Роман в социальных сетях - Иван Зорин

Иван Зорин

«Роман в социальных сетях»

Роман-центон

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Благодарю», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

ОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ

Модест Одинаров так и не узнал, кто включил его в интернет-группу. «Верно, начальство», — получил он уведомление по электронной почте и послушно перешел по ссылке. Был вечер, Модесту Одинарову хотелось спать, он вяло просматривал сайт, пробегая глазами комментарии, пока не наткнулся на заставивший его вздрогнуть. «А что думает Модест Одинаров?» — писала некая «Ульяна Гроховец». «Или сослуживцы разыгрывают? — скривился Модест Одинаров, гадая, кто мог за этим стоять. Он с удивлением обнаружил, что ему завели личную интернет-страницу, где было указано его место жительства, и от которой прислали пароль. — А с возрастом ошиблись, думают, я моложе». Модест Одинаров жил в большом городе, работал в крупной компании, где его приучили все доводить до конца, не откладывая в долгий ящик. Глаза уже слипались, он решал, лечь ли в пижаме, открыв на ночь форточку, или, голым, плотно ее зашторив, но прежде, чем покинуть страницу ответил: «Полностью с вами согласен». И нажал на кнопку «Мне нравится».

У Модеста Одинарова был ранний брак. И такой же ранний развод, после которого он в одиночестве грыз добытый в поте лица хлеб, копил деньги и мечтал о пенсии. «Начну жить», — подмигивал он себе в зеркале, представляя домик на морском берегу, раскладной полосатый шезлонг под платаном и белый песок, который, поднимая, ввинчивает в пустынный пляж ласковый южный ветер. Каждый день рождения, каждый отложенный рубль приближали Одинарова к мечте, ему казалось, что уже не за горами то время, когда он, как в детстве, сможет, согнувшись набок, швырять в море плоские камни, которые будут скакать по волнам, выпрыгивая, как летучие рыбы, или, сложив ладони у рта, вдруг закричать первое, что придет на ум, а ответом будет только долгое насмешливое эхо. Модест Одинаров жил на последнем этаже, забившись, как воробей под крышу, и мечтал о будущем без надрывного будильника, городских «пробок» и вечно недовольного начальства. В выходные он вышагивал по бульвару, кормил со скамейки серых голубей, а, встречая знакомых, опускал глаза.

— Модест? — окликнули его раз на улице.

Одинаров кивнул, собираясь перейти на другую сторону.

— Не узнал? — тронули его за локоть. — А ведь за одной партой сидели. — На Одинарова уставились красные, рыбьи глаза: — Я тебе еще списывать давал.

— И что?

Усмехнувшись, однокашник погладил седую щетину:

— Выпить хочется, а денег нет.

Одинаров, не глядя, протянул мелочь.

— А жизнь-то налаживается! — В руках у однокашника появилась бутылка. — Составишь компанию?

Одинаров покачал головой.

— А раньше не отказывал. Помнишь, как с уроков сбегали? Как нам не продавали пиво, и приходилось прохожих просить? Ты еще говорил, что тебя отец послал? Эх, были времена! Может, передумаешь? Посидели бы, поговорили. Ты когда в последний раз разговаривал?

— Не помню.

— Вот видишь! А у меня столько наблюдений.

Запрокинув голову, он стал пить из бутылки, держа ее одними зубами, потом, дернув шеей, отшвырнул пустую:

— Заметил, что никакая борода не прикроет лысины?

Одинаров промолчал.

— А что сегодняшняя жизнь не заменит прежней?

— Значит, не работаешь?

— А зачем? Ты вкалываешь за двоих! Правда, пользы от твоей работы ноль. А какие надежды подавал! Стихи писал, а теперь, как слепой, от привычных стен ни на шаг. Как случилось, что живешь через силу?

Одинаров вздохнул. Однокашник повесил на губе сигарету, но зажигать не стал.

— А ты в Бога веришь?

— Нет.

— И не страшно?

Одинаров пожал плечами.

— Не пьешь, не куришь и в Бога не веришь. Мне тебя жаль.

— Не лги! — взвился вдруг Одинаров. — Никому никого не жаль! Никому!

Однокашник расхохотался, потом, вложив в рот пальцы, по-мальчишески засвистел, как давным-давно, когда, стоя под окном, вытаскивал Модеста из дома.

— Сейчас выйду, — как и прежде отозвался Модест Одинаров. — Через пять секунд.

