смелыми спектрами колеров, которые вызывают непостижимые каскады ощущений.

Сот качнул конусом головы:

— Если на этом свете и есть что-нибудь непостижимое, то это ваше, Вей, красноречие, а скорее — краснобайство. Почему бы не сказать просто: его композиции оставляют большое впечатление?

— Я понимаю, мудрый Сот… — Вей блаженно затянул глаз перепонкой: раз уж Стерновой снизошел до дискуссии, значит, уступит.

— А я не понимаю, — не дал ему договорить Сот. — В этом самом большом городе планеты мы сделали миллионы фиксаций работы мозга, и этот ваш феномен тоже зафиксирован, материала для исследований достаточно, программа выполнена. А задерживаться в районе Земли ради ваших субъективных представлений и вашего собственного удовольствия мы не можем.

Вей захлопал глазом. О упрямство ученых! Они не видят ничего, кроме программы, числа, функции, индекса… Неужели ему не дадут возможности еще раз побывать в Токио? Миллионы фиксаций… Но ведь его, художника Вея, интересует психология творчества, мышление образами и этот токиец… Какое интенсивное воображение! В его мозгу — фантасмагория образов, свой, ни с чем не сравнимый мир, требующий воплощения! Но этот человек почему-то не берет в руки ни кисть, ни инструмент для обработки металла или камня. Бродит по улицам шумного города, словно ищет… А что?.. Когда же наступает ночь, он направляется к одному из больших кинотеатров Токио и сидит на скамейке напротив входа: рассматривает афиши и ждет, пока выйдут зрители с последнего сеанса. Удивительные видения снуют при этом в его голове. А когда, разостлав газету, он ложится на эту скамейку, закрывает глаза и таким образом абстрагируется от всего огромного города, — вот тогда его воображение разворачивается, не зная преград!

Именно в это счастливое время Вей настроил детектор на частоту его биоволн и сразу же понял, что попал на что-то необычайное, являющееся для творческих натур откровением. Но это произошло как бы вскользь, и теперь крайне необходимо зафиксировать работу его мозга в течение ночи, которая уже надвигается на Японские острова. Для Вея такая запись была бы прекраснейшим уловом в бездонном космическом океане.

Рассчитывать на повторное посещение этой голубой планеты не приходится… Как же повлиять на Сота? А не показать ли ему эту случайную запись?

Взволнованный Вей начал колыхаться и переваливаться по вертикали, как Сот. Усилием воли уменьшил напряжение в нижних мешках, добился относительного равновесия.

— Прошу вас, мудрый Сот, прослушайте мою краткую запись. Здесь не больше трех минут.

— Давай! — На теле Сота возникло удлинение и протянулось к Вею. Художник положил туда маленький кристаллик, и Сот сразу же прижал его к своей конусовидной голове.

«Если уж и эта запись не тронет его, — думал Вей, наблюдая, как Стерновой затянул пленкой глаз, чтобы сосредоточиться, — тогда все пропало. Стоит ему нажать стартовую кнопку, и корабль навсегда распрощается и с Луной, и с Землей. Весь экипаж к этому готов. А потом жди, когда еще Научный центр одобрит контакты…»

Между тем Сот просматривал стереоскопическую запись биотоков токийского гения. Он принимал ее непосредственно на главную сигнальную систему, и тело его все больше округлялось, обретая форму шара. Хотя это был хороший признак, Вей нервничал. Не мог удержаться на месте и закружился вокруг Сота, как Луна вокруг этой загадочной Земли.

Но вот наконец Сот раскрыл свой глаз.

— Даю семь часов, — сказал он. — Это действительно феномен земной ноосферы.

Вей, пробормотав какие-то слова благодарности, буквально вылетел из каюты Стернового. Минуту спустя он уже садился в свою космическую лодку, поблескивающую на причальном козырьке корабля. Надо было торопиться: ведь Токио уже погружался в ночную тьму.

…Сперва на затемненной части планеты Вей заметил светлую точку. С каждой минутой она увеличивалась, росла, и вот уже засверкали как бы лепестки причудливого цветка. Интересно, какой образ возник бы у феноменального токийца, если бы он увидел свой город из космоса? Созвездие? Симфония света и красок? Перламутровые створки раковины, выброшенной океаном на берег? Нет, в его мозгу, вероятно, возникло бы некое сравнение, совершенно неожиданное.

Вея поразил этот огромный город с первого взгляда. Конечно, имело значение то, что на его родной планете совершенно нет городов на поверхности. Но одним только этим обстоятельством нельзя было объяснить сильное волнение, охватившее юного художника. Что-то было неповторимое в облике города, неповторимое и непостижимое.

С высоты своего полета Вей всматривался в ярко прочерченные линии токийских улиц, в темные пятна садов, изящные контуры зданий, тщетно пытаясь уловить главный мотив созданной человеком панорамы.