Передайте в «Центр» - Виктор Вучетич

Посвечивая фонариком Одинцова, майор легко отыскал раскрытый лаз в подземелье, спустился по кирпичным ступенькам в удушливо воняющий сыростью и прелью погреб и внимательно огляделся. В углу, в куче тряпья, он увидел солдатский вещевой мешок с большой квадратной коробкой внутри. “Неужели рация?” — мелькнула отчаянная мысль. Пригнув голову, чтобы не задеть низкое перекрытие, майор поставил тяжелый вещмешок на фанерный ящик с жирной кляксой расплавленной свечи, развязал его, и перед ним оказалась зеленоватая металлическая ко робка с помятой крышкой и замками-защелками. Майор с трудом отбросил помятую крышку и узнал немецкий радио­передатчик.

“Не может быть, — подумал вдруг без всякого удовлетворения, просто отметил свершившийся факт. — Нашли”.

Он даже удивился своему спокойствию, тому, как все в конце концов оказалось просто. Если, конечно, не считать недели поисков, этой перестрелки, ушибленной ладони Он посветил фонариком и увидел, что ладонь вся в крови. “Задело, что ли? А-а, это когда я упал. Разодрал обо что-то… — Он достал носовой платок, прижал его к рапе у большого пальца и удивился, почему раньше не чувствовал боли. — А может, это от разбитого пулей фонаря? Жаль, совсем хороший был фонарик, штурманский, где другой такой возьмешь?..”

Майор захлопнул крышку передатчика, затянул петлей горло мешка и, взяв его на плечо, выбрался наружу.

Близился рассвет. Небо на востоке побледнело, тянуло свежим ветерком. Коновалов погасил свой фонарик, потому что все и так было видно. Мрачно и отрешенно, словно степная каменная баба, застыл Тарантаев. Даже сильно ссутулившись, он был на голову выше бойцов. “Экземпляр, — хмыкнул Дзукаев, — намучаешься с таким…” Он даже не подозревал сейчас, насколько был близок к истине…

Тарантаева доставили в Особый отдел. Майор вызвал Виктора Дубинского и поручил ему обыскать арестованного, а потом запереть его в пустой подвальной клетушке, бывшей кладовке без окон. Сам же отправился на доклад к полковнику.

Узнав об удачной операции, Федоров возбужденно расхаживал по кабинету.

— Молодец, Иван Исмайлович! — не скрывая удовольствия, повторял он. -Молодец, ну просто замечательный молодец!..

Только здесь, в кабинете, Дзукаев наконец понял, что смертельно устал и похвалы полковника слушает вполуха, да не нужны они сейчас, а лучше бы поспать часок, не больше…

— Вот что, — словно услышал его мысли Федоров. — Иди-ка теперь отдыхать, а с утра начнем допрос. Иди, иди, ты сейчас не работник. И про руку не забудь, кстати, что с ней? Серьезно?

— Пустяки, товарищ полковник, — махнул зажатым в кулаке платком майор.

Но Федоров увидел, что платок в крови. Он отворил дверь и крикнул дежурному, сидевшему в коридоре возле телефонного аппарата:

— Санитара сюда, живо! — и, отходя от двери, пробормотал осуждающе: — Как мальчишки, честное слово…

Прибежала Татьяна, худенькая девушка-санинструктор с сумкой через плечо, усадила Дзукаева на стул, раскрыла его ладонь и, убрав жесткий от потемневшей крови платок, покачала головой.

— Тут осколки какие-то, сейчас промоем, почистим… Потерпите, товарищ майор, сожмите ладонь, пошевелите пальцами… Нет, нервы не задеты… Сейчас, потерпите, миленький…

— Это он мой фонарь пулей разбил, — сонно улыбнулся полковнику Дзукаев. — Метко бьет, стервец, профессионально…

И, откинувшись на спинку стула, Дзукаев закрыл глаза. Когда санитарка закончила работу и забинтовала ладонь, майор уже крепко спал.

— Во дает! — восхитилась она и тут же смущенно добавила: — Извините, товарищ полковник, в первый раз такое вижу.

— Не шуми, — тихо и строго приказал Федоров. — Давай-ка его на диван.

Они осторожно подняли и перевели так и не проснувшегося майора на жесткий учрежденческий диван в углу кабинета. На нем, работая по ночам, отдыхал полковник. Дзукаева уложили, и полковник прикрыл его своей шинелью…

6

Он проснулся сразу, будто по звонку. Удивленно сел, оглядел пустой кабинет, лежащую на полу полковничью шинель, машинально отметил полнейшую тишину. Часы на забинтованной руке показывали десять минут восьмого. Но в кабинете был полумрак, и Дзукаев не сразу сообразил: утро это или вечер. Он повесил шинель на вешалку и выглянул в коридор. Встретился глазами с де­журным.

— Сейчас что, утро? Вечер?

— Чего? — даже привстал сержант. — Утро, товарищ майор, извините.

Дзукаев помотал головой, стряхивая с себя сонную одурь.

— А сам где?

— У начальства. Приказал вас не будить.

“Как же это я? — Дзукаев даже растерялся. — Неужели отключился? Ничего не помню… Хотя уже неделя без отдыха, на одних таблетках, вполне могло случиться…”

— Слушай, сержант, когда придет полковник, сразу доложи. Я у себя буду ждать.

В комнате, занимаемой следователями, сизыми волокнами плавал дым. Курильщики чертовы! Они радостно встретили Дзукаева.

— А говорили, ты, друже, к начальству переселился! — обрадовался смешливый капитан Бурко, низкорослый толстячок с туго перепоясанным, выпирающим животиком. — Полковничий диван обживаешь? Добре, своих не забыл!

— Сильно задело, Иван? — участливо спросил Дубинский.

— Да пустяки.

— Поздравляю, Иван Исмайлович, — серьезно сказал лейтенант Саша Рогов, младший по званию, но опытный и скорый на ногу сыщик. — Ловко вышли в цвет, — он улыбнулся.

— Слушай, Сандро, дорогой! — притворно рассердился Дзукаев. — Когда ты наконец забудешь свою воровскую музыку, а?

— Да какая же она воровская, товарищ майор! — рассмеялся Рогов. — Это еще знаете с каких времен? Рассказать?

— Ну, расскажи, — Дзукаев не смог сдержать улыбку. Ему нравились рассказы Саши Рогова, да и время пока было — одна из тех нечастных пауз, когда следователи Особого отдела могли позволить себе немного расслабиться, пошутить, забыть о своей изнурительной, бессонной работе.

В жизни Рогова было два события, которые запомнились ему как самые яркие, тем более что произошли они в начале его служебной деятельности. Первое — это присяга на Красной площади после окончания Центральной высшей школы милиции. Вместе с товарищами Саша восторженно и четко повторял ее слова вслед за командующим парадом, и вся дальнейшая служба виделась ему в радужных и романтических тонах. А второе — это то, что его приняли в Московский уголовный розыск, причем в самое боевое и почетное его отделение. Опытные сыщики считали, что это просто великая честь для новичка. Отделение было действительно почетно и славно своими традициями, а имена его руководителей вписаны в историю московской милиции.