Европа в эпоху империализма 1871-1919 гг. - Евгений Тарле

Тотчас же нота была по телеграфу переслана Вильсону. Но одновременно нота уже летела по всем проволокам и кабелям телеграфных агентств: приверженцы объявления подводной войны боялись, что Бетман-Гольвег еще может в последний момент опомниться. Но они напрасно боялись: Бетман-Гольвег теперь уже был уверен, что «Вильсон был выбран в президенты на мирной платформе и что поэтому ничего теперь не случится»[130]. Последние слабые голоса, предостерегавшие от зиявшей пропасти, смолкли. Вечером 31 января телеграмма уже была в Вашингтоне.

Когда телеграмма агентства («Associated Press» о том, что Германия начнет с 1 февраля беспощадную подводную войну, была получена в Белом доме и секретарь президента Джозеф Тэмэлти, войдя без зова в кабинет, молча положил телеграфный бюллетень перед Вильсоном, тот сначала остолбенел от изумления, потом побледнел и, возвращая телеграмму Тэмэлти, спокойным тоном сказал: «Это означает войну. Разрыв, который мы пытались с таким трудом предотвратить, теперь неизбежен»[131].

3 февраля конгресс Соединенных Штатов стоя выслушал и приветствовал бурными аплодисментами послание президента Вильсона:

«Я поручил статс-секретарю известить его превосходительство германского посла, что все дипломатические сношения между Соединенными Штатами и Германской империей прерваны и что американский посол в Берлине немедленно будет отозван, и согласно с этим решением его превосходительству германскому послу должны быть вручены его паспорта».

Громадная толпа, с раннего утра долгими часами стоявшая вокруг дворца конгресса, приняла известие с необычайным волнением, и манифестации не прекращались весь день в главных городах союза, куда срочные телеграммы тотчас же передали весть о решении Вильсона.

Но хотя, таким образом, еще утром 3 февраля Вильсон объявил конгрессу Соединенных Штатов, что он прервал дипломатические сношения с Германскою империей, официальное уведомление об этом задержалось на сутки. Вечером 3 февраля Циммерман встретился в одном частном доме с Джерардом и сказал ему: «Вы увидите, что все будет хорошо. Америка ничего не сделает, потому что президент Вильсон стоит за мир. Все пойдет так, как прежде. Я устроил для вас поездку в главную ставку, вы увидите императора, и все будет вполне улажено».

На другой день пришло в Берлин известие, что еще накануне Вильсон прервал дипломатические сношения с Германией. Джерард, констатируя, что этот поступок президента явился полнейшей неожиданностью для Германии, в то же время сам больше всего изумлялся, как могли в Германии думать, что «Соединенные Штаты упали так низко, что безропотно снесут этот внезапный удар по лицу». Штреземан, тогда вождь национал-либералов, впоследствии (1923–1928 гг.) министр иностранных дел Германской республики, как раз говорил 4 февраля речь об отношении Америки к Германии и закончил ее утверждением, что никогда Америка не порвет сношений с Германией. Едва он кончил и уселся на место, как принесли газету, извещавшую о решении Вильсона. (Заметим к слову, что Штреземан даже и теперь считается в Германии одним из наиболее проницательных политиков.)

Растерянность от громового удара 3 февраля была велика; но вскоре уже было придумано утешение: разрыв еще не есть война. Однако этой надежде суждено было очень скоро погаснуть. Слишком могущественные экономические стихии, интересы и влияния неудержимо влекли Америку к войне. Твердое решение Вильсона было им окончательно принято уже в тот день, как он разорвал сношения с Германской империей.

Глава XVI

ВСТУПЛЕНИЕ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ В ВОЙНУ

1. Американский капитализм после окончания междоусобной войны 1860–1865 гг. Индустриализация страны. Протекционизм. Тресты. Новейшие явления в жизни американского финансового-капитала

Чтобы понять роль Соединенных Штатов в мировой войне и после мировой войны, необходимо хотя бы в нескольких словах вспомнить основные черты экономической эволюции этой страны в период, предшествующий катастрофе 1914 г.

Великий спор между землевладельческим капиталом и капиталом торгово-промышленным, начиная с XVIII столетия всюду решавшийся всегда в пользу торгово-промышленного капитала, в одних странах — в обстановке кровопролитных революций, в других — сравнительно менее насильственным путем (но непременно после длительной и упорной борьбы), в Соединенных Штатах привел к колоссальной по своим размерам междоусобной войне 1860–1865 гг. между плантаторским, рабовладельческим Югом и торгово-промышленным Севером. Борьба велась не на жизнь, а на смерть (убитыми, тяжелоранеными и умершими от болезней Соединенные Штаты потеряли в этой войне до 600 тысяч человек).

