Болонская кадриль - Шарль Эксбрайя

Шарль Эксбрайя

БОЛОНСКАЯ КАДРИЛЬ

Глава I

Неожиданно в коридоре вагона загрохотали тяжелые сапоги, и в сердце каждого пассажира эта чеканная поступь отозвалась смутным предощущением беды, отвратить которую может разве что немая молитва. Международный экспресс из Будапешта уже битый час стоял на пограничном вокзале Хегьесхольма. Придирчивые и не в меру подозрительные венгерские таможенники обыскивали чемоданы, залезали в каждый пакет и сверток. Что до пограничников, то они собрали паспорта и ушли.

Сначала обитатели купе воспринимали все формальности с благодушной насмешкой, но мало-помалу иронические замечания произносились все реже, и каждый — с большим или меньшим основанием — начал опасаться, что его не выпустят отсюда на Запад. Даже высокий симпатичный брюнет, который с самого Будапешта ухаживал за молодой женщиной, сидевшей в углу у окна, смущенно умолк — его дерзкие и остроумные колкости больше не вызывали улыбок на губах его спутников.

Звук шагов пограничника нарушил тревожную тишину. Теперь они узнают. Пассажиры напряженно прислушивались к стуку дверей первых купе и к гортанному голосу, выкрикивавшему фамилии. По мере того как солдат приближался к купе, стальной обруч все крепче сдавливал грудь, мешая дышать, и, когда пограничник наконец распахнул дверь, несколько человек чуть не вскрикнули. Бесстрастный и подтянутый венгр настолько могучего сложения, что дверной проем ему, казалось, был тесен, ледяным взглядом смотрел на пассажиров. Все они принадлежали к чуждому ему миру. Держа стопку паспортов в левой руке, пограничник медленно открыл первый.

— Фрау Тэа Нейтер?

Молодая женщина, за которой ухаживал красивый брюнет, протянула чуть дрожащую руку и получила обратно свой паспорт. Тихий вздох облегчения не ускользнул от ближайших соседей. Одного за другим пограничник назвал Альфонса Прюггера, инженера; Райнера Клинге, коммерсанта; Нэнни Майер, пожилую даму, явно злоупотребляющую косметикой; Вольфганга Хаммерера, профессора Венского университета. Последним получил паспорт темноволосый молодой человек.

— Альфонсо Сантуччи, viaggiatore di commercio, — выкрикнул венгр.

Пограничник отдал честь и вышел, но никто из пассажиров еще не осмеливался шевельнуться. И только когда поезд тронулся, все радостно перевели дух. И счастливее всех был Альфонсо Сантуччи, коммивояжер, поскольку он именовался вовсе не Альфонсо Сантуччи и не имел ни малейшего отношения к торговле.

На самом деле Альфонсо Сантуччи звали Жак Субрэй. Родился он тридцать лет назад в Болонье, где его родители, эмигранты во втором поколении, сохранившие французское гражданство держали ювелирный магазин на виа д'эл Индепенденца. Вместе с ними в тысяча девятьсот тридцать девятом году Жак уехал во Францию и вернулся в родной город в сорок шестом. После смерти родителей молодой Субрэй остался в Болонье — все его прошлое было накрепко связано со столицей Эмилии-Романьи. Доверив вести дела унаследованной им фирмы директрисе, Жак окунулся в удовольствия «vita dolce» высших слоев болонского общества, куда благодаря семейной репутации его допустили весьма благосклонно. Старинные аристократические кварталы Болоньи полнились слухами о сумасбродствах молодого француза, но о самом экстравагантном его поступке никто не догадывался. Большой любитель рискованных приключений и самых разнообразных видов спорта, Жак скорее забавы ради, чем всерьез, поступил в разведывательную службу Итальянской республики. Довольно скоро тамошнее начальство решило, что Субрэй — прекрасный агент, когда не влюблен, но это, увы, случается с ним слишком часто. Необычная профессия уже не раз втягивала Жака в самые невероятные истории, но до сих пор он блестяще справлялся со своими обязанностями. Субрэй ни о чем не жалел и считал жизнь на редкость увлекательной штукой. Репутация легкомысленного бонвивана лучше, чем какая-нибудь выдуманная профессия, скрывала тайную деятельность Жака. Все считали его человеком состоятельным, но знали, что время от времени, чтобы поправить свое финансовое положение или покрыть долги, он соглашается съездить за границу для крупной фирмы макаронных изделий Пастори.