— Приходи, я жду, — серьезно ответил однокашник, вдруг почернев, как земля. И Модесту Ординарову стало страшно, он уже не узнавал однокашника и не мог понять, в каком времени находится. И тогда он закричал. Он кричал, пока не проснулся от своего крика. Потом, вытянув руку из-под одеяла, по привычке утопил кнопку будильника и еще долго лежал в постели, глядя в потолок и вспоминая, как год назад хоронил приснившегося ему однокашника. Лил дождь, и в гроб летели крупные капли, стекая по лицу у покойника. Казалось, будто он плакал, а когда поплыл, наложенный в морге, макияж, пришлось торопливо опустить крышку. Свое имущество однокашник успел пропить, так что, собирая на похороны, пустили шапку по кругу. Круг оказался узким. Он состоял из одного Модеста Одинарова.

Сквозь пыльное окно едва пробивался рассвет, и утро обещало быть как скисшее молоко. Ничего не хотелось, все казалось пустым и никчемным. В такие дни стреляются, или напиваются до бесчувствия. Полину Траговец от подобного спасала мать. «Ты не имеешь права думать о себе, — говорила она хорошо поставленным голосом бывшей учительницы. — У тебя на руках престарелая мать». Цепляясь за жизнь, мать по кусочку кромсала дни, отведенные дочери, приспосабливая их к своим. «Не кормит», — пуская слезу, жаловалась она соседям, так что на Полину в подъезде смотрели осуждающе. Годы шли, а жизнь у Полины все не начиналась. Когда-то у нее были женихи, но мать быстро всех отвадила. «Он тебе не пара, — говорила она в далекой Полининой молодости, а потом, когда у дочери появились первые морщины, добавляла: — Потерпи, уже недолго, выскочишь тогда за кого хочешь». И Полина осталась синим чулком. Изо дня в день она ходила на работу, готовила матери ужин и, слушая старческое брюзжание, думала о своем. У каждого есть тайна, и Полина была влюблена в одинокого жильца с верхнего этажа. Встречая его в лифте, она краснела, как девочка, отворачивалась к зеркалу, в котором отражалось его строгое лицо с суровыми складками, и молилась, чтобы он с ней заговорил. Она и сама тысячи раз подбирала слова, с которыми обратится к нему, выстраивала их в единственно верной последовательности, делавшей их неотразимыми, как стрелы, но в лифте они вылетали из головы. А Модест Одинаров не обращал на нее внимания. Однажды она увидела его с ноутбуком подмышкой, и это натолкнуло ее на мысль — раз у нее не получается завести знакомство в реальности, значит, можно попробовать начать отношения с Интернета. Разыскав его почтовый адрес, она завела Модесту Одинарову личный аккаунт и включила его в свою интернетовскую группу.

Раз в неделю, в среду или четверг, Модест Одинаров ходил к немолодой, кривозубой проститутке. Побыв полчаса, он расплачивался, выкладывая деньги на растрескавшийся комод. Она не знала его имени, он ее. «Точно звери», — спускаясь по лестнице, думал Модест Одинаров. Но такие отношения его устраивали, распрощавшись с молодостью, проститутка брала недорого, к тому же постоянным клиентам делала скидки.

— А у меня вчера отец умер, — как-то сказала она сдавленным голосом.

— Да? — задержался в дверях Одинаров и, не зная, что сказать, стал мять шляпу.

— Бросил он нас, — вздохнула проститутка. — Я тогда под столом проходила, и с тех пор мы не виделись. Помню, с матерью они все время ругались, он заначки от нее делал, она от него гуляла.

Одинаров надел шляпу.

— А на похороны я не пойду, — опять показала хозяйка свои кривые зубы. — Пусть, как жил бобылем, так завтра один и управляется.

За дверью Модест Одинаров сплюнул на половик.

«Хорошо, что не завели детей, — вспоминал он свою короткую семейную жизнь. — До сих пор бы расплачивался».

Хлопнув парадной, он еще раз сплюнул и быстро зашагал по улице.

Женился Модест Одинаров на однокурснице, влюбившись без памяти. В их романе было все — соловьиные ночи, стихи, которые он ей посвящал, уличный фонарь, льнувший к изголовью кровати в дешевой гостинице, были ночи, рассказывать о которых можно целые дни, и дорога к венцу, устланная розами.

«Банальная история, — повторял Модест Одинаров, когда жена ушла к его приятелю. — Сам виноват, зря познакомил».

Приятель работал тренером по теннису, и, когда был без ракетки, непрерывно крутил мяч коротким крепкими пальцами.

— Ты мямля, — собирая чемоданы, бросала жена Одинарову, закрывшему голову руками. — И сам об этом знаешь.

— Ты мямля, — подтвердил на другой день приятель, зашедший расставить все по местам. — И об этом все знают.