Калина красная - Василий Шукшин

Шукшин Василий

Калина красная

Василий Шукшин

Калина красная

История эта началась в исправительно-трудовом лагере, севернее города Н., в местах прекрасных и строгих.

Был вечер после трудового дня.

Люди собрались в клубе...

На сцену вышел широкоплечий мужчина с обветренным лицом и объявил:

-- А сейчас хор бывших рецидивистов споет нам задум-чивую песню "Вечерний звон"!

На сцену из-за кулисы стали выходить участники хора -- один за одним. Они стали так, что образовали две группы -- большую и малую. Хористы все были далеко не "певучего" облика.

-- В группе "бом-бом", -- возвестил дальше широкопле-чий и показал на большую группу, -- участвуют те, у кого за-втра оканчивается срок заключения. Это наша традиция, и мы ее храним.

Хор запел. То есть завели в малой группе, а в большой на-гнули головы и в нужный момент ударили с чувством:

-- Бом-м, бом-м...

В группе "бом-бом" мы видим и нашего героя -- Егора Прокудина, сорокалетнего, стриженого. Он старался всерьез и, когда "звонили", морщил лоб и качал круглой крестьян-ской головой -- чтобы похоже было, что звук колокола плы-вет и качается в вечернем воздухе.

Так закончился последний срок Егора Прокудина. Впе-реди -- воля.

Утром в кабинете у одного из начальников произошел следующий разговор:

-- Ну, расскажи, как думаешь жить, Прокудин? -- спро-сил начальник. Он, видимо, много-много раз спрашивал это -- больно уж слова его вышли какие-то готовые.

-- Честно! -- поторопился с ответом Егор, тоже, надо полагать, готовым, потому что ответ выскочил поразительно легко.

-- Да это-то я понимаю... А как? Как ты это себе пред-ставляешь?

-- Думаю заняться сельским хозяйством, гражданин на-чальник.

-- Товарищ.

-- А? -- не понял Егор.

-- Теперь для тебя все -- товарищи, -- напомнил началь-ник.

-- А-а! -- с удовольствием вспомнил Прокудин. И даже посмеялся своей забывчивости. -- Да-да... Много будет това-рищей!

-- А что это тебя в сельское хозяйство-то потянуло? -- искренне поинтересовался начальник.

-- Так я же ведь крестьянин! Родом-то. Вообще люблю природу. Куплю корову...

-- Корову? -- удивился начальник.

-- Корову. Вот с таким вымем. -- Егор показал руками.

-- Корову надо не по вымю выбирать. Если она еще мо-лодая, какое же у нее "вот такое" вымя? А ты выберешь ста-рую, у нее действительно вот такое вымя... Толку-то что? Ко-рова должна быть... стройная.

-- Так это что же тогда -- по ногам? -- сугодничал Егор вопросом.

-- Что?

-- Выбирать-то. По ногам, что ли?

-- Да почему по ногам? По породе. Существуют поро-ды -- такая-то порода... Например, холмогорская... -- Боль-ше начальник не знал.

-- Обожаю коров, -- еще раз с силой сказал Егор. -- При-веду ее в стойло... поставлю...

Начальник и Егор помолчали, глядя друг на друга.

-- Корова -- это хорошо, -- согласился начальник. -- Только... что ж, ты одной коровой и будешь заниматься? У тебя профессия-то есть какая-нибудь?

-- У меня много профессий.

-- Например?

Егор подумал, как если бы выбирал из множества своих профессий наименее... как бы это сказать -- меньше всего пригодную для воровских целей.

-- Слесарь...

Зазвонил телефон. Начальник взял трубку.

-- Да. Да. А какой урок-то был? Тема-то какая? "Евгений Онегин"? Так, а насчет кого они вопросы-то стали задавать? Татьяны? А что им там непонятно в Татьяне? Что, говорю, им там... -- Начальник некоторое время слушал тонкий крикливый голос в трубке, укоризненно смотрел при этом на Егора и чуть кивал головой: мол, все ясно. -- Пусть... Слушай сюда: пусть они там демагогией не занимаются! Что значит -- будут дети, не будут дети?! Про это, что ли, поэма написана! А то я им приду объясню! Ты им... Ладно, счас Николаев придет к вам. -- Начальник положил трубку и взял другую. Пока набирал номер, недовольно проговорил: -- Доценты мне... Николаев? Там у учительницы литературы урок сорва-ли: начали вопросы задавать. А? "Евгений Онегин". Да не на-счет Онегина, а насчет Татьяны: будут у нее дети от старика или не будут? Иди разберись. Давай. Во, доценты, понима-ешь! -- сказал начальник, кладя трубку. -- Вопросы начали задавать.

Егор посмеялся, представив этот урок литературы.

-- Хотят знать...

-- У тебя жена-то есть? -- спросил начальник строго.

Егор вынул из нагрудного кармана фотографию и подал начальнику. Тот взял, посмотрел.

-- Это твоя жена? -- спросил он, не скрывая удивления.

На фотографии была довольно красивая молодая женщи-на, добрая и ясная.

-- Будущая, -- сказал Егор. Ему не понравилось, что на-чальник удивился. -- Ждет меня. Но живую я ее ни разу не видел.