Субрэй не был в Болонье три месяца. Поиски рынков сбыта для спагетти, лазаньи и тальятеллы[1] Пастори на сей раз привели его сначала в Югославию, затем в Венгрию и Чехословакию. На самом деле начальство отправило Жака в погоню за похитителями чертежей нового мотора на твердом топливе, который профессор Фальеро вместе со своим племянником Санто разрабатывал в мастерской на Кроче дель Бьяччио. Планы исчезли, несмотря на то что итальянское правительство, возлагавшее на труды сеньора Фальеро серьезные надежды, денно и нощно охраняло ученого. Все сотрудники профессора, вплоть до рядовых лаборантов, подвергались тщательнейшей проверке, и судьба открытия не вызывала особого беспокойства, потому что главные расчеты Фальеро проводил вдвоем с Санто, сыном его брата, погибшего на войне. Мать мальчика лишь ненадолго пережила мужа и умерла с горя, оставив сына на попечение дяди. Именно Санто сразу же сообщил об исчезновении бумаг, и благодаря этому секретные службы не упустили драгоценного времени. Однако перекрывать границы было уже поздно, и начальнику болонской контрразведки пришлось послать Жака Субрэя вдогонку за похитителями, которые, по сведениям, скрывались в Югославии. Эти последние уже считали себя в полной безопасности и решили немного передохнуть, а потому Жаку не составило особого труда догнать их в Мариборе. В результате охотники за чужим добром умерли насильственной смертью, а Субрэй, чтобы обмануть возможных преследователей, отважился на довольно необычный ход. Вместо того чтобы сразу скрыться в Австрии, он поехал в Белград, потом в Будапешт, оттуда в Прагу и снова вернулся в Будапешт, и все это время неутомимо трудился на благо фирмы Пастори. Таким образом, целых три месяца Жак разгуливал под носом у венгерской, чешской и русской контрразведок, перевозя знаменитые чертежи в подкладке кейса, искусно подшитой итальянским сапожником из Загреба. Субрэя поджидали в Австрии и Италии, но никому даже в голову не пришло, что у него хватит наглости болтаться на вражеской территории. Это-то его и спасло.

А теперь поезд уносил Жака в Вену. Дальше его путь лежал в Мюнхен, и оттуда наконец он направится в свою любимую Италию. Впервые за последние двенадцать недель Субрэй мог расслабиться.

Однако молодой человек не чувствовал бы себя так спокойно, если бы знал, что приказ о его аресте пришел в Хегьесхольм меньше чем через десять минут после отхода поезда. Виной тому была измена Джиоконды Бертоло. Эта ревностная коммунистка, работая у Джорджо Луппо, непосредственного шефа Субрэя, узнала, чем на самом деле занимается мнимый представитель фирмы Пастори, и сразу же сообщила об этом в советское консульство. Но и русские не застрахованы от измены. Несмотря на членство в коммунистической партии, переводчик Амедео Форлини предпочитал рублям фунты стерлингов, а потому не преминул известить британское консульство о возвращении Субрэя вместе с чертежами Фальеро. Однако доллар гораздо лучше гарантирован от всяких катаклизмов, поэтому не стоит долго искать причины, почему Карло Домачи, работающий переводчиком у англичан, позвонил в американское консульство и рассказал, кто такой Жак Субрэй и какие ценные бумаги он везет в Болонью. К счастью, огонь патриотизма еще не угас в сердцах большинства итальянцев, и в частности в сердце Джизеллы Мора — одной из секретарш консула Соединенных Штатов, и она немедленно предупредила Джорджо Луппо. Таким образом, последний узнал об утечке информации в своем окружении. Круг замкнулся. И теперь четыре тайных службы принимали все возможные меры, чтобы или помочь Жаку Субрэю, или помешать ему доставить Джорджо Луппо чертежи мотора, изобретенного профессором Фальеро.

А ничего не подозревающий Субрэй, мирно проспав всю ночь в Мюнхене, наутро отправился в Италию. Сидя в удобном купе, он чувствовал себя вполне счастливым. Помимо удовлетворения от удачно завершившейся героической эпопеи Жака грела мысль о скором свидании с Тоской. Он был не на шутку влюблен, собирался снова просить ее руки и верил, что на сей раз девушка не откажет.

Тоска была единственной дочерью графа и графини Матуцци, чье огромное состояние, инвестированное в основном в Америке, избежало финансового хаоса военных и послевоенных лет. Граф Лудовико Матуцци, заинтересованный в промышленной реализации планов профессора Фальеро, финансировал работы ученого.

Впрочем, одно неприятное воспоминание все же омрачало радость Субрэя: три месяца назад они с Тоской поссорились из-за дурацкого недоразумения. Хуже всего было то, что Жаку запрещалось во время миссии сообщать о себе кому-либо, кроме мнимых работодателей из фирмы Пастори, которые тут же передавали его донесения, составленные на торговом жаргоне, в соответствующий отдел разведки. Поэтому Субрэй не мог даже написать Тоске письма.