Победа Севера имела колоссальные экономические и политические последствия. Плантаторам не удалась их попытка отделиться от союза и образовать самостоятельное рабовладельческое государство, которое жило бы сбытом хлопка, сахара, табачных изделий промышленным странам Европы (и прежде всего Англии, которая именно поэтому очень сочувствовала в этой войне плантаторскому Югу). Север Соединенных Штатов прочно обеспечил за собой державное обладание этим неисчерпываемым рынком сырья.

Далее. Существование рабовладения во многих отношениях задерживало окончательное создание и укрепление тех правовых норм, которые решительно необходимы для беспрепятственного развития современного капиталистического строя. И рост американского капитализма именно с тех пор (точнее, когда раны, нанесенные страшной междоусобной войной стали заживать, т. е. с конца 70-х годов) начал принимать такие гигантские размеры, что в мировой конкуренции он уже в конце XIX в. занял положение грозного соперника, совершенно притом неуязвимого: экономически — потому, что он имел все нужное для дальнейшего своего развития и ни в ком и ни в чем не нуждался; политически — потому, что колоссальная держава, где он развивался, была защищена не только огромной собственной силой, но и счастливейшими географическими условиями. Побежденный и покорившийся Юг поправлялся экономически после междоусобной войны, правда, довольно медленно. Война окончилась в 1865 г., земледелие достигло уровня, на котором оно стояло до войны (т. е. в 1860 г.), лишь к середине 70-х годов; производство хлопка достигло прежнего уровня (т. е. уровня 1860 г.) только к 1880 г., производство сахара достигло довоенного уровня лишь в самые последние 90-е годы XIX в. Но одновременно с этими относительно скромными достижениями на Юге развивалась (особенно в последние двадцать лет XIX в.) громадная, прежде невиданная там, обрабатывающая промышленность.

Эта эволюция сближала Юг с Севером или, точнее, с Северо-Востоком республики, тем самым Северо-Востоком, который вел (и выиграл) войну 1860–1865 гг. против всех попыток южных штатов к отделению. С каждым десятилетием исчезали все основания, всякая почва политического сепаратизма, потому что сглаживалось экономическое своеобразие Юга. Одновременно шло хозяйственное срастание с Северо-Востоком полудикого, девственного, богатейшего Дальнего Запада, замиссисипских необозримых земельных пространств. Уже к середине 80-х годов функционировали четыре трансконтинентальные железные дороги от Атлантического океана до Тихого, и с этих пор для самого пышного расцвета аграрного капитализма, для самых смелых и в конечном счете всегда удачных применений машинной техники к сельскому хозяйству не было и не могло быть никаких препятствий.

Экономическое и политическое объединение Юга и Запада с Северо-Востоком дало промышленному Северо-Востоку беспредельные запасы нужного сырья, сделало Северо-Восток абсолютно ни от кого и ни от чего не зависимым. Машины (в том числе и паровые) были известны Северо-Востоку еще в конце XVIII в., но только в 30-х, 40-х, 50-х годах паровые машины стали играть серьезную роль в экономической жизни республики, — позже, чем во Франции, чем в Западной Германии, даже чем в Чехии.

Но с окончанием междоусобной войны, особенно же с конца 70-х и начала 80-х годов XIX столетия, картина резко меняется. Машинное производство приобретает колоссальное развитие. Гигантские машиностроительные заводы открываются ежегодно десятками, снабжают машинами всю страну и начинают работать на вывоз. Технические усовершенствования следуют одно за другим, и уже в 80-х годах XIX в. Соединенные Штаты занимают в этом отношении одно из первых мест на земле. Американская промышленность неслыханно усиливает производство, и свободные капиталы все охотнее бросаются не на землю, как прежде, а на фабрики, хотя и для сельского хозяйства их хватает. Небывалый никогда в истории человечества быстрый рост городов явился одним из внешних выражений этого процесса индустриализации страны. Рынок сырья, огромный, неисчерпаемый, дешевый, был дан самой природой, и только нужно было усиливать сеть железных дорог и подъездных путей, чтобы совершенно им овладеть и его использовать. Но американская промышленность гораздо менее спокойна была за рынки сбыта. Требования протекционной таможенной системы становятся с конца 80-х годов ХТХ в. все настойчивее и настойчивее.