-- Как это?

-- Заочница. -- Егор потянулся, взял фотографию. -- По-звольте. -- И сам засмотрелся на милое русское простое лицо. -- Байкалова Любовь Федоровна. Какая доверчивость на лице, а! Это удивительно, правда? На кассира похожа.

-- И что она пишет?

-- Пишет, что беду мою всю понимает... Но, говорит, не понимаю, как ты додумался в тюрьму угодить? Хорошие письма. Покой от них... Муж был пьянчуга -- выгнала. А на людей все равно не обозлилась.

-- А ты понимаешь, на что идешь? -- негромко и серьез-но спросил начальник.

-- Понимаю, -- тоже негромко сказал Егор и спрятал фо-тографию.

-- Во-первых, оденься как следует. Куда ты такой... Ванька с Пресни заявишься. -- Начальник недовольно оглядел Егора. -- Что это за... почему так одет-то?

Егор был в сапогах, в рубахе-косоворотке, в фуфайке и каком-то форменном картузе -- не то сельский шофер, не то слесарь-сантехник, с легким намеком на участие в художест-венной самодеятельности.

Егор мельком оглядел себя, усмехнулся.

-- Так надо было по роли. А потом уже не успел пере-одеться.

-- Артисты... -- только и сказал начальник и засмеялся. Он был не злой человек, и его так и не перестали изумлять люди, изобретательность которых не знает пределов.

И вот она -- воля!

Это значит -- захлопнулась за Егором дверь, и он очутил-ся на улице небольшого поселка. Он вздохнул всей грудью весеннего воздуха, зажмурился и покрутил головой. Прошел немного и прислонился к забору. Мимо шла какая-то ста-рушка с сумочкой, остановилась.

-- Вам плохо?

-- Мне хорошо, мать, -- сказал Егор. -- Хорошо, что я весной сел. Надо всегда весной садиться.

-- Куда садиться? -- не поняла старушка.

-- В тюрьму.

Старушка только теперь сообразила, с кем говорит. Опа-сливо отстранилась и посеменила дальше. Посмотрела еще на забор, мимо которого шла. Опять оглянулась на Егора.

А Егор поднял руку навстречу "Волге". "Волга" останови-лась. Егор стал договариваться с шофером. Шофер сперва не соглашался везти, Егор достал из кармана пачку денег, пока-зал... и пошел садиться рядом с шофером.

В это время к ним подошла старушка, которая проявила участие к Егору, -- не поленилась перейти улицу.

-- Я прошу извинить меня, -- заговорила она, склоняясь к Егору. -- А почему именно весной?

-- Садиться-то? Так весной сядешь -- весной и выйдешь. Воля и весна! Чего еще человеку надо? -- Егор улыбнулся старушке и продекламировал: -- Май мой синий! Июнь голу-бой!

-- Вон как!.. -- Старушка изумилась. Выпрямилась и гля-дела на Егора, как глядят в городе на коня -- туда же, по улице идет, где машины. У старушки было румяное морщинистое личико и ясные глаза. Она, сама того не ведая, доста-вила Егору приятнейшую, дорогую минуту.

"Волга" поехала.

Старушка некоторое время смотрела вслед ей.

-- Скажите... Поэт нашелся. Фет.

А Егор весь отдался движению. Кончился поселок, выскочили на простор.

-- Нет ли у тебя какой музыки? -- спросил Егор.

Шофер, молодой парень, достал одной рукой из-за спины транзисторный магнитофон.

-- Включи. Крайняя клавиша...

Егор включил какую-то славную музыку. Откинулся го-ловой на сиденье, закрыл глаза. Долго он ждал такого часа. Заждался.

-- Рад? -- спросил шофер.

-- Рад? -- очнулся Егор. -- Рад... -- Он точно на вкус по-пробовал это словцо. -- Видишь ли, малыш, если бы я жил три жизни, я бы одну просидел в тюрьме, другую -- отдал тебе, а третью -- прожил бы сам, как хочу. Но так как она у меня всего одна, то сейчас я, конечно, рад. А ты умеешь ра-доваться? -- Егор от полноты чувства мог иногда взбежать повыше -- где обитают слова красивые и пустые. -- Умеешь, нет?

Шофер пожал плечами, ничего не ответил.

-- Э-э, тухлое твое дело, сынок, -- не умеешь.

-- А чего радоваться-то?

Егор вдруг стал серьезным. Задумался. С ним это быва-ло -- вдруг ни с того ни с сего задумается.

-- А? -- спросил Егор из каких-то своих мыслей.

-- Чего, говорю, шибко радоваться-то? -- Шофер был па-рень трезвый и занудливый.

-- Ну, это я, брат, не знаю -- чего радоваться, -- загово-рил Егор, с неохотой возвращаясь из своего далекого дале-ка. -- Умеешь -- радуйся, не умеешь -- сиди так. Тут не спра-шивают. Стихи, например, любишь?

Парень опять неопределенно пожал плечами.

-- Вот видишь, -- с сожалением сказал Егор, -- а ты ра-доваться собрался.

-- Я и не собирался радоваться.